Сантехника супер, доставка супер
на расстоянии полета стрелы от ханского куреня…
И никто из присутствующих не смел приблизиться к повелителю, дабы придать ему положение, более приличествующее его высокому сану.
Желание жить было выше норм приличия. Три дня назад хан распорядился: всем, кто без его соизволения попробует войти в тридцатисаженную охранную зону, независимо от сословной принадлежности и заслуг – на месте рубить голову. И это тоже было дико и неправильно: над Великой Степью завис холодный март 1741 года, эпоха варварства и кровавых законов вроде бы канула в Лету…
Хан умирал…
В небольшой ложбинке, расположенной в ста саженях от охранного круга, торчали три кола, на которых заходились в посмертном оскале головы китайского врачевателя и двух известных татарских лекарей, присланных лично астраханским губернатором.
Возле кольев раскладывали свои причиндалы два старых шамана, которых юртджи Басан вчера вечером притащил из какого-то дальнего ущелья.
Шаманы готовились к камланию, опасливо косясь на приткнувшуюся неподалеку кибитку хамбо-ламы< Хамбо-лама – глава ламаистской церкви. >. В настоящий момент мертвые головы и непредсказуемый нрав хана их беспокоили гораздо меньше, нежели столь неприятное соседство. Надо побыстрее умилостивить богов да удирать отсюда: как только хан отойдет в Верхний Мир, первосвященник в суматохе обязательно даст гэлюнгам< Гэлюнги – священнослужители хурулов (дацанов). Ламаизм в качестве официальной религии получил распространение в Калмыкии лишь во второй половине XVII века > команду схватить шаманов. А как обращаются с адептами старой веры в подвалах центрального дацана, знает каждый степняк…
Хан медленно поднял голову, вяло выдул из ноздрей песок и, мутным взором скользнув по спинам телохранителей, болезненно поморщился.
Несчастные лекари, разумеется, тут ни при чем. Они сделали все, что было в их силах, и даже больше. Но человек не может противостоять воле Судьбы. В жизни каждого – будь то Повелитель Вселенной или простой чабан – наступает час, когда человек внезапно понимает: время его пребывания в этом мире подходит к концу…
Счастлив тот, кто может опередить этот час, ворвавшись на взмыленном коне в самую гущу врагов и геройски сложив голову в кровавой сече. Удел остальных – тягостное ожидание, дни и часы, до краев наполненные отчетливым понимаем того, что ты лишний на этом свете и принадлежишь уже к иному Миру…
Хан был прирожденным воином, большую часть своей жизни посвятил ратному делу и теперь, не имея возможности умереть, как подобает багатуру, жестоко страдал…
В начале прошлой луны приснилась Повелителю Степи каменная спина Сульдэ< Сульдэ – бог войны, по преданию – покровитель Чингисхана. >.
Сначала хан обрадовался: показалось, что Сульдэ зовет его в новый поход, приказывая встать и следовать за ним. Но бог войны был нем и глух, каких-либо знаков, указующих на благорасположение, не подавал и лик свой грозный явить не пожелал. Он отвернулся от своего земного наместника, ясно дал понять, что более не желает иметь с ним никаких дел.
Вот такой дурной и странный сон…
Проснувшись поутру, хан почувствовал легкую слабость и головокружение. Выгонял лихоманку обычным способом: охотой на волков. Весь день скакал на арабском скакуне, продираясь сквозь тальник и сигая через балки, а к вечеру почувствовал себя еще хуже. Рвала на части странная боль в груди, не дававшая нормально вздохнуть в первой половине дня и приносившая ужасные страдания к вечеру.
Почти две луны лекари пытались вернуть степному царю прежние бодрость и силу. Измывались как могли: заставили отказаться от мясных и мучных блюд, кормили ухой из щучьих плавников, поили горькими отварами степных трав…
Лечение не помогало: больному становилось все хуже и хуже. Чувствуя, что силы покидают его, хан отдался припадку дикой ярости и самолично обезглавил незадачливых эскулапов.
Двор был в смятении: в Степи давненько уже переняли европейские манеры, предписывающие травить родичей ядами, исподтишка колоть недругов кинжалами профессиональных убийц и лишать головы всех подряд строго в судебном порядке. Не пристало монарху сабелькой размахивать…
Утолив ярость, хан впал в детство. Дал Басану два поворота клепсидры< Клепсидра – водяные часы. Видимо, нукеры хана позаимствовали сию вещицу в Черноморском походе. >, чтобы добыл в ближайших кочевьях пару бурдюков кислой арзы, изготавливаемой простыми степняками из снятого молока, одежду попроще и… юрту шамана, в которой он, Повелитель Степи, родился. А еще приказал разыскать шамана Агунджаба, который воспитывал его в детстве, и, коли еще жив старый колдун, срочно привезти…
Адъютант справился: спустя малое время юрта стояла, где приказал повелитель.
Агунджаба долго искать не пришлось. Узнав о болезни своего питомца, он сам отправился в путь и вскоре прибыл в Ставку. Хан уединился с шаманом в юрте, и целую ночь они провели вместе: жгли костер, дымили благовониями, стража слышала какие-то заунывные песни и странные крики…
Утром произошло удивительное событие, которое иначе как капризом больного не назовешь. Хан со скандалом выдворил своего воспитателя из юрты и пинками гнал до первой линии стражи, осыпая страшными проклятьями и бия его по костлявой спине плетью.
Старый ведун, плача от неслыханного позора и смертельной обиды, укрылся в шатре черкешенки< Черкешенка – кабардинка (просторен.). Кабарда издревле славилась как известный поставщик невест для титулованных особ Российской империи. > Джан – людям в глаза стыдно было смотреть.
Царица обласкала незаслуженно оскорбленного белобородого старца, просила, чтобы не насылал гнев степных богов на голову выжившего из ума больного, и вместо хана просила у него прощения. Затем, щедро одарив шамана баранами и тканями, собственноручно посадила на самого лучшего верблюда и отправила домой.
А хан тут же забыл о вопиющей несправедливости, допущенной им в отношении близкого человека. Владыка Степи переоделся в грубую конопляную рубаху, накинул бараний телогрей, отнятый у какого-то пастуха, и, велев наполнить черную юрту своим любимым оружием, , объявил, что пускается в последний загул, желая предстать перед Сульдэ, как подобает настоящему воину в мирное время: бедным, пьяным до потери способности узнавать родных, но во всеоружии.
– Зачем Господин позорит нас перед лицом всей Степи?! – возопила любимая жена – черкешенка Джан, возглавившая делегацию родственников, пожелавших урезонить хана. – Чем мы прогневали Господина, что он отказался от подобающих его положению привычек и уподобился низкому харачу?< Харачу – простой человек, бедняк. > Мы в страхе думаем: а не сошел лис ума повелитель? Не одержим ли он злыми духами, что терзают по ночам его бессмертную душу…
– Идите все в заскорузлый зад больного верблюда, – повелел хан, не дослушав горскую красавицу. – А кто придет еще без спроса – велю отрубить башку…
Глава 2
Тимофей Христофорович Шепелев был не согласен с пунктуальными европейцами и прагматичными до мозга костей американцами, которые назойливо пытаются всучить всему миру постулат: каждый сам хозяин своего счастья и может подчинить Судьбу своей железной воле. И все невзгоды и происки врагов этому хозяину не помеха, если он крепко держит в руках штурвал своего корабля, ведя его уверенно среди коварных рифов по Реке Жизни.
Разумеется, эти ребята в чем-то правы, если им верит чуть ли не половина нашего шарика. И вообще, идея насчет крепких рук на штурвале Тимофею Христофоровичу вполне импонировала: как и большинству здравомыслящих людей, ему хотелось думать, что он также относится к числу тех самых сильных личностей, что не твари дрожащие, а право имеют.
Но в отличие от этих западных товарищей господин Шепелев, проживший на свете сорок два года, твердо знал: миром правит его величество Случай. Будь ты хоть семи пядей во лбу и весь из себя зацелованный прогрессивным обществом речной волк – искусный борец с подводными рифами, все твои потуги бессильны, если в жизнь твою решил вмешаться Случай.
По долгу службы Тимофею Христофоровичу приходилось серьезно заниматься историей, и в анналах он находил немало подтверждений своим воззрениям. Примеров было – тьма!
Вот наиболее яркие.
Сидит себе греческий товарищ в ванне, жрет потихоньку финики, вдруг как заорет – эврика, блин! И до сих пор ведь все помнят!
А вот: ходит себе по английскому лесу некий Флеминг (не Ян, а Александер и к тому же – микробиолог), ищет травку всякую. Вдруг – бац! Башкой шарахнулся об дерево, тут же рухнул без сознания и в падении себе рожу ободрал о кору – не хуже уссурийского тигра.
А на дереве том некий плесневый грибок рос…
Очухался Александер, побрел домой в печали великой. Башка – хрен с ней, лобная кость крепкая, а вот рожа гнить будет месяца два: климат в Англии – сами знаете. А через два дня смотрит – затянулись царапины, ничего не гниет, заживает на глазах!
Что за чудеса? Побежал Александер к тому дереву, обследовал его, собрал в пробирку грибок… Дальше можно не продолжать: каждый знает, какую революцию в медицине произвело открытие пенициллина.
Или так: один наш гражданин сверхплотно поужинал и лег почивать. И от переедания ему кошмарики всякие сниться стали. Буквы какие-то, цифры и валентность. Очнулся товарищ – ого! Оказывается – система. Периодическая.
Теперь все пользуются. А ну как не переел бы на ночь?
Но это – случаи благоприятные и весьма полезные для общества. А ведь бывают и совсем наоборот! Да еще и такие, что при всей их первоначальной незначительности вызывают лавинообразные процессы, чреватые всякими гадостями крупномасштабного характера.
Вот из жизни.
Шел бандит по улице, шел издалека – в розыске он был, с Севера свалил. Потихоньку поспешал, под плащом обрез держал. А на людном перекрестке двухментов он увидал. Сильно сгорбился, заохал, в подворотне тормознул. Типа – дедом притворился, что больной совсем и, типа, ласты чуть не завернул. Переждать хотел ментов, соскочить чтоб без понтов! На свою беду студентик, сердобольный и активный, проходил. Видит – вроде деду плохо, подскочил к нему, дебил. Ухватил под локоток, потянул к себе чуток…
А дальше – сплошная проза.
Дед ему – отвали, помощь не нужна.
А студент – активный. Все люди – братья, помогать надо друг другу.
Дед опять: отвали по-доброму, блин!!!
Студент настаивает – помогу, и все тут! Не был он в армии, это там учат, что дурная инициатива – наказуема. Вцепился в деда, поволок.
Дед телодвижения студента истолковал превратно и мгновенно открыл пальбу.
Народу вокруг было – немерено. Результат первых пятнадцати секунд недоразумения: двое “двухсотых”, пятеро “трехсотых”. Но это только первичный результат…
Мимо проезжал пожилой дядя на панелевозе, испужался зело стрельбы и крови, хватил его сердечный приступ – за рулем. Представляете? Скорость на перекрестке не бог весть, километров двадцать пять – тридцать, но – панелевоз же! Груженый. А тут красный врубили!
Три спереди стоявших легковухи – всмятку, газетный киоск – долой и – на тротуар. На тротуаре – толпа зевак. Еще пятеро “двухсотых”, шестнадцать “трехсотых”.
Те менты, что шли себе спокойно по перекрестку, на стрельбу таки отреагировали, метнулись туда – а деда и след простыл: соскочил, пользуясь паникой.
Вот такой плачевный результат.
А самое обидное: как потом выяснилось, на той хате, куда жулик направлялся, часа за три до происшествия организовали засаду. Оперы как раз срисовали адресок и решили – отработать. Тихое, безлюдное местечко, засадники – свежие еще, жулик в точке уверен, в побеге третью неделю, вымотан донельзя, еле держится… Наверняка слепили бы без особого труда. Если бы случайно не подвернулся настырный студент…
Тимофей Христофорович к феномену случая относился серьезно – отчасти из-за специфики своей нынешней профессии, отчасти в силу хронического фатализма, всерьез подхваченного на прежнем месте службы. Хотя при первом взгляде на Христофорыча заподозрить его в а-ля печоринских меланхолиях было никак нельзя. Высокий, мясистый, сильный мужчина сорока двух лет, снабженный Природой-матерью добродушным лицом, смеющимися глазами и красивой блестящей плешью без бородавок, а также крупным жизнерадостным носом, запрограммированным на хорошие запахи. И вообще – очень жизнелюбивый и коммуникабельный тип.
Наверно, все-таки профессиональная деятельность повлияла…
Всего год с небольшим назад Тимофей Христофорович работал подполковником на Старой площади и о переменах в своей жизни даже не помышлял. Все у него получалось ни шатко ни валко и как-то само собой взаимоуравновешенно. Должность не шибко высокая, но и не из самых низких. Детей и беременных девчат убивать не приходилось, но кое-какие подлости служебного характера совершал – специфика работы такая. Зарплата смешная по столичным меркам, зато бесплатные командировки по СНГ и отчасти за бугор – и без таможенных деклараций.
Можно со знанием дела отовариться и кое-что выгадать на разнице в ценах. Плюс обширные знакомства с нужными людьми и, как следствие, три торговых места на вещевом рынке под бесплатной “красной” “крышей”.
Жена, сын и невестка – в реализаторах (это так продавцы сейчас обзываются). Самому подполковнику стоять за прилавком, сами понимаете, не с руки, а торговля шмотками давно уже стала одной из основных статей семейного дохода. Не бог весть что, конечно, но жить, в принципе, можно.
Так вот, хоть товарищ Шепелев к Случаю с большой буквы относился вполне корректно, но, как законченный реалист социалистической школы, был твердо уверен, что на его персону влияние такового случая не распространяется вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
И никто из присутствующих не смел приблизиться к повелителю, дабы придать ему положение, более приличествующее его высокому сану.
Желание жить было выше норм приличия. Три дня назад хан распорядился: всем, кто без его соизволения попробует войти в тридцатисаженную охранную зону, независимо от сословной принадлежности и заслуг – на месте рубить голову. И это тоже было дико и неправильно: над Великой Степью завис холодный март 1741 года, эпоха варварства и кровавых законов вроде бы канула в Лету…
Хан умирал…
В небольшой ложбинке, расположенной в ста саженях от охранного круга, торчали три кола, на которых заходились в посмертном оскале головы китайского врачевателя и двух известных татарских лекарей, присланных лично астраханским губернатором.
Возле кольев раскладывали свои причиндалы два старых шамана, которых юртджи Басан вчера вечером притащил из какого-то дальнего ущелья.
Шаманы готовились к камланию, опасливо косясь на приткнувшуюся неподалеку кибитку хамбо-ламы< Хамбо-лама – глава ламаистской церкви. >. В настоящий момент мертвые головы и непредсказуемый нрав хана их беспокоили гораздо меньше, нежели столь неприятное соседство. Надо побыстрее умилостивить богов да удирать отсюда: как только хан отойдет в Верхний Мир, первосвященник в суматохе обязательно даст гэлюнгам< Гэлюнги – священнослужители хурулов (дацанов). Ламаизм в качестве официальной религии получил распространение в Калмыкии лишь во второй половине XVII века > команду схватить шаманов. А как обращаются с адептами старой веры в подвалах центрального дацана, знает каждый степняк…
Хан медленно поднял голову, вяло выдул из ноздрей песок и, мутным взором скользнув по спинам телохранителей, болезненно поморщился.
Несчастные лекари, разумеется, тут ни при чем. Они сделали все, что было в их силах, и даже больше. Но человек не может противостоять воле Судьбы. В жизни каждого – будь то Повелитель Вселенной или простой чабан – наступает час, когда человек внезапно понимает: время его пребывания в этом мире подходит к концу…
Счастлив тот, кто может опередить этот час, ворвавшись на взмыленном коне в самую гущу врагов и геройски сложив голову в кровавой сече. Удел остальных – тягостное ожидание, дни и часы, до краев наполненные отчетливым понимаем того, что ты лишний на этом свете и принадлежишь уже к иному Миру…
Хан был прирожденным воином, большую часть своей жизни посвятил ратному делу и теперь, не имея возможности умереть, как подобает багатуру, жестоко страдал…
В начале прошлой луны приснилась Повелителю Степи каменная спина Сульдэ< Сульдэ – бог войны, по преданию – покровитель Чингисхана. >.
Сначала хан обрадовался: показалось, что Сульдэ зовет его в новый поход, приказывая встать и следовать за ним. Но бог войны был нем и глух, каких-либо знаков, указующих на благорасположение, не подавал и лик свой грозный явить не пожелал. Он отвернулся от своего земного наместника, ясно дал понять, что более не желает иметь с ним никаких дел.
Вот такой дурной и странный сон…
Проснувшись поутру, хан почувствовал легкую слабость и головокружение. Выгонял лихоманку обычным способом: охотой на волков. Весь день скакал на арабском скакуне, продираясь сквозь тальник и сигая через балки, а к вечеру почувствовал себя еще хуже. Рвала на части странная боль в груди, не дававшая нормально вздохнуть в первой половине дня и приносившая ужасные страдания к вечеру.
Почти две луны лекари пытались вернуть степному царю прежние бодрость и силу. Измывались как могли: заставили отказаться от мясных и мучных блюд, кормили ухой из щучьих плавников, поили горькими отварами степных трав…
Лечение не помогало: больному становилось все хуже и хуже. Чувствуя, что силы покидают его, хан отдался припадку дикой ярости и самолично обезглавил незадачливых эскулапов.
Двор был в смятении: в Степи давненько уже переняли европейские манеры, предписывающие травить родичей ядами, исподтишка колоть недругов кинжалами профессиональных убийц и лишать головы всех подряд строго в судебном порядке. Не пристало монарху сабелькой размахивать…
Утолив ярость, хан впал в детство. Дал Басану два поворота клепсидры< Клепсидра – водяные часы. Видимо, нукеры хана позаимствовали сию вещицу в Черноморском походе. >, чтобы добыл в ближайших кочевьях пару бурдюков кислой арзы, изготавливаемой простыми степняками из снятого молока, одежду попроще и… юрту шамана, в которой он, Повелитель Степи, родился. А еще приказал разыскать шамана Агунджаба, который воспитывал его в детстве, и, коли еще жив старый колдун, срочно привезти…
Адъютант справился: спустя малое время юрта стояла, где приказал повелитель.
Агунджаба долго искать не пришлось. Узнав о болезни своего питомца, он сам отправился в путь и вскоре прибыл в Ставку. Хан уединился с шаманом в юрте, и целую ночь они провели вместе: жгли костер, дымили благовониями, стража слышала какие-то заунывные песни и странные крики…
Утром произошло удивительное событие, которое иначе как капризом больного не назовешь. Хан со скандалом выдворил своего воспитателя из юрты и пинками гнал до первой линии стражи, осыпая страшными проклятьями и бия его по костлявой спине плетью.
Старый ведун, плача от неслыханного позора и смертельной обиды, укрылся в шатре черкешенки< Черкешенка – кабардинка (просторен.). Кабарда издревле славилась как известный поставщик невест для титулованных особ Российской империи. > Джан – людям в глаза стыдно было смотреть.
Царица обласкала незаслуженно оскорбленного белобородого старца, просила, чтобы не насылал гнев степных богов на голову выжившего из ума больного, и вместо хана просила у него прощения. Затем, щедро одарив шамана баранами и тканями, собственноручно посадила на самого лучшего верблюда и отправила домой.
А хан тут же забыл о вопиющей несправедливости, допущенной им в отношении близкого человека. Владыка Степи переоделся в грубую конопляную рубаху, накинул бараний телогрей, отнятый у какого-то пастуха, и, велев наполнить черную юрту своим любимым оружием, , объявил, что пускается в последний загул, желая предстать перед Сульдэ, как подобает настоящему воину в мирное время: бедным, пьяным до потери способности узнавать родных, но во всеоружии.
– Зачем Господин позорит нас перед лицом всей Степи?! – возопила любимая жена – черкешенка Джан, возглавившая делегацию родственников, пожелавших урезонить хана. – Чем мы прогневали Господина, что он отказался от подобающих его положению привычек и уподобился низкому харачу?< Харачу – простой человек, бедняк. > Мы в страхе думаем: а не сошел лис ума повелитель? Не одержим ли он злыми духами, что терзают по ночам его бессмертную душу…
– Идите все в заскорузлый зад больного верблюда, – повелел хан, не дослушав горскую красавицу. – А кто придет еще без спроса – велю отрубить башку…
Глава 2
Тимофей Христофорович Шепелев был не согласен с пунктуальными европейцами и прагматичными до мозга костей американцами, которые назойливо пытаются всучить всему миру постулат: каждый сам хозяин своего счастья и может подчинить Судьбу своей железной воле. И все невзгоды и происки врагов этому хозяину не помеха, если он крепко держит в руках штурвал своего корабля, ведя его уверенно среди коварных рифов по Реке Жизни.
Разумеется, эти ребята в чем-то правы, если им верит чуть ли не половина нашего шарика. И вообще, идея насчет крепких рук на штурвале Тимофею Христофоровичу вполне импонировала: как и большинству здравомыслящих людей, ему хотелось думать, что он также относится к числу тех самых сильных личностей, что не твари дрожащие, а право имеют.
Но в отличие от этих западных товарищей господин Шепелев, проживший на свете сорок два года, твердо знал: миром правит его величество Случай. Будь ты хоть семи пядей во лбу и весь из себя зацелованный прогрессивным обществом речной волк – искусный борец с подводными рифами, все твои потуги бессильны, если в жизнь твою решил вмешаться Случай.
По долгу службы Тимофею Христофоровичу приходилось серьезно заниматься историей, и в анналах он находил немало подтверждений своим воззрениям. Примеров было – тьма!
Вот наиболее яркие.
Сидит себе греческий товарищ в ванне, жрет потихоньку финики, вдруг как заорет – эврика, блин! И до сих пор ведь все помнят!
А вот: ходит себе по английскому лесу некий Флеминг (не Ян, а Александер и к тому же – микробиолог), ищет травку всякую. Вдруг – бац! Башкой шарахнулся об дерево, тут же рухнул без сознания и в падении себе рожу ободрал о кору – не хуже уссурийского тигра.
А на дереве том некий плесневый грибок рос…
Очухался Александер, побрел домой в печали великой. Башка – хрен с ней, лобная кость крепкая, а вот рожа гнить будет месяца два: климат в Англии – сами знаете. А через два дня смотрит – затянулись царапины, ничего не гниет, заживает на глазах!
Что за чудеса? Побежал Александер к тому дереву, обследовал его, собрал в пробирку грибок… Дальше можно не продолжать: каждый знает, какую революцию в медицине произвело открытие пенициллина.
Или так: один наш гражданин сверхплотно поужинал и лег почивать. И от переедания ему кошмарики всякие сниться стали. Буквы какие-то, цифры и валентность. Очнулся товарищ – ого! Оказывается – система. Периодическая.
Теперь все пользуются. А ну как не переел бы на ночь?
Но это – случаи благоприятные и весьма полезные для общества. А ведь бывают и совсем наоборот! Да еще и такие, что при всей их первоначальной незначительности вызывают лавинообразные процессы, чреватые всякими гадостями крупномасштабного характера.
Вот из жизни.
Шел бандит по улице, шел издалека – в розыске он был, с Севера свалил. Потихоньку поспешал, под плащом обрез держал. А на людном перекрестке двухментов он увидал. Сильно сгорбился, заохал, в подворотне тормознул. Типа – дедом притворился, что больной совсем и, типа, ласты чуть не завернул. Переждать хотел ментов, соскочить чтоб без понтов! На свою беду студентик, сердобольный и активный, проходил. Видит – вроде деду плохо, подскочил к нему, дебил. Ухватил под локоток, потянул к себе чуток…
А дальше – сплошная проза.
Дед ему – отвали, помощь не нужна.
А студент – активный. Все люди – братья, помогать надо друг другу.
Дед опять: отвали по-доброму, блин!!!
Студент настаивает – помогу, и все тут! Не был он в армии, это там учат, что дурная инициатива – наказуема. Вцепился в деда, поволок.
Дед телодвижения студента истолковал превратно и мгновенно открыл пальбу.
Народу вокруг было – немерено. Результат первых пятнадцати секунд недоразумения: двое “двухсотых”, пятеро “трехсотых”. Но это только первичный результат…
Мимо проезжал пожилой дядя на панелевозе, испужался зело стрельбы и крови, хватил его сердечный приступ – за рулем. Представляете? Скорость на перекрестке не бог весть, километров двадцать пять – тридцать, но – панелевоз же! Груженый. А тут красный врубили!
Три спереди стоявших легковухи – всмятку, газетный киоск – долой и – на тротуар. На тротуаре – толпа зевак. Еще пятеро “двухсотых”, шестнадцать “трехсотых”.
Те менты, что шли себе спокойно по перекрестку, на стрельбу таки отреагировали, метнулись туда – а деда и след простыл: соскочил, пользуясь паникой.
Вот такой плачевный результат.
А самое обидное: как потом выяснилось, на той хате, куда жулик направлялся, часа за три до происшествия организовали засаду. Оперы как раз срисовали адресок и решили – отработать. Тихое, безлюдное местечко, засадники – свежие еще, жулик в точке уверен, в побеге третью неделю, вымотан донельзя, еле держится… Наверняка слепили бы без особого труда. Если бы случайно не подвернулся настырный студент…
Тимофей Христофорович к феномену случая относился серьезно – отчасти из-за специфики своей нынешней профессии, отчасти в силу хронического фатализма, всерьез подхваченного на прежнем месте службы. Хотя при первом взгляде на Христофорыча заподозрить его в а-ля печоринских меланхолиях было никак нельзя. Высокий, мясистый, сильный мужчина сорока двух лет, снабженный Природой-матерью добродушным лицом, смеющимися глазами и красивой блестящей плешью без бородавок, а также крупным жизнерадостным носом, запрограммированным на хорошие запахи. И вообще – очень жизнелюбивый и коммуникабельный тип.
Наверно, все-таки профессиональная деятельность повлияла…
Всего год с небольшим назад Тимофей Христофорович работал подполковником на Старой площади и о переменах в своей жизни даже не помышлял. Все у него получалось ни шатко ни валко и как-то само собой взаимоуравновешенно. Должность не шибко высокая, но и не из самых низких. Детей и беременных девчат убивать не приходилось, но кое-какие подлости служебного характера совершал – специфика работы такая. Зарплата смешная по столичным меркам, зато бесплатные командировки по СНГ и отчасти за бугор – и без таможенных деклараций.
Можно со знанием дела отовариться и кое-что выгадать на разнице в ценах. Плюс обширные знакомства с нужными людьми и, как следствие, три торговых места на вещевом рынке под бесплатной “красной” “крышей”.
Жена, сын и невестка – в реализаторах (это так продавцы сейчас обзываются). Самому подполковнику стоять за прилавком, сами понимаете, не с руки, а торговля шмотками давно уже стала одной из основных статей семейного дохода. Не бог весть что, конечно, но жить, в принципе, можно.
Так вот, хоть товарищ Шепелев к Случаю с большой буквы относился вполне корректно, но, как законченный реалист социалистической школы, был твердо уверен, что на его персону влияние такового случая не распространяется вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9