Шагая по лесу, Андрей думал о только что закончившемся Великом Костре, о будущем ттынехов. Смелые, гордые, честные люди! С оружием в руках собираются они защищать свою землю и свою свободу. Так решил единогласно весь народ: и мужчины, и женщины. Неравная борьба! Война, заранее обреченная на поражение! Разве мало тому примеров? Двести с лишним лет борьбы индейцев Штагов и Канады с французами, англичанами и американцами. Горящие стойбища индейцев, горы трупов людей с красной кожей и пылающие поселки белых поселенцев, скальпированные трупы белых мужчин, женщин и детей. Море крови! А результат? Последние могикане спиваются или умирают от чахотки в резервациях.
— Последние из могикан! Последние могикане! — шептал Андрей. Его охватила печаль. — Не вижу ли я последних ттынехов?
Андрей вспомнил слова Красного Облака. Он понял, на что намекал сахем, и вообразил людскую лавину, которая хлынет сюда, как только разнесется весть о золоте ттынехов. Первыми примчатся авантюристы, рыцари быстрого обогащения, у которых стволы револьверов стерты от частых выстрелов; за ними стаями прибегут торговцы, продающие все, от солонины до собственной совести; шулера, кабатчики, кафешантанные полупевицы-полупроститутки, полицейские и рядом с ними воры и громилы с городского дна. Ядовитая накипь цивилизации! Прав Красное Облако! Только оружие может остановить эти орды насильников И это будет справедливая война! Войны за свободу справедливы. Как знать, и маленький народ может делать великие дела, если он един в своей воле!
Его мысли перешли на Красное Облако. На Великом Костре сахему «надели рога великого воина ттынехов». Он теперь не только глава племени, но и ттынеховский главнокомандующий, военный вождь народа.
«Краснокожий Гарибальди! — подумал Андрей. — Но сколько отчаяния было в его глазах, когда зимней ночью в бараборе он крикнул: „Горе нам! Черный страх вцепился в наши сердца!“ Что ж, отчаяние — последнее оружие, иногда и оно дает победу»…
А запах черемухи становился все сильнее и сильнее. Так пахло весной в старом гагаринском саду. Всюду, даже в комнатах дома, томительно пахло черемухой. А вот и она, увешанная гроздьями распустившихся цветов, вся, как один огромный белоснежный букет. Он потянул к себе ветку понюхать, и черемуха щедро осыпала его желтой плодоносящей пыльцой. Ему захотелось сорвать благоухающую гроздь, но ветка, налитая весенними соками, упруго сопротивлялась. От его усилий начали осыпаться нежные соцветия, и он выпустил ветку, жалея дерево. И вдруг перед глазами его сверкнула сталь, и перерубленную ветку подхватила маленькая смуглая рука. Перед Андреем стояла Айвика с веткой черемухи в одной руке, с маленьким алеутским топориком в другой. Верхняя ее губа с темным нежным пушком вздрагивала в радостной улыбке. Она спрягала лицо в цветах и красивым змеиным движением опустилась на землю. Андрей нерешительно помялся и сел рядом с ней.
Девушка снова улыбнулась и маленькой жесткой ладонью провела по лбу русского.
— Ты все думаешь? О чем ты думаешь, Добрая Гагара?
Андрей тоже улыбнулся, пожав плечами.
— Айвика знает, о чем ты думаешь. Ты хочешь поскорее уйти от наших костров к кострам твоего народа, к своей яххе и к своим женам. — Она взяла руку Андрея и, перебирая его пальцы, спросила тихо, почти шепотом: — Сколько у тебя жен, Добрая Гагара? Две, три? Их лица приятны для глаз?
— У меня нет ни одной жены, Айвика, — печально ответил Андрей.
Глаза девушки широко раскрылись в молчаливом удивлении. Они были не черными, как показалось Андрею сначала, а темно-золотистыми. Черными их делали длинные жесткие ресницы. И Андрей прочел в этих глазах то, что мужчина читает в глазах женщины. Он смутился. Он начал бояться самого себя, его волновала близость Айвики, терпкая женственность ее цветущего юного тела.
Девушка, обхватив руками круглые колени, обтянутые тонкой, как полотно, рыбьей камлейкой, заговорила, не спуская глаз с лица русского.
— Твое белое лицо — холодный свет луны. Твои синие глаза — зимние звезды. Луна и звезды не греют. Мне холодно смотреть на них.
В голосе ее были печаль и жалоба, Андрей смутился еще более. Это было похоже на «души доверчивой признанье».
Айвика вдруг тревожно выпрямилась и посмотрела пристально в глубину леса. Там кто-то шел. Вглядевшись, Андрей увидел индейца. Он решил, что это снова Громовая Стрела, но из зарослей орешника вышел незнакомый ему пожилой и очень толстый индеец. Такого франта Андрей видел впервые. Короткая замшевая кухлянка его была обшита по рукавам и подолу бисером, пластинками меди и маленькими колокольчиками. При каждом его движении слышались звон и бряцание, как на упряжке праздничной тройки. Запястья индейца украшали тяжелые браслеты красной меди, а на груди, от горла до пояса, висели пронизки цветного бисера и стекляруса, сверкавшие на солнце, как щит. На голове его была зеленая чиновничья фуражка, а на ногах смазные сапоги.
— Какой щеголь и богач! — засмеялся Андрей. Он знал меновые цены редутов и одиночек, и определил, что на индейце навешено целое состояние. — Смотри, Айвика, он навесил на себя сто бобров! Какой хороший охотник!
— Это не охотник. Это торгован, Такаякса! — презрительно прищурила Айвика глаза. — Он утром сказал мне: «Приходи в лес, когда солнце уйдет в подземный мир. Я дам тебе стекло касяков, в котором ты увидишь свое лицо».
— А что ты ему ответила? — Андрей неожиданно почувствовал, что ему было бы неприятно, если бы Айвика вышла на ночное rande-vous с этим франтом.
— Я ничего ему не ответила. Я показала ему, как остра моя пеколка, — тронула она свой «женский нож», висевший на груди в ножнах.
Такаяксинец заметил Айвику и остановился. Желтые лисьи глаза его блудливо забегали. Он, казалось, ощупывал ими девушку. Айвика закусила губу и, схватив свой топорик, замахнулась. Толстяк испуганно пригнулся и побежал, виляя, с неожиданной быстротой и ловкостью. Он был похож на лису, ищущую укрытия.
Айвика засмеялась, и внезапно мрачное и презрительное ее лицо стало по-детски любопытным.
— Правду сказал Толстый Журавль? Есть у касяков такие стекла, в которых можно увидеть свое лицо?
— Такаякса сказал правду, — Андрей посмотрел на бежавшего толстяка и засмеялся. — Ты научила Толстого Журавля бегать по-оленьи. Он будет бежать до стойбища!
— Он будет жаловаться на меня сахему. Он пришел к Красному Облаку.
— Зачем?
— Спроси у сахема.
Она поднялась с земли.
— Уходи, Добрая Гагара. Я пошла в лес за хворостом, а что я делаю? Болтаю, как сорока, — указала она на сорок, трещавших на соседнем дереве. — Смотри, собрались сплетничать, совсем как наши женщины. — Она звонко засмеялась, но тотчас стала серьезной. — Иди в стойбище, человек с синими глазами. Скоро начнется великая еда. Красное Облако будет искать тебя. Сахем любит синеглазого. Скоро ты пойдешь с ним на реку Дураков.
Андрей удивленно взглянул на девушку, но она уже повернулась и пошла, неспокойная, чем-то растревоженная, обрывая на ходу листья с деревьев. Андрей смотрел ей вслед, думая в счастливом и неясном беспокойстве, что он не хотел бы расставаться с Айвикой. Потеряет тогда он в жизни что-то нежное и ласковое, как теплый луч скупого аляскинского солнца. А когда он хотел уйти, увидел на земле пышную ветку цветущей черемухи. Забыла ее Айвика или оставила нарочно?
Он поднял черемуху и, прижав к лицу прохладную ароматную гроздь, жадно вдохнул. И вот он снова в своем старом саду. Ранним утром он спускается с крыльца в седой от росы сад, и какая-то пронзительная радость и свежесть души, неизъяснимое ликование жизни наполняют его до желания петь, кричать без слов. Радостно и свежо было и сейчас в его душе.
Так, с веткой черемухи в руках, он пошел в стойбище, на великую еду ттынехов.
НА РЕКЕ ДУРАКОВ
Тобогганы в поход не взяли, хотя долго шли юконскими равнинами, встречая на каждом шагу куропаток, зайцев и мелких рыжеватых равнинных волков. Путь по равнине был нелегким и для пешехода. Она была покрыта высокими, в половину человеческого роста, кочками, с длинной косматой травой на макушке. Русские называли такие кочки «непричесанными бабами». Ноги путались в этих космах и срывались в промежуточные впадины, в сырые ямы, где снова путались в клубках корней.
На реку Дураков, кроме Красного Облака и Андрея, шел только Громовая Стрела. Шли налегке с заплечными мешками и оружием.
За равниной начались Чугацкие Альпы — лабиринт ущелий, долин, озер, небольших рек и ручьев. Островерхие горные хребты вгрызались в небо, как пилы. Ночами над горами трепетало зарево вулканов.
На пятый день пути вдали на западе что-то блеснуло алмазной искрой, а к концу дня эта искра превратилась в огромную гору с ледяной вершиной. Андрей узнал в ней по конусообразной вершине гору на парусиновой карте. Он искал глазами вторую гору карты с дымящейся вершиной, но не находил. Значит, не близок еще конец их пути.
Дымящаяся гора показалась под вечер следующего дня. Но не дым, а густые облака пара стояли над ее вершиной.
— Гора Духов, — благоговейным шепотом сказал Красное Облако и первый упал на землю. Его примеру последовал Громовая Стрела. Лежа ничком, они шептали заклинания. И духи горы откликнулись на их молитвы. Из недр ее послышался глухой гул. Индейцы поднялись с радостными, посветлевшими лицами: духи приняли их молитвы.
Гору Духов огибала быстрая порожистая река. Она с грохотом неслась по каменным порогам, прыгала вниз невысокими водопадами и снова металась, прыгала, ревела, обдавая ледяными брызгами прибрежные скалы.
— Река Дураков, — подумал Андрей и не ошибся. Когда они дошли до места, где берег обрывался в реку отвесной скалой, такой пронзительно белой, что слепило глаза, Красное Облако сказал:
— Река Дураков. Здесь нувуков прибило к берегу. Здесь мы их нашли.
За белой кварцевой скалой река Дураков разделилась на четыре рукава. Красное Облако свернул на второй, считая от белой скалы. Рукав этот сразу вошел в узкое ущелье, вернее, в каменную щель, угрюмую и полутемную, как комната с закрытыми ставнями. А по верху этой щели стояли освещенные солнцем стройные хвойные леса. Сделав крутой изгиб, каменная щель внезапно расширилась и превратилась в долинку, заросшую густым и пестрым подлеском.
— Мы пришли, — сказал Красное Облако.
Андрей сел на мшистый, теплый от солнца камень и огляделся. По долине лениво тащился небольшой ручей, выстланный по дну галькой, с широкими песчаными отмелями. «Золото в этом ручье, — решил Андрей, глядя на отмели, покрытые песком, глиной и галечником. — С гор вода смывала и сносила золото в эту долинку. Смывала тысячелетиями!»
— Идем, Добрая Гагара, — легко дотронулся Красное Облако до плеча задумавшегося Андрея. — Сначала я покажу тебе силу и мощь ттынехов! Покажу то, что даст нам победу над нувуками!
Удивленный Андрей поднялся с камня и пошел за индейцами. Они привели его в густой кустарник, и Андрей не сразу заметил низкую нору в скале. Сначала они ползли по ней на четвереньках, но вскоре нора стала расширяться, и они встали. Андрей чувствовал, что он находится в пещере, но видеть ничего не мог. Но вот застучало в чьих-то руках огниво о кремень, брызнули искры, и вспыхнуло яркое пламя. Громовая Стрела зажег три толстых сосновых сука, густо обмазанных смолой, и один из этих ярких факелов передал русскому. Андрей удивленно оглянулся. В большой пещере с черными поблескивающими сводами был скрыт тайный арсенал индейцев. По стенам в строгом порядке, совсем как в солдатской казарме, стояли ружья. Их было много, не одна сотня.
Андрей поднял над головой факел и пошел по ружейному ряду, внимательно разглядывая оружие. «Не арсенал, а музей», — невесело улыбаясь, подумал он, глядя на гладкоствольные фузеи, с какими русские ходили еще на Фридриха Великого. А рядом стояли казачьи кремневки, грохавшие в ватагах землепроходцев Владимира Атласова, Семена Дежнева и Ерофея Хабарова, и короткие мушкетоны с раструбом на конце ствола для стрельбы картечью. Оружие петровских драгунов и флибустьеров Южных Морей!
И в каком жалком виде было это оружие! За долгую свою жизнь побывали эти самопалы и под дождем, и под снегом, и в воде, и в огне. У одного мушкетона ложе обгорело, а на ствол другого неумело приварена заплатка. Такое оружие для хозяина опаснее, чем для врага. Кто-то ловкий и бесчестный скупил этот хлам по полтиннику за штуку на Ново-Архангельском базаре или на складах Компании, где валялись они как лом для переплавки, и, наверное, по цене раз в двадцать выше действительной перепродал неопытным, доверчивым краснокожим.
Красное Облако, стоявший близко за спиной Андрея, жарко дышал ему в затылок. Андрей обернулся. Вождь улыбался не по-индейски скупо, а широко и радостно. Он гордился своим оружием, он ждал и от русского восхищенных похвал. Но русский молчал.
— Похвали наше оружие, Добрая Гагара, — сказал Красное Облако. В глазах его начало появляться беспокойство. — Могут ттынехи начать большую войну?
— Я не буду, анкау, хвалить твои ружья. С ними нельзя начинать войну. На медведя не ходят с ржавым ножом.
У Громовой Стрелы вырвался крик бешенства. Он готов был броситься на русского. Красное Облако молча, вытянутой рукой остановил его.
— Мои ружья хорошие, — неуверенно сказал вождь. В его глазах был теперь испуг. — Если завернуть пулю в кожу и крепко забить в ствол, они хорошо стреляют.
— Пойдем, попробуем в стрельбе твои ружья, — ответил русский.
Громовая Стрела взял в охапку десяток ружей, и они вышли из пещеры. На берегу ручья Андрей сказал:
— Ты не поверил мне, Громовая Стрела. Бери любое ружье и стреляй в ручей. По всплеску воды мы увидим, как далеко оно бросает пулю.
Молодой вождь выбрал длинноствольную тяжелую фузею, тщательно зарядил, прицелился и спустил курок. Кремень дал искры, но выстрела не было. Громовая Стрела, недоумевая, опустил фузею, и тогда из-под курка показался вдруг дым, а в стволе что-то зашипело. Индеец едва успел вскинуть фузею к плечу, как раздался оглушительный выстрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40