Вот только здесь на кошку смотрят уже совершенно иными, нежели на Востоке, глазами, – мрачный мифологический шлейф тянется за нею; долгое время в кошке видят вестницу каких-то темных сил, она вызывает что-то вроде суеверного трепета и неприязни. Дело в том, что Европа приняла крещение, но, уверовав в Христа, она теперь отвергала все то, что было связано с язычеством; новообращенным вообще свойственно бороться с тем, чему они сами же недавно поклонялись. Вот так и здесь. Дело доходило даже до того, что религиозными фанатиками и ортодоксами того времени сжигались старинные библиотеки, разбивались ценнейшие скульптуры, чудом сохранившиеся образцы которых сегодня занимают лучшие залы ведущих музеев мира.
Вспомним, ведь даже у Данте, многое сделавшего для «реабилитации» античной культуры, в его «Божественной комедии» язычники (и, страшно подумать, сам Вергилий!) попадают не куда-нибудь, а прямо в ад, и все только потому, что они поклонялись не тем – не христианским – святыням. Кошке же, как мы уже могли видеть, приписывалась мифическая связь с силами, которые олицетворялись языческими богами, – а с переменой мировоззрения эта связь была переосмыслена уже как союз с нечистой силой, иными словами, как бесовская связь. В одной из ранних версий легенд, рождавшихся на мотивы сюжетов Тайной вечери, кошка даже выступала в качестве символа предательства.
К тому же, изучая Библию, священнослужители обнаружили, что кошка упоминается в ней всего лишь один раз, причем там, где живописуется «мерзость запустения», языческие идолища: «На тело их и на головы их налетают летучие мыши и ласточки и другие птицы, лазают также по ним и кошки» (Послание Иеремии, 21). Правда, в русском переводе упоминание о ней встречается и в других местах, но иноязычные тексты прямо указывают на нашу героиню только здесь. Может быть, и это служило побуждением к тому, чтобы считать все кошачье племя исчадием ада.
Со временем возникло предание (о нем упоминает один из знаменитых братьев-издателей, Якоб Гримм), согласно которому кошка может превращаться в колдунью, а колдунья – обратно в кошку. И потом, кошка – это ведь ночной хищник, а в представлении христианина ночь – пора дьявола; именно в это время, за день изнемогшая от суетного, душа христианина становится едва ли не беззащитной перед ним.
Свидетельством о ее принадлежности к темным силам было и то, что кошка оказывалась иммунной к запретам, налагаемым христианской обрядностью. Так, одна английская легенда рассказывает о монахе, который задумал обратить в католическую веру десять кошек. Это ему почти удалось, однако вскоре они все же были отлучены от церкви: причиной тому стал случай, когда одна из них в воскресный день позволила себе съесть мышь.
Словом, оснований было больше чем достаточно, поэтому вовсе не удивительно, что борьба за чистоту веры, особый этап которой отмечен знаменитой буллой Иннокентия VIII от 1484 года (в ней утверждалось, что колдовство и поклонение дьяволу – это реальность, которую церковные власти обязаны искоренять самым решительным и строгим образом), не могла не сказаться и на судьбе нашей героини. Меж тем сама она главой Римской церкви была определена как «языческий зверь, состоящий в сговоре с дьяволом».
Так что долгое время, даже когда амбары Европы наполняются вполне достаточными запасами зерна, кошка все еще чуждается человеческого дома. Впрочем, вернее будет сказать, что ее чуждается сам человек. В некоторых странах, например, во Франции, кошку считали чудовищем, одним из обличий Сатаны. Она часто фигурирует в процессах ведьм, и, например, в Meце в этот период ежегодно в Иванов день сжигали кошек десятками. Еще более жестокий обычай существовал во Фландрии, в городе Иперн. Среда на второй неделе поста называлась там «кошачьей средой»: в этот день кошек бросали с высокой башни. Историческое предание говорит, что этот обычай был установлен в 962 году графом Балдуином Фландрским; только через семьсот лет, в 1674 году эти варварские расправы были прекращены, однако через некоторое время в 1714 возобновились. Существуют свидетельства, что кошек сбрасывали с ипернской башни еще в 1868 году.
К слову сказать, в гонении на кошек не остались незамеченными даже коронованные особы; начиная с Людовика XI и до Людовика XV, французские короли должны были присутствовать на церемонии казни. Правда, однажды в истории Франции бедным кошкам было сделано снисхождение: Людовик XIII в молодости добился у своего отца Генриха ІV помилования кошек; но передышка продлилась всего два года, и принц, вступив на престол, сам стал по примеру своих предшественников разжигать огонь под очередным костром.
Зачастую владельцев черных кошек, а иногда, впрочем, и белых, обвиняли в сговоре с нечистой силой. Многие из их хозяев в период средневековья были заживо сожжены на кострах. Нередко на старинных картинах кошка изображена в обществе колдуна, кудесника, весталки. Так что в Европе ее распространение вовсе не напоминало триумфальное шествие.
Кстати, и в самом деле люди настолько верили в магическую силу черных кошек, что долгое время использовали их чуть ли не во всех магических ритуалах. Аптекари добавляли в свои снадобья их кровь, жир и мочу. Часто, чтобы защитить свое жилье от нечистой, силы люди замуровывали кошек живьем в стены здания, веря, что таким образом можно отпугнуть демонов и отвратить от живущих в доме болезни и другие неприятности. Кошачьим мясом привораживали любовь и лечили неизлечимые болезни. Еще в начале XX века в отдаленных штатах США закапывали мертвую кошку в лесу неподалеку от деревни для того, чтобы у жителей не было бородавок. Подтверждение этого суеверия можно найти в книге Марка Твена «Приключения Тома Сойера». «Возьми кошку и ступай с ней на кладбище незадолго до полуночи к свежей могиле, где похоронен какой-нибудь плохой человек, и вот в полночь явится черт, а может, два и три, но ты их не увидишь, только услышишь… ихний разговор. И когда они потащат покойника, ты брось им вслед кошку и скажи: «Черт за мертвецом, кот за чертом, бородавки за котом – тут и дело с концом, все трое долой от меня!».
Конечно же, не одним только религиозным рвением объяснялись все те испытания, что выпали на долю нашей героини: свойственная человеку жестокость добавляла к ним и что-то свое. Вот, например. Король Испании Филипп II, который, как рассказывают, еще в детстве прославился тем, что сжег на костре живую обезьянку, а впервые в жизни смеялся, получив известие о Варфоломеевой ночи, в часы отдохновения от своих высоких государственных обязанностей развлекал придворных «кошачьим клавесином». Этот «музыкальный инструмент» представлял собой своего рода пыточную камеру – длинный ящик особой конструкции, разделенный на четырнадцать отсеков, в каждый из которых помещались специально отобранные кошки, обладающие голосами различного тона. Головы несчастных животных просовывались наружу, а хвосты были закреплены неподвижно под клавиатурой клавесина. Когда нажимали на клавиши, острые иглы, которые были соединены с ними, впивались им в хвост.
Такой «клавесин», как кажется, получил и долгую жизнь, и довольно широкое распространение, если и через сто с лишним лет наш Петр I во время своего пребывания в Гамбурге тоже имел возможность заказать его для своей кунсткамеры.
Впрочем, куда большим живодерством на Руси грешили и до Петра. «А когда начал он подрастать, лет в двенадцать, – пишет о современнике Филиппа II, Иване Грозном, Андрей Курбский, – начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с большой высоты – с крылец или теремов… а воспитатели льстили ему, позволяли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка.» Бежавший от царского гнева князь не уточняет, кто именно был жертвой забав будущего грозного государя, но ведь кошка – это самое первое, что приходит здесь на ум. От жестокости же по отношению к ней до свирепости, обращенной на человека, если и не один шаг, то во всяком случае не так уж и далеко, и стоит ли удивляться продолжению: «Когда же стало ему лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг себя толпы молодежи из детей и родственников названных сенаторов, стал разъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь неблагопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин.»
Однако история имеет не только свою – не во всем открытую нам – логику, но и какие-то свои загадочные извивы; вот и в завоевании кошкой Европы известную роль сыграли крутые повороты в развитии все того же христианства, которое когда-то чуть не объявило ее вне закона. Если в католических странах наша героиня долгое время оставалась под подозрением, то утверждавшийся в ходе свирепых религиозных войн протестантизм обеспечивал ей то, что на дипломатическом языке принято называть режимом наибольшего благоприятствования.
Уже в покоях английского короля Карла I (не такого, кстати, и глубокого католика, если он в 1628 году посылал свои войска на помощь осажденным во французской крепости Ла-Рошель гугенотам) жила кошка, которая, по глубокому убеждению венценосца, благотворно влияла на его судьбу. Он так боялся потерять любимое животное, что заставлял стражу ревниво охранять его. Но пришел срок и ставшая его талисманом кошка умерла. «У меня не будет больше в жизни удачи», – вот слова, приписываемые королю по этому печальному случаю. Будущее полностью подтвердило их, ибо уже на следующий день он был арестован, а несколько месяцев спустя ему отрубили голову.
Отчего именно изменилось отношение к ней – не вполне ясно. Может быть, оттого что приверженцы нового религиозного течения с гораздо большей трепетностью относились к соображениям экономической пользы (а экономическая полезность этого зверька не подлежала никакому сомнению, мы уже могли в этом убедиться). Может, оттого что им вообще было свойственно глубокое и искреннее уважение ко всякому – а значит, и к чужому – труду (трудолюбие же и добросовестность этого маленького верного помощника человека, как свидетельствуют уже приведенные здесь цифры, было достойно самой высокой похвалы). Может быть, просто оттого что любое новое течение мысли всегда отвергает символы враждебной ему идеологии… Так что судьба ее прибившегося к человеку рода оказывается вплетенной еще и в действие многих потаенных пружин европейской истории.
А может, просто потому что и в самом деле наступало новое время: ведь даже в католической Франции глава ее церкви и ее первый министр, поставивший своей задачей разгромить партию гугенотов (кстати, именно его запечатленные блистательным пером романиста козни очень скоро заставят переволноваться еще и всех поклонников отважных королевских мушкетеров), держал в своем дворце, как говорят современники, двенадцать кошек. Он даже не забыл упомянуть о них в своем завещании. Впрочем, отдадим должное и самому кардиналу, ведь гугеноты для него были не столько религиозной, сколько политической оппозицией. А какое централизованное государство будет мириться с ее существованием? Сам же он одновременно был и противником не знающей никаких компромиссов испанской католической партии, унаследовавшей и нетерпимость, и жестокость уже упомянутого здесь Филиппа II, иными словами, противником самых твердолобых ревнителей устоев римской церкви.
Словом, как бы то ни было, наша кошка довольно скоро преодолела и это отчуждение и расселилась повсюду, в конце-концов завоевав все материки.
На территории содружества, когда-то составлявшего единый Советский Союз, кошки появились в Древнем Урарту, государстве, существовавшем в IX-VI веках до нашей эры на территории Армянского нагорья, и в Ольвии, античном полисе на берегу Днепро-Бугского лимана, в VII-VI веках до н. э. Эти государства имели обширные связи с древним миром и, в частности, с Египтом. Скифы тоже знали кошек, но в курганах пока обнаружена лишь одна кошачья косточка. В V-VIII веках нашей эры они уже жили в Прибалтике, а в Х-ХIII веках – на землях Древней Руси, правда были малочисленны. В Ярославском Поволжье в курганах X-XI веков останки кошек были обнаружены лишь в двух из двухсот.
Новому свету она была подарена французскими миссионерами во времена его колонизации; первое официальное упоминание о кошках в Америке относится к 1626 году. Кстати, во многом именно Франции принадлежит заслуга окончательной «реабилитации» нашей героини, это происходит с появлением в 1727 году «Истории кошек», принадлежавшей перу Монкрифа. С XVIII же века в Европе, и в первую очередь в Англии, начинается работа по выведению новых пород, которая продолжается и по сию пору.
Вот цифры, свидетельствующие о распространении нашей героини. В настоящее время в США, согласно ежегодному исследованию, проводимому Институтом кормов для домашних животных (Pet Food Institute, PFI), в 2002 году, численность домашних кошек достигла 76,8 миллионов. Этот Институт проводит статистические исследования численности домашних кошек и собак в США ежегодно, начиная с 1981 года. Тогда американские семьи имели 54 миллионов собак и 44 миллионов кошек. В 1987 году численность домашних кошек превысила численность собак. Данная тенденция, отмеченная PFI в ходе многолетних исследований, сохраняется и в настоящее время. В Бразилии их число доходит до 100, в ФРГ – простирается до 6, в Великобритании – достигает 12 миллионов особей. Впрочем, пальма первенства отдаются Австралии, где на каждые 10 жителей приходится 9 кошек. Сколько кошек в нашей стране, не знает никто.
Связанные с нею поверья переживают века.
В немецком языке сохранилась пословица: «Кто кошечку побьет – счастья в жизни не найдет». Кстати, в поверьях некоторых германских земель девушка, которая не заботится о кошках в доме, будет наказана едва ли не самым страшным, что может грозить женщине, – бесплодием. Было время, когда там новобрачным дарили кошку. В Силезии девушки, которые любят гладить кошек, обязательно выйдут замуж за хорошего человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36