Ужас! Ты точно уверен, что этот галстук подходит? Я так мучился, но меня убедили, будто данный цвет — последний крик моды в этом сезоне.
Все еще оглядываясь, мужчина налетел на Куинна и, хихикнув, извинился. Потом, сложив губы трубочкой, похлопал Куинна по мускулистому плечу и забрался на заднее сиденье лимузина.
Куинн решил, что очень-очень огорчит Грейди.
— Мои извинения… мистер Делейни, если не ошибаюсь? — произнес, протягивая Куинну руку, человек, который мог быть только Сомертоном Тейтом. Явно родственник Альфреда — та же прямая, словно палку проглотил, походка. Возможно, дело не в выпивке, а это наследственное. — Я заставил ее дать слово, но это никогда ничего не значит для моей сестры, особенно если ее заставляют делать то, что она не хочет. Опоздания — это маленький протест Шелби, понимаете? О, я Сомертон Тейт. Мистер Салливан сообщил мне, что сегодня вечером его замените вы. Работы у вас будет немного. Будь моя воля, я отказался бы от телохранителя, но из-за украшений, которые наденет моя сестра… страховая компания, знаете ли, настаивает.
— Да, сэр, — отозвался Куинн. — Мой партнер все мне объяснил. Мисс Тейт еще долго задержится, сэр?
Хлопнувшая дверь послужила ему ответом, и Куинн, повернувшись, увидел, как мисс Шелби Тейт спускается по ступенькам, перебросив через локти сапфирово-голубой шелк. Шаль? Называют ли это по-прежнему шалями? На взгляд Куинна, это звучало слишком старомодно, слишком солидно, тем более для нее.
Она олицетворяла собой деньги и воспитание: волна струящихся светлых волос убрана назад в тугой узел, длинная, узкобедрая фигура от груди до пят закутана в белый шелк. На стройной шее бриллиантовое колье и такой же браслет на левом запястье, в ушах серьги — сапфиры размером с яйцо малиновки, окруженные бриллиантами. На среднем пальце левой руки сверкал бриллиант, которым мог бы подавиться и слон.
Шелби была прекрасна. Ошеломляюща. Кожа, как подогретые сливки. Лепке лица позавидовала бы любая супермодель. Тело, которому не было конца.
И карие глаза — такие же милые и бессмысленные, как пустая церковь. Но ведь у каждого должен быть какой-то недостаток, не так ли?
— Я здесь, Сомертон, — устало объявила Шелби, когда ее брат посторонился, чтобы она села в лимузин первой. Услышав довольно низкий, хрипловатый голос Шелби, Куинн подумал, что подождет мстить своему партнеру. Присматривать за мисс Тейт в течение ближайших пяти часов внезапно показалось ему не такой уж тяжкой обязанностью.
— И опоздала всего на двадцать минут, — заметил Сомертон, улыбаясь сестре. — Мои поздравления, Шелби. Позволь представить тебе мистера Делении. Сегодня вечером он будет с нами вместо мистера Салливана.
Шелби вообще-то было все равно. Она мельком взглянула на Куинна, а затем вновь занялась соскальзывающей накидкой, отметив про себя лишь то, что он высокий, темноволосый и стоит у нее на пути.
— Вытянули короткую соломинку, да? Как же вам не повезло, мистер… э… мистер Клэнси, — холодно проговорила она своим бархатистым голосом, затем нагнула голову и нырнула в лимузин, на мгновение открыв взору Куинна потрясающий вид своей окутанной шелком спины.
— Делейни, — поправил он, прежде чем Сомертон Тейт последовал за сестрой, после чего закрыл дверцу за этой разношерстной компанией. Что эта дамочка Тейт о себе воображает? Он нравится людям, черт побери. Они смотрят ему в лицо, разговаривая с ним. Помнят его имя. — Кто бы это ни сказал, он был прав, Джим, — проворчал Куинн, садясь впереди, рядом с шофером. Стеклянная перегородка между работодателем и наемным работником была поднята. — Богатые чертовски разные.
Глава 3
Шелби стояла на балконе, глядя в ночной сад. Они с Паркером находились здесь под романтической полной луной уже больше десяти минут, но Паркер говорил лишь о рынке ценных бумаг и о том, что, по слухам, Мэрили Трогмортон сделали вторую пластическую операцию носа.
Когда Паркер наконец прервал свой монолог, Шелби сказала, надеясь изменить тему:
— Какая здесь скучная, застывшая красота, правда, Паркер? Все такое аккуратное, упорядоченное. Вот бы тут оказалась пара одуванчиков, а?
— Едва ли, дорогая.
Паркер Уэстбрук Третий оперся бедром о кованую железную решетку и сложил руки на груди. Глаза у высокого, худощавого, но с натренированными мускулами жениха Шелби были карими, а волосы, еще светлее, чем у невесты. В своем сшитом на заказ смокинге он мог бы позировать для рекламы спиртных напитков, где иа заднем плане непременно скрывается фаллический символ. Стройный, интересный, едва уловимо сексуальный. Шелби привыкла к тому, что он производит на нее впечатление. В последнее время она, правда, не была так уверена в этом и не возражала бы, если бы Паркер сам вырастил одуванчик-другой, чтобы казаться более человечным.
— По-твоему, нам следует стоять здесь, дорогая? — спросил он, едва скрывая скуку. — Твои бриллианты сияют, как маяки. Застрахованы эти камни или нет, но они на твоей шее, и мне как-то не по себе от того, что сейчас я отвечаю и за то, и за другое.
Шелби провела пальцем по тяжелому колье.
— Что, за эти старые булыжники? — съязвила она, имея в виду бабушкины бриллианты. — Неужели ты и впрямь думаешь, будто кто-то решится преодолеть такие трудности и прорвется сквозь столь надежную охрану, чтобы украсть несколько украшений? Ведь гораздо легче проникнуть в наш дом и похитить всю коллекцию Тейтов. Я знаю цифровую комбинацию сейфа, Паркер. — Она придвинулась ближе к нему, желая, чтобы он расслабился и хоть раз повел себя неожиданно. — Хочешь, я тебе скажу? Двадцать три направо, шестнадцать налево…
— О, ради Бога, Шелби! — Паркер огляделся так, словно ожидал увидеть с полдюжины воров в масках, стоящих с блокнотами и ручками наготове. — Ты для этого убедила меня выйти сюда? Чтобы нелепо вести себя?
Шелби с радостью удавила бы этого мужчину, за которого собиралась замуж. Правда, сообщать ему этого она не хотела, опасаясь неприятной сцены. Ведь Тейты никогда не устраивают сцен. Никто, кроме дяди Альфреда, но от него этого и ждали.
Тем не менее Шелби решила, что, вероятно, наступил момент, когда можно позволить себе хоть чуточку расслабиться.
— Вообще-то нет. — Она обвила плечи Паркера руками. — Я пришла сюда, чтобы пообниматься здесь с тобой. Разве ты не хочешь обнять и поцеловать меня, Паркер? Я хочу этого.
— Перестань, Шелби. И у ночи есть глаза, не забывай.
Паркер улыбнулся, и Шелби уже не в первый раз подумала, что, улыбаясь, он становится по-настоящему красивым, но какой-то лишенной своеобразия красотой. Ей нравилось, что Паркер высок, по крайней мере на четыре дюйма выше ее собственных пяти футов девяти дюймов. Волосы у него на макушке начали редеть, но сейчас он пользовался одним из известных средств для восстановления волос, и Шелби даже не пыталась запустить пальцы в его прическу, опасаясь разрушить тщательно сооруженное «прикрытие для наиболее оголенных участков. Много играя в сквош, Паркер оставался в хорошей форме и, несомненно, проявил ум, приняв на себя три года назад, когда умер его отец, управление инвестиционной фирмой.
Словом, он был превосходен. Превосходный Паркер.
Шелби поморщилась, все еще слыша эти смехотворные слова — «и у ночи есть глаза».
И к превосходному Паркеру прилипла подлая пошлость.
Но все же он был превосходен, хотя бы в качестве будущего супруга. Из хорошей семьи, с солидными деньгами и с такой внешностью, которая обещала красивых детей. Принят в свете. Он идеальная партия, как сказал Сомертон и как заметил сам Паркер в тот вечер, когда сделал ей предложение.
Назвать это бурным ухаживанием, разумеется, нельзя, потому что они давно знают друг друга. Паркер все эти годы обращал на Шелби очень мало внимания, пока вдруг несколько месяцев назад не «открыл» ее, как Колумб Америку. Все произошло внезапно: «Здравствуй, Шелби; как дела, Шелби; почту за честь станцевать этот танец с тобой, Шелби».
Сомертон счел все это чудесным. Где-то на периферии сознания Шелби таилась мысль, что внимание Паркера дурно попахивает, но он был красив. Она всегда признавала это за ним. Паркер осыпал Шелби цветами и стихами и обращался с ней так, будто она из фарфора.
Когда он предложил ей соединиться с ним, Шелби представила себе это в виде подарка, перевязанного розовыми лентами. Да, она изо всех сил старалась смотреть на это именно таким образом, равно как и на их предстоящий брак.
А потом Паркер выдал это свое: «И у ночи есть глаза».
С каждым днем Шелби становилось все труднее ощущать себя в плену романтики.
— Да ладно тебе, Паркер, ну расслабься немного. — Шелби терлась о него, надеясь почувствовать какую-то искру, увидеть вспышку огня в его глазах. Она во что бы то ни стало решила узнать, с кем что-то не в порядке, с Паркером или с ней? Это он бесчувственное бревно или она все еще Снегурочка?
Коснувшись его щеки, Шелби ощутила ее гладкость.
— Мы же собираемся пожениться, помнишь? Забудь, где мы находимся. Забудь обо всем. Поцелуй меня. Разве ты не хочешь поцеловать меня, разве у тебя нет такой потребности? У тебя никогда не возникало такого чувства, что ты умрешь, если не поцелуешь или не обнимешь меня? Неужели у тебя нет желания немножко сойти с ума… прямо здесь и сейчас?
Паркер снял руки Шелби со своей шеи и, опуская их, по очереди поцеловал ее ладони.
— Сколько ты выпила, Шелби? — Он снисходительно улыбнулся.
— Видимо, мало, — отрезала она и почти бегом бросилась вдоль балкона в бальный зал — и наткнулась на высокую стену из ладно скроенной мускулатуры.
— Добрый вечер, мисс. Я пришел проверить, все ли у вас в порядке. — Обычная рутина для телохранителя.
— Да, да. Конечно.
Она не подняла головы и, не глядя на Куинна, сосредоточилась на блестевших носках его туфель. Да как смеет этот человек находиться здесь, быть свидетелем ее смятения! Неужели болван не знает значения слов «свобода действий»? Она проплыла мимо Куинна, униженная, и с ненавистью услышала его тихую усмешку, когда снова вошла в бальный зал, а потом немедленно забыла о нем.
Глава 4
In vino veritas. «Истина в вине». И раз в жизни Шелби выпила столько, что увидела всю истину, содержавшуюся в вине.
Она пришла к нескольким выводам.
Фильмы лгут. Книги лгут. Никакой романтики нет. Счастливые концы — враки. Может, она сама врушка, или завирушка, или что там значит это слово.
Шелби постоянно сидела у окна и всегда смотрела наружу. Смотрела, но никогда ничего не делала. Видела, но никогда ни в чем не принимала участия.
Но при этом была хорошо одета. Хорошо воспитана. Хорошо защищена.
Ограждена.
Стреножена.
В ловушке.
Ей двадцать пять, а она все еще почти девственна, не считая одной, принесшей разочарование ночи на втором курсе колледжа. Шелби была влюблена, она могла бы поклясться в этом. До следующего дня. До того момента, как узнала, что ее «возлюбленный» треплет всем, кто готов его слушать, о том. будто он «снял Снегурочку».
А Паркер? Он обращается с ней так, словно она из хрупкого хрусталя. Паркер сказал, что уважает Шелби, а потому подождет до первой брачной ночи. Тоже мне принц…
Частные школы. Частная жизнь.
Избалованная.
Задыхающаяся.
Поступай правильно, Шелби. Встань здесь. Улыбайся. Помни, что ты — Тейт. Охраняй свою личную жизнь, береги честь, никогда не пятнай свою фамилию.
Составь хорошую партию.
Выходи замуж сейчас.
Замуж? Зачем?
— Мисс Тейт? Что-нибудь еще?
Шелби вздохнула и взглянула на молодую горничную.
— Нет, спасибо, Сьюзи. Тебе не стоило меня дожидаться.
— Да, мисс. Что ж, если больше ничего не надо?..
— Иди-иди. — Шелби снова повернулась к окну, к виду на ничто. Так она простояла еще минут пять, глядя, как на полную луну набегают облака, потом плывут дальше, оставляя под собой залитый серебром сад.
Внизу открылась дверь, и на кухонный дворик упал луч желтого света. Шелби видела, как Сьюзи, в шортах и трикотажном топе, пересекла дворик и сбежала по ступенькам на лужайку.
Шелби пошире раздвинула шторы и открыла створку окна, когда услышала мужской голос, окликнувший Сьюзи. Молодая девушка бросилась бежать, а навстречу ей от тени деревьев отделилась фигура. Не прошло и минуты, как Сьюзи очутилась в объятиях мужчины, который закружил ее, обнял и стал целовать.
Шелби слышала их смех, ощущала их радость.
Что бы она почувствовала, если бы Паркер вот так ждал ее в свете луны? Подхватил бы, крепко поцеловал, унес под деревья и, опустив на землю, неистово и страстно занялся с ней любовью?
Как будто такое могло случиться…
Глава 5
Агентство «Д. энд С. секьюрити» занимало весь шестнадцатый этаж большого современного офисного здания на Маркет-стрит в центре города. Грейди хотел двадцатый — верхний — этаж, но Куинн не уступил, напомнив своему слишком увлекающемуся другу и партнеру, что арендная плата возрастает с каждым этажом. «Д. энд С. « процветало, но это не значило, что Куинн был готов швырять деньги направо и налево только для того, чтобы разделить крышу с филадельфийскими голубями.
Но Грейди был рожден для денег… приобретенных старомодным образом: он унаследовал их. Если бы ему позволили, «Д. энд С. « не только заняло бы помещения в пентхаусе, но эти помещения были бы устланы антикварными коврами, отделаны настоящей кожей, а на стенах висели бы подлинники хороших картин. Так или иначе, кабинет Грейди напоминал уголок закрытого мужского клуба. Куинну, когда он туда входил, постоянно казалось, что он сейчас увидит какого-нибудь седовласого старикашку, похрапывающего в одном из кресел, обитых бордовой кожей.
Куинн вырос в типичной семье среднего класса, если можно считать типичным переезд из штата в штат каждые несколько лет в соответствии с новыми назначениями отца, Куинну пришло время поступать в колледж, когда они приехали в Ардмор, под Филадельфией, а когда его семья уехала во Флориду, он остался, находясь еще на первом курсе Университета Пенсильвании.
Его сестра поступила подобным образом за четыре года до этого и осталась в Чикаго, а их родители, выйдя на пенсию, вернулись в Аризону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35