— ответил с готовностью Пышно Разодетый и бросил к ногам капитана кусок копченой оленьей грудинки. — И это бери!
— И рыбы на корм собакам давай!
— Рыбы тоже дам. Пойдем к собакам.
Индеец первый вышел из бараборы и вдруг испуганно попятился. Где-то близко хлестнул ружейный выстрел, звонким раскатом пролетев по лесу.
— Собак бьют! Ваших собак бьют! — закричал Пышно Разодетый, обеими руками прижимая к груди баклагу. — Я продал собак. Ерошку не отдам!
Откинув стоявшего на дороге индейца, Андрей и капитан побежали на выстрелы. На краю овражка остановились. Индеец был прав. Один из псов уже дергал лапами в предсмертной судороге. Хлестнул второй выстрел, и вторая собака ткнулась в снег пробитой головой. Собаки рычали и выли от страха, рвались с привязей, грызли толстые ремни Но пули укладывали их одну за другой. А когда упала последняя собака, пуля ударила в толстую сосну, за которой стояли Андрей и капитан, осыпав их снегом с перебитой ветви.
— Откуда они, подлецы, стреляют? — выгребая ошеломленно снег из-за ворота, спросил капитан.
— С сайбы стреляют! — указал Андрей на охотничий амбарчик индейца, поднятый высоко над землей. Между бревнышками саибы торчали два ружейных ствола. — Они как в крепостцу засели! Нам их пулей не достать.
— Догнали, значит! — бурно вздохнул Македон Иванович. — И поделом нам! Полдня топтались здесь, как овцы на толоке! Бежать надо. Больше ничего придумать не могу!
— Снег глубокий. Увязнем и перебьют, как куропаток, — ответил Андрей,
— У бараборы я две пары лыж видел. Попробуем?
— Что ж, попробуем!
Они побежали, согнувшись, перебегая от дерева к дереву. Вдогонку им помчались пули. К бараборе подбежали задыхаясь, с глазами, залитыми потом. К стене лачуги были прислонены две пары лыж. Встали на них и с места погнали что было сил. Надо было положить между собой и преследователями как можно больше верст. Но они понимали, что дело их почти безнадежно. Преследователи без труда достанут на полицейском посту собак и сегодня же нагонят их. Пусть нагоняют! Тогда они лягут на снег, плечо к плечу, локоть к локтю и будут драться до последнего патрона. Живыми врагам их не взять!.. Андрей на бегу пощупал ладанку на груди. Выбросить, закопать в снег? Нет, это только в последний момент!.. Не убавляя ходу, они вылетели на берег Юкона и остановились, вытирая пот с лиц снятыми шапками. От их голов столбом поднимался пар.
Внизу, прямо под ними, стояли три избы полицейского поста. К одной из них прижалась маленькая бревенчатая церквушка. Раньше они ее не заметили, да и сейчас разглядели ее потому, что церквушка вызванивала хоть и жиденько, но весело в один колокол. У дверей ее стояла нарядная упряжка: в легковую узкую нарту, увешанную цветными лентами и лисьими хвостами, были впряжены десять великолепных широкогрудных псов. На алыках их тоже висели ленты и множество маленьких колокольчиков. Невдалеке от упряжки горел длинный индейский костер и грелся погонщик, по одежде судя, индеец.
Македон Иванович завистливо вздохнул:
— Свадьба!
— А может быть, крестины? — чуть улыбнувшись, ответил Андрей, поглядел на капитана и встретил его озорной, смеющийся глаз.
Минуту они глядели друг на друга, оба чему-то улыбаясь. И вдруг, не сказав ни слова, откинулись всем корпусом назад, расставили ноги и понеслись вниз, к посту. Засвистел ветер в ушах, и на душе Андрея стало жутко и весело, как бывало в детстве, на качелях. Затормозив около церкви с полного хода, выбросив из-под лыж веера снега, капитан и Андрей упали на нарту. Погонщик индеец вцепился в задок нарты и закричал. Македон Иванович ударил его по голове копченым окороком, подарком Пышно Разодетого. Погонщик разжал руки, упал и завопил еще громче. Андрей взмахнул лежавшей на нарте плетью:
— Кей-кей-кей!
Собаки рванулись и понеслись. Затрепетали, развеваясь, ленты и лисьи хвосты, колокольчики на алыках залились суматошной трелью. На вопль погонщика и звон собачьих колокольчиков из церкви выбежал высокий мужчина с пышными бакенбардами. Под его распахнувшейся волчьей дохой алел мундир конной королевской полиции. Полисмен выдернул из кобуры огромный револьвер, тщательно прицелился и выстрелил. Пуля, не догнав упряжку, взбросила фонтанчик снега сзади нарты. Полицейский выстрелил второй раз. Пуля взрыла снег впереди собак. Третий раз ему стрелять не пришлось. Нарта скатилась на лед Юкона и закрылась береговыми холмами.
— Как архиереев провожают! — захохотал вдруг сипло и все же оглушительно Македон Иванович. — С колокольным звоном!
Вдогонку бешеной упряжке летела веселая болтовня жиденького церковного колокола,
Остановились в темноте, когда проклюнулись уже на небе звезды. Македон Иванович первым делом снял с нарты и алыков ленты и лисьи хвосты и положил их на видном месте, придавив камнем.
— Нам чужого не нужно! — Он оборвал и колокольчики с алыков. — И эти голосистые ябеды нам не нужны. Не царские фельдъегери, чтоб с колокольчиками ездить…
Потом осмотрели нарту. Искали провиант, но в двух лубочных коробках и в двух индейских корзинах-ишкатах, лежавших в нарте, нашли женские платья, шляпки, обувь и белье.
— Мать честная, мы же невестино приданое уволокли! — почесал затылок Македон Иванович. — Оказывается, моя правда, а не ваша, ангелуша, в церкви не крестины, а венчание было.
— Теперь и я вижу, что свадьба, — улыбнулся Андрей. — Жених послал нам вдогонку два приглашения вернуться и повеселиться на его свадьбе.
Невестино приданое Македон Иванович тоже сложил под камень Андрей в это время продолжал искать в нарте еду, но нашел лишь пяток шоколадных плиток с рельефным портретом королевы Виктории на них.
— А где же олений окорок? — начал оглядываться Андрей.
— Я его… тово! Употребил как холодное оружие и оставил на поле брани, — смущенно пошутил капитан.
— Значит, мы опять без провианта?
— Около того. Небольшой кусок грудинки и шоколад. При величайшей экономии на неделю хватит.
Андрей невесело усмехнулся. Он знал эту «величайшую экономию». Это значит — при постоянном голоде.
— И собак кормить нечем, — добавил хмуро капитан.
— Собак будем кормить собаками, — ответил Андрей. — Застрелим Царя и вожака полицейской упряжки. Молчан и без того его загрызет, не потерпит другой собаки впереди упряжки.
— За Царя я заступлюсь, — сказал серьезно Македон Иванович. — Он преданность оказал. Весь горный поход с нами отломал! Застрелим двух полицейских псов.
— Наделает Царь нам хлопот, вот увидите. На первой же стоянке всех собак перессорит, свалку устроит. Ладно, пусть живет, — недовольно махнул рукой Андрей.
— Царь, иди благодари! — смеясь крикнул капитан. — Жизнь тебе оставили. Царь!.. Где же он?
Они оба оглянулись, отыскивая Царя, и оба одновременно увидели его Подлая собака подкралась к костру воровать съестное. Ищущий нос ее уткнулся в ранец с патронами. От ранца пахло салом. Македон Иванович перед походом жирно просалил патроны, чтобы они не ржавели и не индевели. Вцепившись зубами в ремень, волоча ранец по снегу, Царь убегал от костра.
Андрей схватил штуцер и выстрелил. Слышно было, как Царь взвизгнул от страха и наддал ходу. Вслед за Андреем выстрелил и Македон Иванович и тоже промахнулся. Андрей выпустил вслед собаке всю обойму, но это были бесполезные и даже опасные для самого стрелка выстрелы. Царь скрылся в темноте от выстрела капитана, а расстрелянная Андреем обойма была их последними ружейными патронами. Все остальные заряды были в ранце, утащенном Царем. Заряженным остался только Андреев револьвер, маленький слабосильный Ляфоше.
Андрей зло швырнул штуцер:
— Не суждено мне стать цареубийцей! Поймать бы мне его, руками задушу!
Они сразу же бросились по следам Царя, ясно видным при луне. Но собака вскоре вышла на чистый лед Юкона, и следы ее пропали. Андрей попробовал направить по следу Царя Молчана, но упряжная и зверовая собака лишь виляла сконфуженно хвостом, не понимая, что от нее хотят. Молчан уже привык к тому, что Царь вечно что-нибудь ворует, волочет украденное, и сегодняшний случай он принял как обычную выходку вороватого пса.
Искали они ранец и утром и тоже не нашли. Не вернулся и Царь. Больше они его не видели.
— Впереди голод, сзади вражеские пули, — покачал головой Македон Иванович. — Теперь у нас надежда только на собачьи лапы! Собаки у нас неплохие, а долго ли они выдержат без корма?
Он взял на ремень вожака полицейской упряжки и повел его за холм.
Андрей обнял Молчана и похлопал его по груди, где шерсть была вытерта алыком:
— Потрудись еще раз, работяга! Нам, брат, некогда отдыхать.
Молчан не шелохнулся, лишь постукивал о землю толстым хвостом. Он чувствовал, что происходят серьезные события,
СЛЕД В СЛЕД
Это была десятая ночевка на Юконе.
Не отрывая глаз от пляшущего пламени костра, Андрей перебирал в памяти дни их похода по льду великой реки.
Каждый день требовал нечеловеческого напряжения воли и мускулов, всех без остатка физических и нравственных сил. Они то мчались вихрем по гладкому речному льду, то медленно тащились по обнаженным от снега речным косам, где галька и песок драли полозья нарты, то пробивались через наметенные ветром сугробы и ледяные торосы. Здесь, на реке, как в гигантской трубе, вечно дули могучие ветры, в иные дни такой силы, что сбивали с ног людей и собак. Счастье их, что при таких ветрах не поднималась метель. Нередко дорогу им загораживали осыпи, скатившиеся на лед с высоких берегов. Тогда отпрягали собак и на руках перетаскивали нарту до ровного места. Это было мучительно, но еще мучительнее были полыньи, опасные и коварные, как волчьи ямы, которых Юкон немало вывертел на быстринах. Дважды проваливалась нарта в полынью, и приходилось запрягаться вместе с собаками, чтобы выволочь ее на лед. А иногда по реке на много верст не было пути от торосов, сугробов и осыпей. Тогда снова впрягались в нарту вместе с собаками и тащили ее на высокий речной берег. И по берегу, то спускаясь в крутые яры, то поднимаясь на сопки, шли на север, только на север, вслед за Юконом. Зимой юна-ттынехи кочуют по берегам великой реки. Но где же вы, краснокожие братья, куда увел вас великодушный, благородный Красное Облако?
К мукам дороги вскоре прибавились муки голода На четвертый день пути Македон Иванович, ведавший провиантом, объявил:
— На полупорционы переходим. Получайте, ангелуша, четверть плитки роскошного шоколада с изображением королевы!
Пошатывало уже от голода, во рту было сухо и горько, перед глазами мелькали белые мухи. Люди терпели, но не хотели терпеть собаки. Мясо убитого вожака кончилось, и упряжку кормили кусками его снятой шкуры. К собакам опасно было подойти. Пришлось на пятый день убить еще одну собаку, но и ее мясо быстро сожрали девять голодных пастей. Больше истреблять собак Андрей не решался — будет ослаблена упряжка, а по следу их мчится погоня.
О близости погони они начали догадываться на пятый день. Заметили это по собакам. Псы на бегу то и дело «оглядывались» дергали назад ушами, а это значило, что сзади кто-то едет. И однажды, когда они с трудом вскарабкались с реки на береговую сопку, Македон Иванович вдруг, остановил упряжку и вприщур поглядел единственным глазом вниз, на реку. Андрей тоже посмотрел вниз и увидел собачью упряжку.
— Что-то не разберу, сколько у них собак? — спросил Македон Иванович.
— Двенадцать.
— А у нас девять. А людей сколько?
— Двое.
— Те же двое? А где же красномундирные городовые? Неужто они простили нам кражу у них собак?
— Наверное, следом мчатся. А эти первые выехали, первые и нагнали нас.
— Еще бы не нагнать, коли они по убитому следу идут. Мы же для них тропу торим. — Капитан вздохнул. — Просторен батюшка-север, а вот с этими негодяями мы никак разминуться не можем!
Вслед за капитаном вздохнул и Андрей:
— У них собаки сытые, и сами они сытые, а мы последние крохи доедаем.
— На пустое пузо бежать легче, — засмеялся Македон Иванович, кривясь от боли в отмороженных щеках. — Поехали, однако, Звери, ходу! Кей-кей!
Однажды погоня так приблизилась, что Андрей разглядел даже серебряные рубли в ушах Живолупа. А кто был второй человек, он разглядеть не мог: тот кутал лицо в шарф. "Это случилось на тонком насте, где начали проваливаться даже собаки. Острые края наста, как ножами, резали собачьи лапы, снег окровавился, и упряжка остановилась. А упряжка врагов хоть и медленно, но приближалась, и сейчас они начнут стрелять, в первую очередь, конечно, по собакам. Тогда Македон Иванович выдернул из кобуры Андрея его Ляфоше и пошел навстречу погоне. Андрей, возясь с упряжкой, не видел этого, он не заметил, как вытащил капитан его револьвер из кобуры. Капитан шел во весь рост, он хотел отвлечь выстрелы на себя, чтобы спасти собак и тем спасти Андрея. Это была храбрость крайнего отчаяния. А враги уже подняли ружья к плечу. Но Македон Иванович выстрелил первый. Это был бесполезный выстрел, Ляфоше бил едва ли и на сотню шагов, но выстрел этот дал неожиданный результат. Собаки преследователей шарахнулись назад, сбили с ног одного из них и помчались по Юкону, опрокинув нарту и разбрасывая кладь. Капитан, задыхаясь, прибежал к своей упряжке, уже выведенной Андреем с наста, упал на нарту и прохрипел:
— Гони!
Немного отдышавшись, он сказал:
— Разглядел я и второго. Глазам не поверил — Шапрон! Когда собаки сбили его, открылось его лицо.
— А я думал, вы по моноклю, цилиндру и зонту его узнали! — зло засмеялся Андрей.
— Какой там монокль! Он на загнанную, застеганную собаку похож. Досталось и ему, а посему пощады от Шапрона не ждите. Он душу из вас вымотает вместе с кишками! И придумал я вот что… Остановите собак. Сыпьте золотой песок на наш след! Живее!
— Македон Иванович, я не имею права! — дрогнув губами, сказал Андрей. — Я должен…
— Вы должны спасти себя и карту! Вот в чем ваш долг! — закричал капитан и с такой силой вонзил конец остола в лед, что разом затормозил и свалил с ног всю упряжку. Андрей слетел с нарты и, сидя на снегу, смотрел, как Македон Иванович, развязав торопливо кожаный мешок, сыпал на лед золотой песок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40