Находит
подходящий пень. Они его переворачивают и, держа за корни, волокут к
воде. Завернутые по колено штаны все равно промокают. Привязывают
веревку к поперечине на корме и плывут через озеро; пень медленно
тащится за лодкой. Темнеет. Только и слышно, что размеренный скрип
уключин. Темное зеркало озера и отблески света, загорающегося в домах
на берегу. Звук радио где-то вдалеке. Плывут, не произнося ни слова.
Идеальный день. Из детства. Один из тысячи.
Много недель они упорно двигались на юг. Одни. Гористая суровая
местность. Дома из алюминия. Временами сквозь редкую поросль удавалось
разглядеть отрезки хайвея внизу. Становилось все холоднее. Стоя в
ущелье высоко в горах, они смотрели вперед, туда, где у подножия
хребта, насколько было видно, лежала выгоревшая дотла страна.
Почерневшие массивы скал среди гор пепла, волны пепла, устремляющиеся
вверх и летящие над пустыней. След тусклого солнца, неприметно
скользящего в полумраке.
Долго преодолевали этот неприветливый край. Мальчик нашел цветные
карандаши и нарисовал на маске клыки. Ни разу не пожаловался, хотя еле
передвигал ноги. Одно из передних колесиков тележки расшаталось. Что
делать? Ничего. Огонь выжег землю, про костер можно было забыть,
наступили долгие темные холодные ночи - таких еще не бывало. Холод, от
которого трескаются камни. Который отнимает жизнь. По ночам прижимал к
себе дрожащего ребенка и в темноте считал каждый его слабый вдох и
выдох.
Его разбудили далекие раскаты грома. Сел. Слабые вспышки
непонятного происхождения в пелене перемешанного с сажей дождя. Повыше
натянул полиэтилен и долго лежал прислушиваясь. Если они промокнут,
просушиться будет негде, и их, скорее всего, ждет смерть.
Ночами он просыпался в непроницаемой темноте. В темноте, от
которой болели уши, так напряженно он вслушивался. Довольно часто
приходилось вставать. Никаких звуков, кроме свиста ветра в голых
обугленныx деревьях. Он поднимался и, пошатываясь, стоял в холодном
безумном мраке, расставив для равновесия руки, прислушиваясь к
командам, которые мозг давал телу. Все по заведенному порядку:
держаться прямо, не падать, даже если пошатнешься. Широко шагая
навстречу пустоте, считал в уме шаги, прежде чем повернуть назад.
Глаза закрыты, руки загребают в воздухе. Выпрямился - навстречу чему?
Чему-то беззымянному в ночи, прародительнице всего живого, а может,
самой утробе земли. По сравнению с ней и он, и звезды просто песчинки.
Как огромный маятник качается в такт с движением вселенной, о
существовании которой даже и не подозревает. А вселенная тем не менее
существует.
Им понадобилось два дня, чтобы пересечь это мертвое пространство.
(Дальше дорога шла по гребню горного хребта, окруженного со всех
сторюн вымершим лесом. "Снег идет", - сказал ему мальчик. Он посмотрел
на небо. Одна-единственная сероватая снежинка планировала вниз. Поймал
ее и наблюдал, как она тает на ладони. Будто прощался с последним
защитником христианского мира.
Продолжали идти вперед, накрывшись с головой полиэтиленом. Влажные
серые хлопья летели из пустоты и кружились в воздухе. Талый снег на
обочине. Черная жижа, сочащаяся из-под наносов мокрого пепла. Никаких
тебе ритуальных костров на отдаленных вершинах. Скорее всего,
приверженцы жертвоприношений уже поубивали друг друга. Никто не
проходил этой дорогой. Ни разведчики, ни мародеры. Вскоре они
наткнулись на придорожную автомастерскую. Постояли в дверном проеме,
глядя, как со стороны гор несутся потоки дождя со снегом.
В мастерской нашлось несколько старых коробок, из которых они
разожгли на полу костер. Он отыскал кое-какие инструменты, и вывалил
вещи из тележки, и принялся за ремонт колесика. Выкрутил болт и
высверлил дрелью старую втулку, а на ее место вставил кусочек трубы
нужной длины. Вкрутил болт и покатал тележку по полу. Едет неплохо.
Мальчик следил за ним не сводя глаз.
Утром двинулись дальше. Пустынная местность. На двери сарая
прибита кабанья шкура. Жалкое зрелище. Пучок щетины вместо хвоста. В
сарае, в узкой полоске тусклого света, висят на стропилах три трупа,
сухие и пыльные.
- Внутри может быть какая-нибудь еда. Кукуруза или еще что-нибудь,
- сказал мальчик.
- Пошли отсюда, - ответил он.
Больше всего его беспокоила их обувь. Обувь и еда. Еда -
постоянно. В какой-то старой коптильне нашли забытый в дальнем углу
окорок. Можно было подумать, черт-те сколько пролежавший в могиле.
Окаменевший от времени. Взрезал его ножом. Под жесткой коркой -
темно-красное соленое мясо. Вроде есть можно. Питательное. В тот же
вечер поджарили над костром толстые куски окорока и добавили их в
банку тушеных бобов. Позже он очнулся в темноте, почудилось, будто
слышит барабанную дробь где-то внизу, среди темных холмов. Потом ветер
поменял направление, и звуки поглотила тишина.
Во сне бледная невеста выходит ему навстречу из-под зеленого
полога ветвей. Соски обмазаны белой глиной, на теле - белые полосы.
Газовое прозрачное платье, темные волосы собраны в пучок и заколоты
перламутровыми гребешками цвета слоновой кости. Ее улыбка,
потупившийся взгляд. Утром опять пошел снег. Крохотные бусинки серого
льда нанизаны на электрические провода над головой.
Ничему этому он не верил. Сказал себе, что у человека в опасности
и сны должны быть соответствующие - про опасные испытания, а если нет
таких снов, то это признак бессилия и близкой смерти. Спал недолго и
беспокойно. Снилось, что они с сыном гуляют в весеннем саду, под
куполом ослепительно синего неба порхают птицы, но он знал, как
заставить себя проснуться, вырваться из этих манящих миров. Лежал в
темноте, пока не пропал давно забытый вкус персика из призрачного сада
во сне. Подумал, проживи он еще хоть сколько-то, мир в конце концов
полностью исчезнет. Так у ослепшего человека стираются из памяти
детали потонувшего в вечной темноте мира.
Видения преследовали его в пути. Но он продолжал двигаться вперед.
Помнил все за исключением ее запаха. Помнил, как в театре сидела
рядом, подавшись вперед, захваченная музыкой. Золотая роспись,
настенные светильники, тяжелые складки занавеса по обеим сторонам
сцены. Она положила его руку к себе на колени, и он мог нащупать
резинки ее чулок сквозь тонкое полотно летнего платья. Останови это
мгновение. А теперь всколыхни со дна души все темное и ледяное и
отправляйся в ад.
Смастерил из двух найденных старых веников щетки и прикрутил их к
тележке так, чтобы они сметали сучки и ветки перед колесиками, и
посадил мальчика в тележку, а сам пристроился на поперечной железке
как погонщик собачьей упряжки, и они покатили вниз с холма, регулируя
скольжение наклонами тела, словно заправские бобслеисты. Впервые за
долгое время он увидел на лице сына улыбку.
У основания холма дорога делала петлю. Деревья там расступались,
образуя просвет. Старая просека в лесу. Они сели на скамейку на
обочине и стали смотреть на впадину, теряющуюся в плотном тумане.
Внизу виднелось озеро. Холодное, серое, неподвижное посреди
изувеченной чаши долины.
- Что это, пап?
- Дамба.
- Зачем она нужна?
- Без дамбы не было бы озера. Раньше в этом месте была река. Вода,
падая с дамбы, крутила громадные вентиляторы - они называются турбины,
- которые вырабатывали электричество.
- Чтобы лампочки горели?
- Да, чтобы лампочки горели.
- Мы можем спуститься и посмотреть?
- Нет. До нее слишком далеко.
- Она долго простоит?
- Думаю, да. Она из бетона. Скорее всего, простоит несколько
веков. А то и тысячелетий.
- Как ты думаешь, рыба там водится?
- Нет, ничего в этом озере нет.
В том далеком-далеком прошлом где-то поблизости от этого места он
видел, как сокол камнем падал с голубой скалы, и врезался в стаю
аистов, и хватал одного, и тащил вниз к реке. Долговязый нескладный
аист безжизненно болтался в когтистых лапах и все ронял, ронял в
холодном осеннем воздухе свои белоснежные перья.
Зернистый воздух, вкус которого навсегда остается во рту. Они
стояли под дождем, как стоит стадо, застигнутое непогодой. Затем
двинулись дальше, растянув полиэтилен над головой, под монотонный шум
дождя. Ноги насквозь промокли и замерзли, а обувь скоро совсем
развалится. На склонах - мертвые втоптанные в грязь стебли пшеницы. В
пелене дождя - черные силуэты обугленных деревьев на гребнях холмов.
Зато в его снах бушевали яркие цвета. А как еще может заявить о
себе смерть? Сразу после пробуждения все моментально обращалось в
пепел. Так от дневного света разрушаются фрески, столетиями
сохранявшиеся в замурованных гробницах.
Дождь прекратился, потеплело, и они наконец-то спустились в
долину. Кое-где еще проступают очертания фермерских участков. Нигде ни
травинки, все сухое и мертвое до самых корней. Высокие обшитые
вагонкой дома. Одинаковые железные крыши. Длинный сарай посреди поля с
рекламой по скату крыши: десятифутовые выцветшие буквы приглашают
посетить Рок-Сити.
Придорожные кусты разрослись и превратились в непроходимую стену
перепутанных черных колючек. Никаких признаков жизни. Он оставил
мальчика посреди дороги с револьвером наготове, а сам поднялся по
истертым каменным ступенькам на открытую веранду старого фермерского
дома и, приставив руку к глазам, заглянул в окно. В дом вошел через
кухонную дверь. Мусор на полу, старые газеты. Посуда в шкафу, кружки
на крючках. Прошел по коридору и остановился в дверях гостиной:
старинная фисгармония в углу, телевизор, дешевые диваны, а рядом -
ручной работы шкаф из вишневого дерева. Поднялся на второй этаж.
Спальни. Все покрыто пеплом. Детская комната, на подоконнике мягкая
игрушка - собака, будто выглядывающая в сад. Покопался в стенных
шкафах. Сбросил покрывала с кроватей и обнаружил два совсем неплохих
шерстяных одеяла. Потом спустился в кухню. В кладовке нашлись три
банки консервированных помидоров домашнего приготовления. Сдул пыль с
крышек и осмотрел со всех сторон. Кто-то до него не рискнул взять
банки, и он тоже не решился. Вышел из дома с перекинутыми через плечо
одеялами. Зашагали дальше.
На окраине города наткнулись на супермаркет. Несколько старых
машин посреди захламленной парковки. Там оставили свою тележку. Прошли
по заваленным мусором рядам. В овощном отделе на дне ящиков нашлось
несколько окаменевших фасолин да мумифицированные останки того, что
когда-то было абрикосами. Мальчик не отставал ни на шаг. Через заднюю
дверь вышли наружу, где ничего, кроме пары заржавевших тележек, не
было. Вернулись назад в магазин - искали тележку поновее, но
безуспешно. Рядом с входной дверью - опрокинутые на пол и разбитые
монтировкой два автомата для продажи кока-колы. В пыли - разбросанные
по полу монеты. Он сел, запустил руку внутрь: во втором автомате
пальцы наткнулись на холодный металлический цилиндр. Медленно вытащил
руку с добычей и уставился на банку кока-колы.
- Что это, пап?
- Кое-что вкусненькое, для тебя.
- Что это?
- Подожди. Садись.
Ослабил узлы, помог мальчику снять рюкзак и поставил его так,
чтобы можно было спиной на него опереться. Просунул большой палец под
ушко, дернул кверху и открыл банку. Поднеся кока-колу поближе к носу,
уловил шипение лопающихся пузырьков и протянул банку мальчику.
- На-ка, пробуй. Мальчик взял банку.
- Там пузыри.
- Ну же, не бойся.
Мальчик посмотрел на отца, наклонил банку и сделал один глоток.
Задумчиво посидел, решая, нравится ему или нет, а потом сказал:
- Ужасно вкусно.
- Ну видишь.
- Пап, ты тоже глотни.
- Я хочу, чтобы ты все выпил сам.
- Пап, ну пожалуйста.
Он взял банку, чуть-чуть отхлебнул и вернул мальчику.
- Допивай. Давай посидим здесь немного.
- Потому что мне никогда больше не придется такое попробовать, да?
- Кто знает, что нас ждет впереди.
- Понятно.
День уже подходил к концу, когда они вошли в город. Длинные
бетонные щупальца хайвеев и переплетенья шоссейных развязок, словно
развалины гигантского парка аттракционов, маячили в сгущающемся
сумраке. Засунул пистолет за пояс, куртку оставил незастегнутой.
Повсюду лежали мумифицированные тела: кожа потрескалась и прорвалась
на стыках костей, сухие и перекрученные как проволока сухожилия,
сморщенные изможденные лица мучеников серее савана, оскаленные
желтоватые зубы. Обувь давным-давно украдена, так они и лежали -
босоногие, будто паломники.
Пошли дальше. Он постоянно смотрел в зеркальце, проверял
обстановку у себя за спиной. Никакого движения, только пепел летит по
улицам. Перешли реку по высокому бетонному мосту. Причал внизу. В
серой воде - полузатопленные маленькие катера, ниже по течению катеров
еще больше, целое кладбище увязших в жирной саже суденышек.
В тот же день, пройдя еще миль пять на юг и чуть не заблудившись в
зарослях мертвого кустарника, на очередном повороте дороги набрели на
ветхий дом с трубами, треугольниками мансард и каменной оградой. Он
резко остановился. Потом повернул к дому, толкая перед собой тележку.
- Что это за место, пап?
- В этом доме прошло мое детство.
Мальчик стоял и рассматривал дом. Деревянная обшивка нижней части
почти полностью отсутствовала - пошла на костер, - так что обнажились
балки и куски утеплителя. Негодная москитная сетка с заднего крыльца
валялась на цементном полу террасы.
- Ты что, хочешь зайти?
- А почему бы нет?
- Я боюсь.
- Неужели не хочешь посмотреть, где я жил?
1 2 3 4