— Здесь только я. Кроме отца, я здесь единственный Колтрейн.Джек взглянул на розовощекого Клуни, который так ловко жонглировал яблоками, потом на Клэнси, который дал ему куриную ножку. Он понял, что может довериться этим людям. Да и был ли у него выбор? — Ну и потом, есть еще Мери, — тихо добавил он.— Мери? Твоя няня? — Клуни посмотрел на открытую дверь за спиной мальчика. — Она там?— Она не няня, — поправил Джек, направляясь к двери. — Мне не нужна няня, да и Мери — тоже. Нам хорошо вместе. О нас заботятся слуги и мистер Шерлок. Когда они о нас вспоминают. — Он пожал плечами. Взяв в руки свечу, он знаком пригласил мужчин следовать за ним в соседнюю комнату.Джек остановился посередине скудно обставленного помещения перед колыбелью.— Это Мери. Мой отец — ее опекун. Так говорит мистер Шерлок, но я считаю ее своей сестрой. Это ведь правильно, что я называю ее сестрой, правда? Она здорова, потому что мне удается пробираться на молочную ферму и доставать ей молока. Она такая хорошая, спокойная, никогда не плачет и не капризничает. Мне не очень нравится менять ей пеленки, но я это делаю. — Он пристально посмотрел на Клэнси и Клуни. — Предупреждаю вас, сэры, я поклялся убить всякого, кто попытается причинить ей боль.— Ах, Клэнси, ты только посмотри, — сказал Клуни, опускаясь на колени около колыбельки.Мери не спала, но не плакала, а просто лежала на спинке и гулила. Легкий пушок огненного цвета покрывал ее головку. Большие, ясные, ярко-голубые глаза внимательно смотрели на посетителей.— Я влюбился в нее, Клэнси, вот-те крест. Она просто ангелочек, — прошептал Клуни и в благоговейном страхе дотронулся пальцем до ее мягкой розовой щечки.Мери захихикала. Клэнси поцокал пару раз языком и положил руку на худенькое плечо мальчика.— Ты совсем не спал уже несколько дней, мой храбрый воин, я прав? Да и как бы ты смог заснуть при таком пьяном гвалте. Какой позор, приглашать всякий сброд в дом, где находятся невинные дети! Клуни, у нас появилось настоящее дело. Мы защитим их, этих невинных младенцев с мечами, этих…— Я не младенец, — горячо возразил Джек, вырываясь из объятий Клэнси.— И тебе, я полагаю, никогда не позволяли им быть, — мрачно согласился Клэнси. — Садись и ешь. Мы с тобой поговорим, а Клуни приглядит за малышкой. Глава 3 В ту ночь родилась дружба. Приятели приняли решение остаться в Колтрейн-Хаусе. Днем они прятались вместе с Джеком и Мери, а по ночам весьма неохотно тащились вниз, чтобы обеспечить всех ужином. И каждый вечер осторожно заглядывали в большую гостиную, чтобы посмотреть, что там творится, а потом снова уползали в детскую, не произнеся ни единой строчки Шекспира.Сегодня должно было состояться их первое представление, хотя ни одному из них не хотелось выступать перед отупевшими от пьянства мужчинами и их грубыми женщинами. Даже сейчас, подчинившись приказу Августа Колтрейна начать с того места, где он закончил в первый день, Клуни не мог выбросить из головы мысли о двух детях наверху и их несчастной судьбе.Колтрейн-Хаус был полон противоречий. Большим, великолепным поместьем управлял ужасный хозяин. Подлый, бессердечный, грубый. У которого был такой храбрый, такой преданный сын, а под опекой такая милая, красивая девчушка. Два совершенных создания, лишенных какого бы то ни было внимания и заботы.Возможно, это было к лучшему. Клуни не мог себе представить ничего более страшного, чем если бы Август Колтрейн вздумал продемонстрировать детей своим пьяным гостям. Мери, которой, по словам Джека, было всего шесть месяцев от роду, особенно бы могла пострадать — от пьяных женщин, которые, не ровен час, решили бы поиграть с ней в дочки-матери.Как человек может так попирать все законы приличия? Привезти в свой дом кучу пьяных друзей и бесстыжих, развратных женщин, которых могли увидеть дети? Позволить такому сброду распоряжаться своим домом? Разорять его?Как это печально. Сердце Клуни разрывалось при мысли о Джеке, который упрямо охраняет дверь в детскую уже столько дней. Мальчик лишил себя сна, не ел столько времени, боясь оставить девочку одну хотя бы на минуту, пока он спустится на кухню. Клэнси просто расплакался, наблюдая за Джеком в их первую ночь, когда они убедили мальчика поспать, заверив его, что будут охранять Мери вместо него. За все те годы, что они были вместе, Клуни ни разу не видел, чтобы Клэнси уронил хоть слезу.Каким бы сильным ни было желание Клуни как можно скорее убраться из Колтрейн-Хауса, он поддался уверениям Клэнси, что сюда их привело само провидение. Его друг на самом деле верил в то, что они оказались в нужном месте и в нужное время, чтобы защитить этих детей от изверга-отца.И они будут защищать их до тех пор, пока это будет возможно. Клуни пел Мери песенки, поил ее молоком, которое сам приносил с молочной фермы. Клэнси разыгрывал перед Джеком «Макбета», хотя мальчик дважды засыпал, держась за пухлую ручку Мери.Джек сказал им, что через несколько дней Август Колтрейн и его компания уедут. Его отец никогда не оставался в Колтрейн-Хаусе больше недели и не появлялся чаще, чем два раза в год. Джек сказал об этом спокойно, даже бесстрастно. Почти так же хладнокровно, как объявил о том, что когда-нибудь, когда вырастет, он убьет своего отца за то, что тот сделал с Колтрейн-Хаусом.Возможно, поэтому Клуни был даже немного рад, что Август Колтрейн приказал продолжить рассказ о семи возрастах мужчины, описанных Шекспиром. Джек был ребенком, но ребенок вырастет и станет мужчиной. Он пройдет все ступени этих семи возрастов. И перешагнет через глупого, эгоистичного, самовлюбленного отца, который не подозревает, что его самое большое богатство спрятано в детской, где замышлялась его смерть.Большое яблоко пролетело возле самого носа Клуни, как бы напоминая ему, что пора начинать представление, и он, глядя поверх пьяной аудитории, презирая всех и каждого, сделал глубокий вдох и начал:— «Сперва младенец, блюющий с ревом в руках у мамки», — не обращая внимания на шум, складывая руки так, будто качает младенца. — «Потом — плаксивый школьник с книжной сумкой, с лицом румяным, нехотя, улиткой ползущий в школу». — Клуни поднялся на цыпочки и сделал три нерешительных шага. — «А затем, — продолжал он, прижав руки к сердцу, — любовник, вздыхающий, как печь, с балладой грустной в честь брови милой. А затем солдат…»— Послушай, Август, — раздался пьяный голос из рядов стульев перед камином, — сколько же еще? Три? Пять? По-моему, он сказал семь, не так ли? Нет, мы столько не выдержим. Послушай, парень, — крикнул красноносый господин, на коленях которого сидела шлюха с голой грудью, — остановись на трех. Больше не надо. Остановись на любовнике. Про это мы все знаем, да, дорогая? — спросил он у хихикавшей шлюхи.Пока Клэнси собирал скудные декорации, поскольку был уверен, что их услуги больше не потребуются, Клуни выступил вперед. На беду он все еще держал в руке копье, которое ему было необходимо, чтобы изобразить возраст солдата. Распаленный текстом Шекспира, забыв, что он актер, а не солдат и что в глубине души был робким человеком, он вскричал:— Как смеете вы! Негодяи! Все вы негодяи! И это при том, что в доме маленький ребенок! И младенец! Позор на всех вас!Клэнси вздохнул и встал впереди него, стараясь защитить друга от разъяренной толпы. Но ярость публики выразилась лишь в том, что в актеров полетели различные фрукты и мелкие статуэтки каких-то неизвестных греческих богов. Вместо того чтобы оттащить Клуни, Клэнси вдруг тоже разъярился, призвав на помощь Барда.— «Чтоб черт тебя обуглил, беломордый! Вот глупец!» — горячо воскликнул он, хорошо чувствуя пафос «Макбета».— О! Это было здорово, Клэнси! Очень хорошо! — Сделав комплимент, Клуни вздрогнул, потому что увидел, что человек в первом ряду, сбросив на пол свою шлюху, встал. Он был похож на огромного лохматого медведя с маленькими, налитыми кровью глазками. И направлялся к импровизированной сцене, за ним двинулись не менее пьяные приятели.— Однако, — сдавленным голосом пропищал Клуни, — может, нам лучше побыстрее убраться в детскую? Да, так будет лучше. «Коня! Коня! Полцарства за коня!»Но злоба шерстяного человека-медведя не остановила Клэнси. И страхи Клуни тоже его не остановили. Если уж Клэнси входил в раж, ничто не могло его остановить, особенно здравый смысл. Он выхватил копье из безжизненных рук Клуни и метнул его в пьяного, который почти взобрался на сцену.— Прочь, пьяный забулдыга, презренный куль мясной! — крикнул он красноречивым и грозным тоном.Но теперь и сам Август Колтрейн взбирался на сцену. Он выхватил копье из рук Клэнси, сломав и отшвырнув бесполезную деревяшку в сторону, и направился к Клуни. Клуни закрыл глаза. Он знал, что не всегда полезно держать их открытыми. Особенно когда лежишь на полу, подтянув колени, чтобы защитить самые важные для человека места.Несколько дней спустя перевязанные Клуни и Клэнси с синяками самых фантастических расцветок стояли с Джеком и смотрели, как последние кареты съезжали по быстро тающему снегу со двора Колтрейн-Хауса. Клуни был настолько рад этому, что даже помахал рукой и крикнул:— Та-та-та, добрые сеньоры, желаем доброго пути. Да захромают ваши лошади, а вашим колесам попадется множество глубоких рытвин и ухабов!Клуни и Клэнси чувствовали себя сегодня превосходно, что и говорить.Сегодня утром между ними и мистером Генри Шерлоком, управляющим Августа Колтрейна, его адвокатом и поверенным в делах, была заключена сделка.Актерам Генри Шерлок сразу понравился. Это был приятный молодой человек лет двадцати с небольшим. Для его возраста ответственность за поместье, лежавшая на его плечах, была довольно велика. Он был трезво мыслящим человеком и быстро согласился с тем, что Клуни и Клэнси были как раз теми людьми, которые нужны Джеку и Мери. Уже одно это расположило к нему актеров.Сделка была достаточно простой. Взамен услуг в качестве актеров, которые они вряд ли могли оказывать таким маленьким детям, Клуни и Клэнси обязывались присматривать за ними до тех пор, пока не заработают тех денег, о которых договорились с Шерлоком.Во всяком случае, именно так сказал Генри Шерлок пьяному Августу Колтрейну, которому, как правило, все всегда было абсолютно безразлично. А актерам Генри Шерлок сказал совершенно другое. На самом деле он нанимал их в качестве постоянных опекунов Джека и Мери, поскольку они прекрасно проявили себя во время пребывания в поместье Августа и его компании. В обмен на крышу над головой и обильную пищу им было разрешено оставаться в Колтрейн-Хаусе хоть до конца своих дней, если они того пожелают.— Потому что вы правы, — начал Шерлок. — Я не могу называть себя истинным христианином, если позволю, чтобы дети оставались в этом бедламе без присмотра хотя бы еще один день. Все и так было ужасно, когда в доме был один мальчик, но теперь здесь и Мередит. Нет, так не может продолжаться, — говорил Шерлок актерам, когда они прихромали к нему, клянясь, что дойдут до самого короля, чтобы поведать этому доброму человеку о несчастной доле Джека и Мери.Генри Шерлок, по-видимому, вполне разделял их чувства и был согласен с их мнением об Августе Колтрейне.— Вы знаете, он ненавидит Джека. Он ненавидел свою жену, мать Джека, — дочь богатого торговца углем, на которой женился ради денег. Помню, однажды ночью — мистер Колтрейн был, как водится, пьян — он сказал, что самое лучшее, что Джек сделал, — это убил при рождении свою мать. За прочее он ненавидит своего сына, который, как он думает, только и ждет его смерти. Полагаю, мистер Колтрейн здорово боится смерти и поэтому всячески старается заглушить в себе этот страх. Присутствие Джека является для него напоминанием о том, что уже существует кто-то, кто готов его заменить. Мистер Колтрейн говорит, что он сделает все, чтобы у его отпрыска не осталось никакого наследства. Моя главная задача состоит в том, чтобы этого не произошло. Если бы отец Мери не сделал мистера Колтрейна опекуном ее и ее наследства, уже на это Рождество в доме появились бы судебные приставы, чтобы разделить с ним рождественский пудинг.Шерлок печально покачал головой, и как же он был рад, что Клуни и Клэнси согласились остаться заботиться о детях. — Вы просто камень сняли с моей души. К сожалению, должен предупредить: денег так мало, что едва хватит, чтобы заплатить вам жалкое вспомоществование. Поместье процветает, но у мистера Колтрейна… ну, зная то, что мы знаем… много расходов. Мне придется уволить двух слуг — по правде говоря, потеря небольшая, — чтобы вы могли остаться. Вот все, что я могу для вас сделать.Все, что Генри Шерлок мог сделать, было гораздо больше того, на что Клуни и Клэнси могли рассчитывать.Теперь, когда Ужасный Август уехал и не вернется до середины лета, Клуни и Клэнси принялись за работу. Во-первых, мальчик не умел читать. По мнению Клэнси, это было самым большим грехом Ужасного Августа в отношении сына, потому что если ребенок не умеет читать, он никогда не познает мир.Так что Клэнси занялся Джеком, что вполне устраивало Клуни, который был без ума от маленькой Мери — настоящего ангелочка с венчиком рыжих волос и смеющимися голубыми глазами.Они поставили свой фургон позади конюшен и пустили пастись Порцию, где ей вздумается. Когда зажили раны от побоев, друзья перетащили в дом свои вещи и обосновались в комнате рядом с детской. Больше они не станут бродить по дорогам и ночевать в стогах сена. Немудреная сельская публика не будет швырять в них, играющих своего любимого Шекспира, фрукты. Уже это одно было благословением: ведь у простых людей такой наметанный глаз, и чаще они бросали камни, а не апельсины.— Давай, Джек, дружок, — сказал Клэнси, глядя на оставленный разгром, — сначала поищем щетки и все здесь подметем. На это уйдет не более недели — меньше, если вернутся слуги. А потом, пока Клуни будет гугукать с Мери, мы с тобой примемся за твое образование.Клуни шел за ними, тщательно обходя осколки разбитого стекла.— Лучше бы ты пошел на кухню, Клэнси, — озабоченно сказал он. — Ты умеешь готовить простую пищу, и тебе очень идет фартук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35