– За початок и за кое-что еще, – фыркнул Люс.
Каждый раб мужского пола считал своим долгом во время уборки приставить к штанам либо початок маисоли, либо корнеплод ле карро Ле карро – морковь (фр.).

, особенно если тот попадался трехрогий, и продемонстрировать «протез» Эбби. Девицу эти выходки приводили в совершенный восторг. Особенно усердствовал в этом Люс, не пропуская ни одного подходящего для шутовства корнеплода.
На платформу уже набилось изрядно народу. Последние сидели на самом краю, свесив ноги. Эти точно попадут на морковь, или, как для краткости называли ее рабы, – моркву. Хозяин, правда, требовал, чтобы овощ сей именовали «ле карро». Да и, право, неловко как-то именовать морквой оранжевые конусы длиной до полуметра. Жерар бросил возле кабины связку коротких острых ножей – резать ботву. Значит, в самом деле… как ее… ле карро. Взвыли нагнетатели, платформа тронулась. Красный диск Фаэтона медленно карабкался по небу, но иней на деревьях и на траве не собирался подтаивать. После жаркого лета на Южное полушарие Колесницы Фаэтона пришла осень – время уборки маисоли и овощей. Недели через две-три закончится уборка, выпадет снег. Или пойдут ледяные дожди. Для рабов это краткий «полуотдых» – то есть работа в хранилищах или подготовка теплиц. А то, если вовсе нет работы, посадят где-нибудь в холодном бараке (не топят, потому как роскошь – на рабов термопатроны изводить), выдадут скребки, и так с утра и до вечера счищаешь засохшую глину с изношенных пластиковых башмаков. Неведомо, откуда их столько берется – этих башмаков. Работа неспешная, сядешь с кем-нибудь, с кем поговорить охота, – да хоть с Люсом – и стучишь скребком, оббивая засохшую глину.
Платформа остановилась.
– Люс! Марк! – крикнул Жерар. – На поле рядом с дотом. Собрать ле карро до вечера.
Марк поднялся, взглянул из-под руки.
– Да там корзин пятьсот можно набрать. А норма на одного – сотня. Хозяин сказал.
– А я сказал – убрать все, – рявкнул Жерар.
Люс кубарем скатился с платформы, уворачиваясь от тяжелой руки Жерара. Марк спрыгнул следом. Платформа поплыла дальше, слегка кренясь на правый борт, а приятели зашагали по полю. Большую часть моркови уже убрали. Осталось лишь несколько грядок-хвостов. Кто-то из нерадивых рабов не выполнил норму. Островки покрытой инеем ботвы виднелись тут и там.
Сзади послышалось громкое фырканье и удары копыт. Марк обернулся. Прямо на них по влажному полю, взметая копытами ошметки мороженой ботвы, мчался всадник. В морозном утреннем воздухе окутанный паром конь казался огромным. Всадник в зеленом с желтыми отворотами мундире, в сверкающей каске размахивал плеткой, погоняя коня. На разгоряченном красном лице драгуна топорщились черные, блестящие, будто лакированные, усы.
– С дороги! – крикнул драгун, замахиваясь плеткой.
Марк и Люс прыгнули в соседнюю межу.
Конь пронесся мимо, обдав рабов теплым паром и запахом пота. Дальнее, уже убранное, поле вчера распахали и укатали катками, чтобы проводить репетиции.
– Интересно, конский хвост у него на каске настоящий или синтетика? – спросил Люс и вздохнул.
– В прошлом году было Бородино. А в этом?
– Маренго. – Люс всегда все знал. – В этом году реконструируют Маренго. Битва будет в Северном полушарии. Сейчас там весна. На Земле битва была 14 июня. К началу лета успеют подготовиться. Вот бы поглядеть, а? Хоть одним глазком… Тра-та-та… – Люс изобразил голосом пение боевых труб. – Пороховой дым, шеренги пехоты, вооруженной кремневыми ружьями, пушки системы Грибоваля. Гусары, уланы, драгуны… Генерал Дезе, что принес Наполеону победу. Если б я родился колесничим, мог бы воплотить на реконструкции Дезе. Или хотя бы воплотиться в капрала, командира орудийного расчета. Я бы кричал: «Шарже!» Шарже – заряжай (фр.).

У Анри, кстати, есть отличная реплика настоящего кремневого ружья!
Марк попытался вытянуть хотя бы одну морковку из грядки. Не получилось: ботва осталась в руках. Мороз намертво сковал почву. Люс ударил несколько раз башмаком по замерзшей грядке. Тут же взвыл от боли: пластиковый башмак лопнул. Мороз превратил влажную почву в камень.
– Пошли в дот, – сказал Марк. – Все равно грядки еще часа два не оттают. Зажарим маисоль, поедим. Тогда и работать начнем. Замечательной ле карро от мороза ничего не сделается. А нам очень даже сделается…
Люс кивнул.
Они свернули на знакомую тропинку.
– Тебе в хозяйских покоях что-нибудь удалось стырить? – поинтересовался Люс.
«Я хотел украсть комбраслет барона», – чуть не ляпнул Марк. Но вслух сказал:
– Ничего.
– А я умудрился скачать из хозяйской библиотеки семьдесят девять книг.
Люс вытащил из нагрудного кармана жилетки пентаценовую страничку, тронул заскорузлым ногтем правый нижний угол. Экран тускло засветился.
– Вот гадство… Батарейка садится. Хоть бы один кредит, а… Чтоб барон сдох поскорее… – Люс тряхнул футляр листка, экран поярчел немного. – Гляди! – обрадованно крикнул Люс. – «История наполеоновских войн», потом «Первая война Колесницы», «Экономический кризис Неронии», «Проект развития Звездного экспресса на ближайшие двадцать лет», «Живые корабли Неронии», «Патрицианские роды Лация», «История колонизации Вер-ри-а», «Самые громкие преступления Колесницы», и так далее, и так далее… Что-нибудь хочешь почитать?
– «Самые громкие преступления», – хмыкнул Марк.
Дот, что застрял огромным нарывом между двумя полями на горушке, остался здесь со времени последней войны между Лацием и Колесницей Фаэтона. Барон Фейра его не срыл, надеясь под что-нибудь приспособить. Подо что – он сам не знал толком.
Рабы забрались в каменное чрево дота. Бетонные стены, низкий свод. Сохранилась даже стрелковая яма и металлические скобы, к которым был прикован боевой робот. Марк зачем-то посмотрел в узкую щель. Когда-то из щели дота вылетали капсулы автономников; серые цилиндры взрывались в воздухе, посылая в цель струи красного огня. Говорят, боевые роботы, наделенные интеллектом, испытывали вполне человеческий страх. Когда ситуация становилась безнадежной, то есть когда их изощренный мозг высчитывал, что шанс уцелеть меньше одного к десяти, железные вояки бросались наутек. Потому их и стали приковывать. Робот легко уничтожал из своей базуки тяжелый танк или флайер, а вот перерезать цепь не мог. Разве что взорвать вместе с собой.
В центре дота стояла старая бочка. Не бочка, конечно, а пустая капсула автономника, который почему-то не сработал. Начинку давно выпотрошили, а в бочке теперь жгли подсушенную ботву маисоли.
– Странно, – проговорил Люс, оглядывая бочку, – два дня назад она стояла у стены, я точно помню. Неужели…
Он кинулся к куче подсушенной ботвы и поднял охапку. Под ней лежали десять початков маисоли.
– Фу… Слава Аустерлицу! Я уж думал, какая-нибудь сволочь забралась в дот и слямзила маисоль. Сейчас полакомимся.
У Люса в придачу к воде и соли была при себе зажигалка. Через пару минут ботва запылала в бочке. Когда прогорит, Люс положит сверху решетку, на нее – початки маисоли. Каждый початок весил не меньше килограмма. Наесться можно до отвала.
Марк уселся на перевернутую пластиковую корзину, протянул руки к огню.
– Сто корзин нам никак не нагрести, – бормотал Люс. – Даже если будем пахать до самой темноты.
– Зачем? – пожал плечами Марк. – Сколько можем, столько и соберем, не надрывая пузо. Сто корзин – это приманка. Початок маисоли на веревочке перед нашим носом.
– Точно, початок, – согласился Люс.
– Ничего нам не сделают. Барон только грозится, как всегда. Он в прошлом году точно так же лаял. И в позапрошлом году про сто корзин орал.
– Я несколько раз пробовал, но ни разу не сумел.
– Сто корзин никто не собирает.
– Вот если бы император Старую гвардию пустил в дело, мы бы выиграли в Бородино, – мечтательно произнес Люс.
– Не-а… не выиграли.
– Это почему? – удивился Люс.
– Да потому, что нас там не было, – расхохотался Марк.
Весело потрескивала в костре ботва. Марк снял ботинки, откинулся на перевернутую корзину, поднял ноги так, чтобы закоченевшие ступни ласкало тепло. Он знал, что занятие это пустое, – стоит надеть вновь ботинки, как ноги тут же онемеют. Но сейчас при-я-тно.
От оплеухи он слетел с корзины, перевернулся в воздухе и грохнулся на бетонный пол. Не сразу сообразил, что произошло. Приподнял голову. В первый миг почему-то подумалось ему, что боевой робот (уж неведомо, откуда он взялся) выбрался из своей стрелковой ямы и решил выдворить непрошеных гостей. Но нет, не робот стоял над ним – Жерар. Надсмотрщик умел подкрадываться неслышно.
– Суки! Кто позволил уйти с поля? А? – ревел Жерар. – Кто?
– З-земля замерзшая… – бормотал Люс, на четвереньках отползая в угол.
– Ах, земля. Ну, я сейчас покажу вам, говнюкам, землю. Сколько раз говорено: работать! Работать! Работать! Бездельники! Мерд!
Новый удар обрушился на Марка. Жерар бил хлестко, но не очень сильно. Так, чтобы ничего не повредить внутри и костей не переломать. Однако пребольно выходило. Раб должен терпеть. Должен… Марк не смог. Когда Жерар ухватил его за плечо, чтобы хлестнуть по щекам, Марк извернулся и всадил зубы в здоровенную руку. С каким наслаждением стиснул он зубы на упругой коже, с каким восторгом почувствовал, что мягкая плоть уступает напору зубов, подается… и ощутил во рту вкус крови.
Жерар взвыл не своим голосом. Оказывается, этот бык по-детски чувствителен к боли!
На сей раз удар был отнюдь не символическим. Марку показалось, что голова лопнула; сам он, нелепо дрыгнув руками и ногами, отлетел к стене. Ударился плечом, локтем…
Однако сознания не потерял. Лишь повертел головой, насколько позволял ошейник, вскочил. И тут произошло что-то невероятное. Марк выпрямился, глянул на Жерара надменно, гневно сдвинул брови и выкрикнул, указывая на дверь:
– Вон отсюда, пес!
Жерар от подобной наглости опешил. Но лишь на мгновение.
В следующий миг Жерар ухватил Марка за шкирку и поволок из дота.
– Ты его задушишь! – пискнул Люс из своего угла вслед.
– Отжил свое, щенок! – ревел Жерар. – Клянусь Аустерлицем, ты сдохнешь! – Глаза Жерара сделались совершенно бешеными, на губах выступила пена. Марк мог лишь беспомощно хвататься за державшую его руку. Силы были неравны: здоровяк-надсмотрщик и семнадцатилетний подросток.
Однако свернуть голову рабу – дело отнюдь не простое. Шею невольника защищает толстый ошейник с управляющим чипом и системами контроля. Ошейник сжимает шею мертвой хваткой, избавиться от него невозможно. Зато он защищает шейные позвонки, сосуды и связки. Жерар волок Марка за собой, ухватившись за ошейник, но юноша даже не хрипел. Да еще, изловчившись, сумел ударить мучителя. Хотя удар был слабоват, Жерар взревел от ярости: какой колесничий потерпит, чтобы раб сопротивлялся!
Силы, впрочем, у Марка вскоре кончились, и он лишь беспомощно перебирал ногами, пока Жерар тащил его через поле к дороге. Иней уже начал стаивать, подметки пластиковых башмаков скользили по гниющей ботве.
Жерар швырнул раба в грязь, включил комбраслет, крикнул:
– Барон!
Никакого ответа. Как всегда по утрам, барон снял комбраслет и отправился спать.
Жерар выругался, пнул Марка под ребра. Тот успел увернуться, но все же недостаточно ловко: грудная клетка запылала от боли.
Навстречу им шел высокий человек, одетый в форму русского гусара: красный доломан, расшитый золотым шнуром, красный ментик накинут на левое плечо. Витой ремешок кивера впивается в упрямый подбородок. К черным, начищенным до блеска сапогам уже прилипло немало грязи – «гусар» где-то потерял своего коня. Незнакомец был загорелым и коренастым, как фермер с юга. Но он не походил на фермера.
– Как зовут раба? – спросил безлошадный «гусар».
– Тебе-то что? – огрызнулся Жерар.
– Я – инспектор по делам невольников, – невозмутимо отвечал незнакомец.
– Что? Какой инспектор? – переспросил Жерар.
– Меня зовут Марк. Марк с Вер-ри-а, – торопливо сообщил юноша, почему-то решив, что этот человек может ему помочь. Раб всегда от каждой встречи ждет чего-то необычайного. Ждет, но его надежды не сбываются,
– Послушай, вали отсюда! – шагнул к «гусару» Жерар. – Нам плевать на любых инспекторов. Все это сопли… мерд!
– Сколько тебе лет, Марк? – спросил незнакомец. На ругань Жерара он не обращал внимания.
– Семнадцать…
Какие-то светлые искорки блеснули в воздухе. Блеснули и пропали. Жерар дернулся и опрокинулся на спину. Попытался подняться, но захрипел, изо рта струей хлынула кровь.
В руке незнакомец сжимал пистолет. Похожий на парализатор, но только ствол куда толще. У парализаторов стволы всегда матовые, а этот блестел.
– Он же… колесничий… Был… – только и выдохнул потрясенный Марк.
Кто этот тип в мундире гусара? Лицо с орлиным носом и твердым подбородком, лишенное какой-либо мимики. Казалось, он говорил, не разжимая губ.
– Давно здесь? – спросил убийца.
– С утра, как в поле выгнали, – признался Марк.
– Давно на Колеснице, спрашиваю?
– Двенадцать лет. – Марк дернулся, застонал, схватившись за бок: удар Жерара все еще давал о себе знать. – Жерар меня терпеть не мог… – зачем-то пожаловался он.
– Как звали твою мать? – продолжал импровизированный допрос незнакомец.
– Ата. Кажется…
– Ата… – повторил «гусар». – Это сокращенное имя, не так ли? – Марк не ответил, только пожал плечами. – Но ты ведь не с самого детства раб?
– Мне было пять лет, когда на Вер-ри-а меня сделали рабом…
Марк уже не сомневался, что незнакомца интересует именно он, сборщик ле карро с усадьбы Фейра. Это было удивительно, невероятно. Но это было именно так.
«Гусар» неспешно подошел к Марку. Вдруг наклонился, перевернул раба на живот, ткнув лицом в грязь, заломил руку за спину. Все произошло так быстро, что Марк не успел опомниться. Лишь в глазах потемнело от боли. А потом он почувствовал, что шея немеет, и следом – ни с чем не сравнимое ощущение: как будто в позвонках завелась какая-то мерзкая тварь, она ворочается и скребет, скребет…
Незнакомец тестировал его ошейник.
1 2 3 4 5 6 7