Она возвышалась метрах в ста, и ее присутствие как бы говорило, что опасности нет. Я сунул трубку в куртку, которую повесил на дверцу.
— Выключи двигатель, — сказал я Мириам. — Здесь работы на минуту.
Камней хватало. Они валялись везде. Но как только я подсовывал руку, чтобы их вытащить, чувствовал, как в образовывавшиеся ямки устремлялась вода. Мириам принялась вытаскивать багаж, складывая его кое-как на дороге. По-прежнему, как в насмешку, громко играл джаз. Я пяткой забивал камни под шины. По идее, я успевал вытащить машину. Если это не удастся, то вот она, мачта, здесь, готовая нас принять. Наша жизнь не была под угрозой, ничего не могло случиться. Но если мы проведем ночь на Гуа, утром разразится скандал! От Элиан его не утаить!… Я работал как одержимый. Когда я посчитал, что достаточно заполнил впадину, сел за руль и запустил двигатель, затем резко включил скорость. Колеса забуксовали, вдавливая камни в грязь, и вновь мотор заглох. Я снова вышел и понял, что «дофин» обречен. Он увяз еще глубже. Нужно было не меньше трех-четырех здоровых парней, чтобы вытолкнуть машину.
— А если домкратом? — предложила Мириам.
— Во что ж ты его упрешь, твой домкрат?! — завопил я в ярости. — Нужно было вовремя выезжать — вот и все. Но нет!… Я все преувеличиваю… Я схватил два чемодана.
— В путь! Мириам посмотрела на меня, не понимая.
— Что ты хочешь делать?
— Переждать на мачте! И поверь, что нужно спешить!
— Ты с ума сошел! А машина? Я бросил чемоданы, схватил за руку Мириам.
— Пойдем со мной. Ну пойдем же… Я потащил ее к краю насыпи.
— Наклонись… Потрогай… здесь… да… под ногами… Это вода… Это морской прилив, ты понимаешь? Минут через сорок Гуа не будет. Течение смоет машину, унесет все…
Мириам была умной и энергичной. Она не спорила. Выбрала из всех свертков тот, который был наиболее ценным: полотна, завернутые в холщовую ткань. Я поднял чемоданы и отправился в путь. Гуа всегда пугал меня. Произошло то, чего я боялся. Ну что ж, теперь я знал, как это бывает! Не так уж страшно. Мне доводилось слышать о драматических событиях. В жизни все проще. Нужно просто идти и идти, сколько хватит сил, не жалея ног, до убежища. Оно находилось далеко, это убежище! Не меньше ста пятидесяти метров. Если бы еще не надо было спасать багаж!
Я дошел до цоколя мачты — высокого, массивного, как опора моста. Выбитые в камне ступеньки позволяли добраться до огромного деревянного бруса, на котором крепилась платформа. Но у нас было время забраться наверх. Я вернулся, чтобы помочь Мириам подняться. Она прошла только полпути, сильно прихрамывая, и я вспомнил про ее лодыжку. Все было против нас. И все-таки эта ночь была прекрасна, и даже звезды казались живыми. Я устремился к Мириам, чтобы помочь ей.
— Нет, — сказала она. — Иди за мольбертами и коробками…
Я побежал, стараясь быть осторожным; туфли скользили, в этом месте грунт был размыт. Издали казалось, что машина задним мостом кренилась в море, как корабль. Дверцы открыты, фары зажжены, музыка доносится из приемника; вещи, разбросанные то здесь, то там, создавали картину кораблекрушения, и именно в этот момент мне в душу закралась тревога. Я дошел до «дофина» и взял куртку, в которой были документы и чековая книжка. Затем наугад вытащил из багажа два пакета, прикинув, что придется сходить четыре-пять раз, чтобы все унести. Туда и обратно триста метров… Нет, времени на все не хватит. Я заметил Мириам, идущую мне навстречу.
— Оставайся там! — крикнул я.
Мириам прошла мимо, как будто я был незнакомый прохожий. Она думала только о том, как забрать у моря свои вещи. Она спотыкалась в легких городских туфлях, но упрямо шла вперед, привыкнув побеждать. Я почувствовал, что иду по воде всего лишь в двадцати метрах от мачты; тут же промокли ноги. Однако на дороге четко вырисовывался каждый булыжник — настолько прозрачной была вода. Море было уже здесь, рядом, вровень с дорогой, а не чуть ниже ее, как еще несколько минут назад. Был слышен тысячеголосый всплеск волн, нашедших склон, по которому мог устремиться поток. Я выкарабкался со своими тюками на бетонный цоколь и немного передохнул. Я четко видел силуэт Мириам. Она как бы шла по большому серому лугу. Контуры шоссе становились размытыми. На этот раз меня охватила паника. Я кубарем слетел по ступенькам убежища, но когда ступил на землю, то забрызгал ноги грязью. Я опустил руку в воду. Теплая, живая, она текла меж пальцами, три-четыре сантиметра глубиной.
— Мириам!… Возвращайся, Мириам!
Она даже не обернулась. Мне теперь приходилось делать усилие, чтобы вглядываться в дорогу под ногами. Булыжники еще были видны, но уже как будто сквозь дымку; обрывки водорослей, щепки, палки проносились все быстрее от одного края дороги к другому.
— Мириам… Боже мой… Ответь!
Она остановилась, сняв туфли, бросила их, затем вновь пошла. Когда она подошла к машине, мне оставалось преодолеть больше ста метров, и я невольно замедлил ход, по мере того как удалялся от мачты, как бы чувствуя, что вокруг меня сжимается зона безопасности, центром которой была мачта. Мириам набрала столько, сколько могла унести, и, медленно наклонив голову, тронулась в обратный путь. Я прошел еще немного и вдруг по щиколотку провалился в дыру. Я чуть не потерял равновесие, сердце оборвалось. Море стало пениться вдоль шоссе. Я оглянулся. Мачта была недалеко. Она казалась гигантской над пришедшей в движение равниной. Я не умел плавать, и, если меня смоет с брода, я пропал. В нерешительности я сделал еще несколько шагов. Мириам с трудом шлепала по грязи. Вода закручивалась водоворотом вокруг нее. В эту минуту меня охватила вся накопившаяся во мне злость. По странной ассоциации мне вспомнились слова, которые напевала Мириам:
Мундиа мул'а Катема Силуме си квита ку ангула Мундиа мул'а Катема…
Теперь она уже порядком продвинулась. Она хотела меня удержать любой ценой. И мы оба очутились в ловушке. От холода у меня немели ноги, сила течения нарастала. Мириам тоже приходилось бороться с течением, так как она спотыкалась. Мы приблизились друг к другу.
— Брось все! — закричал я ей.
То ли вода стала прибывать быстрее, или дорога в этом месте опускалась, но я очутился в воде по колено. Мне казалось, что мы ведем игру с собственной жизнью. Я услышал хриплое дыхание Мириам, затем шум, как от прыжка в воду, — она упала и забилась в центре пенистого водоворота.
— Моя лодыжка! — застонала она. — Я не могу… Она была в тридцати метрах от меня. Течение
бросало меня, как дерево, которое подпилили у основания. Ей удалось подняться на одно колено и собрать свертки. Я проталкивал ноги вперед на метр, на два. Мы глупо погибнем здесь по ее вине, потому что она не хотела расстаться с картинами, красками и кистями! Легкий бриз с материка поднял невысокие волны и в мгновение ока уничтожил нечеловеческий покой моря. Гуа, поглощенный водой, превратился в длинную пенистую полоску, в неподвижный неровный кильватер, в центре которого — мы, устремленные друг к другу. Она встала, с нее ручьями стекала вода.
— Франсуа!
Застыв и вытянув руки, я в некотором роде взвешивал свои силы. Да, думаю, что я еще мог преодолеть расстояние, которое нас разделяло, и вернуться с нею.
— Франсуа!
Я не хотел ее убивать, клянусь! У меня по-прежнему было желание ее спасти. Ветер задул сильнее, он пах сеном, свежей землей, он принес приглушенный лай собаки. Этот спокойный, полный воспоминаний ветер все решил вместо меня. Слезы затуманили взор. Я осторожно ступил, как если бы хотел стереть следы моего бегства, оставленные на море… Мириам не сразу заметила, что я удаляюсь от нее. Отыскивая одной ногой опору, она сделала шаг, и лодыжка подвела ее еще раз. Она с шумным всплеском рухнула в воду, перевернулась на спину и завопила:
— Франсуа!
Столько ужаса излилось в этом крике, что у меня внутри все перевернулось. От меня самого уже ничего не осталось, кроме инстинкта самосохранения, но где-то в глубине душевной смуты сохранились проблески сознания, и я повторял афоризм Суто: «Кожу мертвеца пригвождают к коже душегуба». Конец колдунье, я свободен, цел и вновь обрел Элиан! Я по-прежнему пятился, напрягая мышцы, против течения, сгибающего мне колени. Мириам выпрямилась на руках. Теперь я ее боялся! Она способна долго сопротивляться.
— Франсуа!
Это было последнее усилие. Руки Мириам ослабли, она забилась, течение ее перевернуло, и вдруг бедра и грудь ощутили пустоту. Шоссе исчезло. Она потеряла брод, свою опору. Она задыхалась. Но вот ее закружил и унес прилив. Меня самого все сильнее били волны. Я видел, как ее уносило. Все было кончено. Я остался один с машиной, напоминавшей судно, потерпевшее кораблекрушение, из которой слышалась веселая музыка и вырывались полосы света. Я повернулся к мачте и спросил себя, хватит ли у меня сил, чтобы до нее добраться. Меня приподнимало, переворачивало на бок. Я тоже рисковал оступиться. Казалось, земля, на которую я пытался опереться, зажила скрытой жизнью. Ногам приходилось отталкивать всю массу моря. Я отчаянно бился, ни о чем не думая. Убежище было уже рядом, возвышалось, как феодальный замок. Он почти навис надо мной. Ветер леденил пот, выступивший на лице, дыхание жгло горло. Вода доходила до пояса. Счет шел на минуты; еще четыре-пять минут, и я бы утонул. В конечном счете я так и не знаю, сумел бы я оказать помощь Мириам… Я не перестаю и никогда не перестану задавать себе этот вопрос… Зацепившись за ступеньки, я упал плашмя на цементный цоколь рядом со свертками. Прижавшись щекой к камню, я слушал, как стучит в висках кровь. Потом меня охватил страх. Я посчитал, что нахожусь слишком близко к поднимавшейся воде, и по железным прутьям, торчащим из деревянного бруса, надрываясь, поднялся на платформу. Отсюда я увидел наполовину затопленную машину. Фары, ушедшие под воду, по-прежнему светили, и море над ними было неземного изумрудного цвета, но музыки не было слышно. Я поискал глазами то место, где исчезла Мириам, прислушался, услышал только волны, плещущиеся у подножия башни. Я тщетно старался разглядеть на ручных часах, который час, но нетрудно было подсчитать, что Гуа отпустит меня не раньше семи утра.
Началось долгое, жуткое бодрствование. Я разделся, чтобы выжать брюки и вылить воду из туфель; растер себя, стал ходить кругами по платформе, еще не до конца придя в себя, — все произошло слишком быстро. Я возвращался назад, перебирая цепь событий в поисках совершенных ошибок, как если бы существовал способ остановить время и предотвратить трагедию! Но Мириам погибла! Я убил ее! В порядке законной самообороны!… Нет! Не так все ясно — все сложнее! Она мне опостылела, и я вдруг понял, что представилась благоприятная возможность… Я знал, что одновременно и виновен и невиновен. Но в какой мере виновен и в какой мере невиновен? Мне никогда самому не распутать этот клубок причин, поводов, предлогов… Мне было стыдно, но я чувствовал несказанное облегчение! Потухли фары машины, и мои мысли потекли по другому руслу. Мириам никому не говорила о нашем отъезде. Было бы не о чем беспокоиться, если бы немного повезло и меня не заметили в этом убежище, если бы мне удалось вернуться домой незамеченным, если бы я успел вовремя уничтожить свою исповедь и спрятать банковские билеты до пробуждения Элиан. Ронги я совершенно не боялся, будучи уверенным в ее дружеских чувствах. Она будет молчать, никому не скажет о моей связи с Мириам. Найдут «дофин», обнаружат исчезновение Мириам, найдут ее тело в заливе и сделают вывод, что произошел несчастный случай! А это и в самом деле несчастный случай! Следствие на меня не выйдет. Совершенно невозможно определить, что я был с ней в машине. К счастью, мои чемоданы находятся в малолитражке. Сяду в вечерний автобус и пригоню машину… Я надел брюки — на мне они высохнут быстрее, — обул туфли и спустился на цоколь мачты. Море разбивалось о преграду и обдавало меня мириадами брызг. Я прочно уцепился за лестницу и ногой столкнул в воду чемоданы, полотна, последние компрометирующие предметы. Они умчались, подхваченные потоком. Я как бы утопил Мириам во второй раз. Я вернулся на свой насест, и ужас от содеянного медленно прокрался в меня и обдал смертельным холодом. Напрасно я искал оправдания — я был преступником. Мне кажется, что преступлением является уже сам его замысел… Я уничтожил чудовище. Разве можно считать убийцей того, кто истребляет чудовище?.. До самой зари меня раздирали угрызения совести и сомнения, я не имел ни минуты покоя. Занялся день, начался отлив. Обляпанный грязью «дофин» отнесло метров на десять от дороги. Солнце осветило море до самого горизонта. Кругом только вода. Я посмотрел в сторону острова — никого… К Бовуару — никого. Я спустился к воде. Вода отступала, течение слабое, но нужно еще подождать. У меня стучали зубы. Туфли, подсохнув, отвердели и стали тесными. Наконец я рискнул. Вода доходила до середины бедра. Сначала идти было очень трудно. Но после того как я дошел до каркаса «дофина», дорога пошла вверх, и я стал двигаться быстрее. Солнце согревало лицо, грудь. Время от времени я останавливался перевести дух, опираясь на придорожные столбы. Приближался берег. Вскоре воды было уже только по щиколотку. Затем последовал сухой асфальт и выезд из Гуа. Было полседьмого. Я правильно сделал, что не ждал конца отлива и покинул мачту раньше, так как вдалеке увидел приближающийся грузовик. Шел полями, вышел к дому с обратной стороны. Элиан еще спала. На моем столе по-прежнему лежали пачки банкнот л конверт. Я запер их на ключ, разделся и растерся спиртом, чтобы согреться. Я смертельно устал, но был вне опасности. На какое-то мгновение я прикорнул в кресле. Когда Элиан проснулась, я сидел в халате с опухшими глазами, как если бы только что проснулся. Она наивно спросила:
— Как спалось? Я тебя не слышала… Я молча обнял ее.
Следствие началось уже вечером, поскольку только и разговоров было что про несчастный случай в Гуа. На следующий день газеты опубликовали фотографии Мириам. Рыбаки обследовали бухту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20