Очнулся Дмитрий только тогда, когда стало ясно, что у этих людей плохие намерения. Один из них, преградив дорогу, схватил лошадь Колычева под узцы, второй, вцепившись в коляску, норовил вспрыгнуть на подножку. В свободной руке второго нападавшего был зажат кастет.
Двое налетчиков, не объясняя, что им нужно от проезжего человека, издавали лишь нечленораздельные ругательства, но настроены были при этом самым воинственным образом. Их можно было бы принять за обычных грабителей, дорожных громил, нападавших на одиноких проезжающих, но вдруг Колычев услышал:
– Сейчас мы тебе покажем, господин хороший, как длинный нос в чужие дела совать! Нос-то подрезать придется, ядреный корень! Так, с подрезанным носом, на корм рыбам тебя со скалы и спустим...
Дмитрий напрягся. Мелькнули две короткие, как вспышки, мысли: «Жаль, что нет револьвера!» и «Это – первый результат моего расследования!», и Колычев, еще не успев решить, как следует поступить, неосознанно начал защищаться.
Со всей силы ударив сапогом человека, пытавшегося взобраться в коляску, он тут же наотмашь хлестнул хлыстом по лицу того, что держал лошадь. Отпустив упряжь, бандит схватился руками за свою физиономию, на которой быстро проступил багровый рубец.
Заметив боковым зрением, что второй нападавший упал от удара навзничь и теперь барахтается в пыли, Дмитрий хлестнул лошадь. Испуганная кобыла помчалась во весь дух, нещадно подбрасывая коляску с седоком на дорожных камнях.
Оправившиеся налетчики кинулись следом, оглашая окрестности грязной руганью. Расстояние между экипажем Колычева и нападавшими было не столь уж велико, чтобы они не смогли поднажать и догнать коляску. Дмитрий нахлестывал лошадь, направляя ее к усадьбе Рахмановых, крыши которой уже показались за деревьями. И тут от ворот парка на дорогу вылетели два всадника с винтовками наперевес – это привлеченная шумом охрана Феликса вскочила на коней, чтобы разузнать, в чем там дело, и навести порядок.
– Стой, вражьи души, стой, стрелять будем! – кричали верховые, еще не понимая, что происходит, но на всякий случай передергивая на скаку затворы винтовок. Бандиты кинулись наутек.
Дмитрий, оказавшись под защитой стражников, тщетно пытался остановить лошадь – обезумевшее животное несло его в парк усадьбы. Проскакав сумасшедшим аллюром по аллеям и увидев, что вокруг родные места, а врагов уже нет и в помине, лошадь наконец остановилась.
– Ну-ну, хорошая девочка, – похлопал тяжело дышавшую лошадку по шее Колычев. – Напугалась, бедная? Ну все, все. Ты умница, ты меня от беды спасла. Пойдем в конюшню, милая, там о тебе позаботятся.
– Ваше высокоблагородие, что оно было такое? – кричали вернувшиеся стражники. – И что там за ироды по дороге бежали? Нешто лошадь ваша понесла или еще что?
– Еще что, братцы. Бандиты напали на меня на дороге.
– Ишь, видать, и впрямь ироды окаянные. Презжающих граблють, бандюги. Жаль, не споймали мы их...
– А куда же они делись, пешие, от вас, верховых? – удивился Дмитрий.
– Да со скалы в море сиганули. Не нырять же за ними! Тут, на скалах, и шею сломать недолго. Нет, ежели кто умеючи сиганет и места здешние знает, каждый камушек, и плавать сызмальства наловчился, то тому, конечно, может и повезет. А так-то, дуриком, с высоты этакой скакнуть вниз никак невозможно, ваше высокоблагородие. Уж не серчайте, но невозможно это никак... Так что не споймали мы их, не довелось.
– Митя, что случилось? – спросил вышедший на парадное крыльцо Феликс. – Я не мог понять, почему ты пронесся мимо окон и помчался по аллее в глубь парка, словно за тобой гонятся.
– И гнались-таки, ваша светлость, за его высокоблагородием, гнались, бандюги какие-то гнались! Жулье чертово! Да мы этих иродов спугнули сдуру, – влез один из стражников. – Они напужались да в море и посигали...
– Господи, это правда? – удивился Феликс. – Какие дикие нравы! И чего же они хотели? Неужели ограбить? Я сколько тут живу, ни разу не слышал, чтобы говорили о грабежах на дороге. Вроде бы места у нас спокойные, тихие, все лихие люди контрабандой промышляют и так заняты, что им не до налетов на экипажи проезжающих...
– Но может быть, им захотелось расширить квалификацию? – усмехнулся Колычев. – Впрочем, ограбить меня они не обещали и кошелек в обмен на жизнь не требовали.
– Ограбить не обещали? – переспросил Рахманов. – А что же они, черт побери, обещали в таком случае?
– Хотели отрезать мне нос, а потом сбросить меня со скалы в море.
– Что за дикости? Прямо янычары какие-то!
– Видишь ли, им не понравилось, что я сую свой длинный нос в чужие дела.
– Что ты говоришь? Так значит, кто-то недоволен твоим приватным расследованием, – догадался Феликс.
– Несомненно, – подтвердил Колычев. – Более того, из этого следует вывод, что я стою на верном пути и уже узнал нечто такое, что может представлять опасность для убийцы.
– И что же это такое? Что ты узнал? – заинтересовался Рахманов.
– Пока я и сам не понимаю. Но будем надеяться, что скоро сумею догадаться, какие из собранных мной фактов представляют случайные сведения, а какие – ключ к тайне. Слушай, Феликс, скажи-ка – а чем лучше угостить лошадь? Сахаром или черным хлебом с солью? Что лошади больше любят?
– А с чего это ты вдруг решил устраивать для лошади угощение? – строго спросил Феликс. – Еще бы банкетный стол для нее приказал накрыть. Нечего баловать мою животину. Так, глядишь, и приучится куски клянчить, а благородному животному это не к лицу. Вернее, не к морде...
– Смотри, она косит на нас глазом, – перебил князя Дмитрий. – Понимает, что речь идет о ней. Да, девочка, строгий у тебя хозяин, строгий, но ничего, мы его уломаем. Видишь ли, – продолжил он, обращаясь уже к князю, – эта лошадка сегодня мне здорово помогла. А ведь пришлось ей в трудную минуту хлыстом наддать. Не могу я спокойно себя чувствовать, если обидел кого-то из братьев наших меньших. Принесу ей что-нибудь вкусное, пусть поймет, что я прошу прощения за свой хлыст...

Глава 18

– Митя, ты сегодня так долго был в городе, – сказал Колычеву Феликс, когда все уже успокоились, суматоха в доме улеглась и приятели устроились на балконе пить кофе. – Я тут изнывал от тоски и волновался. И как оказалось, волновался не зря. Знаешь, сердце чуяло беду, и при этом даже нельзя было выехать из имения к тебе навстречу. Ведь у ворот торчат два остолопа! Хуже нет, чем эта несвобода. Впрочем, если бы я был волен в своих поступках, то, может быть, и сам порой с удовольствием побыл бы дома. Но только сам, по доброй воле. А так, когда я вынужден сидеть за оградой имения, как в загоне, и любоваться на фуражки поставленных у ворот часовых, на душе становится муторно... Я полдня гулял по парку и чувствую, что уже возненавидел каждый розовый куст и каждую магнолию у дорожки... А тебе удалось что-то сделать в городе? Недаром ведь на тебя напали?
– Удалось. И даже довольно много. Во-первых, завтра к тебе пожалует купец Ованесов с образцами товаров...
– Ну вот еще! На черта мне тут сдался купец Ованесов с его образцами?
– Пришлось сказать ему, что ты ввиду семейных обстоятельств жаждешь прикупить элегантный траур и только Ованесов может тебе в этом деле помочь. Он человек отзывчивый, согласился приехать сюда, в имение...
– Митя, ты сошел с ума? Я глубоко скорблю о Вере, но вовсе не собираюсь демонстративно облачаться в траур, чтобы привлечь к своей скорби всеобщее праздное любопытство.
– Однако, я тебя попрошу принять Ованесова со всей возможной любезностью, внимательно просмотреть все, что он тебе предложит, выбрать достаточное количество товара, чтобы господину купцу не было обидно за бессмысленно потраченное время, а в довершение всего пригласить его к обеду. И при этом блистать своим неотразимым обаянием, дабы Ованесов искренне к тебе расположился. Предупреждаю, любезность твоя должна быть по возможности искренней – купец человек неглупый и сразу поймет, если ты станешь просто кривляться перед ним.
– Понятно. Из тебя выйдет неплохой торговый агент. Теперь я буду подозревать, что на тебя напали конкуренты купца Ованесова, чтобы отомстить за престижный и выгодный заказ, перепавший в его руки, – улыбнулся наконец Феликс. – Ладно уж, будь по-твоему, приоденусь в товар из ованесовской лавки. Но только объясни, Бога ради, – для чего это все?
– Ованесов ехал в одном вагоне с твоей Верой и, по моим представлениям, является очень важным свидетелем. Нужно постараться его разговорить. Ты должен быть просто душкой и излучать дружелюбие. Так, теперь второе – в ночь перед убийством в сторону Ай-Шахраза вышла только одна шхуна – уже знакомое тебе судно контрабандистов, с которыми связан Заплатин.
– А, так значит это парни Заплатина пытались свести с тобой счеты за то, что ты пронюхал об их рейсе в Ай-Шахраз...
– Вовсе необязательно. Были ли у них на борту пассажиры или нет, никто не знает. Но все же не исключено, что были. Как и то, что Алексей мог добраться с ними до Ай-Шахраза. А если это так, возможно, он имеет отношение к убийству Веры. Допуская, конечно, что сия версия об убийце, выехавшем ночью из ваших мест, чтобы сесть в петербургский поезд в Ай-Шахразе, верна. У меня появились новые сведения, порождающие иную версию. Вот, ознакомься.
И Колычев вытащил из папки бумагу с показаниями Тесленко.
– У этого господина создалось впечатление, что некто в поезде преследовал с порочными намерениями молодых женщин. И твоя жена, оказав насильнику сопротивление и озлобив его, обрекла тем самым себя на гибель.
– Но, Митя, если в поезде орудовал психопат и убийство – дело его рук, тогда совершенно неважно, выехал ли Заплатин из города на судне контрабандистов или нет!
– Пока важно все, трудно отдать одной из версий полное предпочтение. К тому же, если в поезде орудовал психопат, значит, о нем должны были хоть что-то знать и проводники, и другие пассажиры. Такие вещи не обходятся без криков, шума борьбы, громкого женского плача, попыток жертв найти защиту у других людей или где-нибудь укрыться от преследователя... А об этом никто не рассказывал. Даже мадам Куропатова, в бдительности которой трудно усомниться, говорила лишь о том, что ее побеспокоили стуком в дверь и вопросом: «Вера, ты здесь?» А о преследованиях и истязаниях молодых женщин, попытках изнасилований и прочих кошмарных событиях почтенная дама даже не заикнулась, хотя, поверь, она бы не смолчала, узнай что-либо подобное...
– Но может быть, мадам что-то упустила, прячась в своем купе. Ведь некая девица выпрыгнула на глухом полустанке из поезда? Кто эта барышня в разорванной блузке, подобранная твоим Тесленко, и от кого она спасалась? – нервно спросил Феликс.
– Постараемся узнать. Во всяком случае, она из местных, если попросила подвезти ее в город, а не на крупную станцию железной дороги, чтобы ехать дальше.
– А может быть, она просто хотела укрыться в ближайшем городке, боясь, что по маршруту следования ее станут искать? Слушай, Митя, а этот купчик Ованесов, он, кажется, путешествовал с девицами? Может быть, он схлестнулся с одной из них? Человек он южный, горячая кровь в голову ударила, повздорил со своей подружкой, порвал ей блузку и все такое... Она от ужаса из поезда и скаканула на полустанке в объятия твоего Тесленко? А шума от Ованесова было много, никто уже и не прислушивался к тому, что творится в его купе – драка или гулянка.
– Вот поэтому я так и мечтаю о задушевной беседе с купцом Ованесовым, чтобы узнать у него какие-то подробности. Боюсь только, что он не будет полностью откровенен и не все захочет нам сообщить... Но тебе, брат, уж не взыщи, придется-таки раскошелиться и поддержать ованесовскую торговлю.
К вечеру над берегом моря неожиданно сгустился тяжелый мутный туман и на далеком маяке отвратительно, словно взбесившийся бык, завыла мощная сирена, призывая к причалу заблудившиеся рыбачьи баркасы, а с утра пошел, не переставая, нудный, мелкий, как водяная пыль, дождь.
Осень все-таки подкралась к морскому побережью.
– Не приедет твой Ованесов, – уныло сказал Колычеву Феликс, глядя сквозь мокрое оконное стекло в парк. – Дурак он что ли, тащиться сюда из города по такой погоде...
Но около одиннадцати часов к парадному крыльцу усадьбы подлетел щегольский экипаж с поднятым из-за дождя верхом. В экипаже среди коробок, свертков и тюков восседали господин Ованесов и его доверенный приказчик.
Это был не тот молодой угодливый брюнет с модными усиками, который обслуживал посетителей магазина, а солидный господин с пронзительным взглядом, заправлявший всеми торговыми делами фирмы Ованесова. Впрочем, усики у этого приказчика были ничуть не хуже...
Для начала князь Рахманов пригласил гостей в свой кабинет, где занялся детальным осмотром привезенного товара – нельзя же было допустить, чтобы у Ованесова создалось впечатление, что его заманили в усадьбу с непонятной целью, воспользовавшись торговлей как предлогом.
Неожиданно для самого себя, Феликс очень увлекся, рассматривая доставленные купцами вещи. Он с удовольствием отбирал себе новые сорочки, примерял черные траурные шляпы и галстуки, отложил по совету Ованесова отрез английской шерсти на костюм (адрес самого лучшего портного купец также обещал предоставить), соблазнился даже на покупку двух пар обуви и кожаного портфеля...
– Я, признаться, и не думал, что в этой дыре можно найти такие прекрасные вещи, – тихонько прошептал он Дмитрию, примеряя мягкую домашнюю куртку из бархата, – у господина Ованесова отменный вкус.
Покрутившись в куртке перед зеркалом, он спросил приказчика:
– Голубчик, а домашних туфель к этой куртке не найдется? Чтобы в одном стиле все было, а?
Завалив два дивана купленным барахлом, Феликс пригласил довольного сделкой купца к обеду.
– Тигран Георгиевич, будьте дорогим гостем, – проявлял радушие Феликс. – Позвольте представить вас моей матушке. Мы живем уединенно, но друзьям всегда рады!
Старая княгиня, похоже, не пришла в большой восторг, что за столом будут присутствовать люди иного круга, но как дама тонкого воспитания, виду не показала, была с Ованесовым вполне любезна и лишь позволила себе пораньше, не дожидаясь десерта, выйти из-за стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38