— С нетерпением жду возможности испытать их на себе, — сухо заметил он. — И все-таки позволь мне закончить мысль, которую я начал было излагать, когда ты нас покинула.
— Я не просто вас покинула, — перебила она грубо. — Я ушла со скандалом. Если бы у тебя была хоть сотая доля проницательности, которой ты так чванишься, то ты смог бы понять, насколько оскорбил меня, вынудив так повести себя перед лицом людей, которых я не знаю. И тогда ты несколько изменил бы манеру обращения, если, конечно, хотя бы в малой степени заинтересован иметь меня в качестве жены в дальнейшем.
— Не угрожай мне, Кассандра, — предостерег он. — Мы женаты, и ничего не изменится, по крайней мере до тех пор, пока ты носишь моего ребенка.
Отказываясь поддаваться страху, поневоле овладевающему ею, она заносчиво спросила:
— А после ты что, планируешь заточить меня в монастырь?
Он пожал плечами.
— Могу, если посчитаю нужным.
— Прекрасно, но сначала ты, может, все-таки объяснишь своей матери, что я беременна? Или ты намерен вечно хранить тайну? Боишься попортить малость свою безупречную репутацию?
— Я тебя защищаю, Кассандра. О ребенке можно будет сообщить, когда мама смирится с фактом неугодного брака. Ты слишком умна, чтобы не заметить, она не особо радуется. Так зачем усложнять и без того сложную ситуацию. Тем более что главный удар тогда, несомненно, придется вынести именно тебе.
— Почему же только мне? Зачинали ребенка мы, помнится, вместе.
— Я прекрасно об этом помню, — резко отозвался он. — И не собираюсь больше с тобой пререкаться, так что помолчи минутку и выслушай, что я хочу тебе сказать.
Ого! Ого-го! Взбешенная, она с трудом глотала воздух.
— Прекрати мне угрожать! Ты обращаешься со мной, как с какой-то средневековой.., девкой!
Он запнулся.
— Я не пойму слова «девка». Что оно значит?
— В данном случае я имела в виду полностью зависимую от феодала женщину, выбранную им для удовлетворения своих скотских потребностей.
— Что-то новое, — задумчиво прокомментировал он. — Запомню на будущее. И тем не менее вернемся к тому, о чем я начал говорить.
Она только обдумывала, какую еще колкость сказать, но он оказался быстрее.
— Это не Сан-Франциско, Кассандра. И даже не Рим и не Милан или Флоренция. Тут глухая провинция, где свято чтят старинные обычаи, сохраняемые не одно столетие. Женщины Калабрии даже не помышляют о карьере. Работа вне дома даже в семейных предприятиях, типа нашего, табу для большинства из них. Они воспитаны для исполнения традиционных женских обязанностей в семье.
— Неужели? — Она послала его отражению в зеркале сердитый взгляд. — По-моему, твоей матери никто об этом не сообщил.
— До своего вдовства моя мать абсолютно не вмешивалась в дела. Если бы был еще один сын или у Франчески был бы муж, то именно он принял бы на себя обязанности по поддержанию дела в должном состоянии. Но поскольку не оказалось ни того, ни другого, а мама была человеком, хорошо знакомым с тонкостями деятельности местного отделения нашей фирмы, то ей поневоле пришлось взять руководство на себя.
— Что тебя совершенно устраивало до тех пор, пока твоя жена…
— Я находил положение приемлемым. Наши работники трудились у нас из поколения в поколение и были верны нашей семье, — ответил он поучительным тоном, выносить который ей становилось все труднее. — Их содействие гарантировало, казалось, нормальное выполнение работ.
— Но мамочка перестаралась?
— Похоже на то. Последние несколько месяцев бергамот, основа нашего бизнеса, не собирается так, как должно. Хуже того, были серьезно повреждены некоторые наши сады и виноградники, что наносит ущерб урожаю будущих лет. Не стоит объяснять тебе последствия подобных действий.
Говорил он с очевидной тревогой, хорошо ей понятной.
— Не стоит, — подтвердила она. — Заведомая порча имущества гораздо опаснее, чем спонтанное выступление недовольных. Тут пахнет преступлением, и тому, кто решит сопротивляться, может не поздоровиться.
— Вот-вот. Я волнуюсь не столько за собственную безопасность, Кассандра, сколько за твою.
Поэтому и намерен максимально ограничивать твое участие в делах фирмы. Чем меньше внимания ты привлечешь, тем лучше.
Ее раздражение утихло при виде его очевидного беспокойства и заботы, она спросила:
— Ты знаешь, кого винить в вандализме?
— Подозреваю месть со стороны некоторых не обремененных моралью работников.
— И что предполагаешь делать?
— Восстановить старый порядок вещей. — Сейчас он как будто извинялся. — Что означает — наше пребывание тут затягивается.
Ужасная мысль пронзила ее.
— Ты же не собираешься остаться здесь насовсем, приняв бразды правления от матери? — спросила она с трепетом.
— Нет, — твердо заверил он. — Ты ведь знаешь, что обязанности у нас в семье распределены. Мое место не здесь. Но если наше основное производство перестанет функционировать, нам придется задуматься о других источниках дохода.
— Боже мой, я не думала, что дела так плохи. Она прикусила губу. — Если проблема в деньгах, я, возможно, смогу помочь. Никому, кроме нас с тобой, не обязательно знать об этом.
— Ни в коем случае, Кассандра! Я точно так же женился на тебе не ради твоих денег, как и ты выходила замуж не ради моих.
— Конечно, ты и не знал, сколько их у меня. Но так случилось, что бабушка оставила мне значительное наследство.
— Да хоть бы и все сокровища мира, — откликнулся он. — Это не твоя проблема, я не допущу, чтобы ты пострадала при ее решении.
— Но к кому ты обратишься? В полицию?
— Нет. — Он взял ее щетку и принялся задумчиво расчесывать ей волосы. — Здешнее общество живет замкнутой жизнью и по возможности никого в нее не пускает. Каждый имеет родственные отношения, обычно благодаря брачным союзам, со своим соседом. Даже если и можно выяснить конкретного виновника, ответственного за нанесенные повреждения, обращаясь за помощью в государственные структуры, мы ничего не добьемся. Кроме общественного осуждения. Человек за решеткой не может заботиться о своей семье, следовательно, упрятав за решетку одного, мы наказываем целое семейство. А подобное не приветствуется.
Ответ ошеломил ее.
— Не собираешься же ты оставить негодяев на свободе? Но как же так? Таким образом ты поощряешь новые бесчинства!
— Константине имеют репутацию семьи, умеющей постоять за свои интересы, не привлекая посторонних. До последних событий наши работники всегда полагались на нашу порядочность, зная, что им воздается по заслугам. Я докажу, что ничего не изменилось.
— Откуда ты знаешь, что они тебе поверят?
— Я здесь вырос. Понимаю людей, и они меня понимают. В прошлом мы испытывали взаимное доверие. Теперь моя задача — его возродить. А после можно будет разобраться с подонками, покусившимися на нашу собственность.
— Ничего себе! Но ты сильно рискуешь, выступая против них.
— Ничего худшего, чем твой гнев, не предвидится, дорогая, — отмел он ее сомнения.
Конечно, иногда он ведет себя невыносимо самодовольно и излишне мнит о своей персоне, но он ее муж. Как-то незаметно она привыкла к этой мысли и внезапно поняла сейчас, что неплохо бы, если бы и дальше все оставалось по-прежнему.
Риск, которому он может подвергаться, переходя дорогу преступникам, заставил ее побледнеть.
Уже жалея о недавней вспышке гнева, она сказала:
— Тебе надо было раньше мне все рассказать.
— Я предпочел бы никогда не посвящать тебя в грязные подробности этого дела. — Он отложил щетку на столик и умостил руки у нее на плечах. — Наш медовый месяц и без того безмятежным не назовешь.
Она откинулась назад, прислонилась к нему, впитывая идущее от него тепло и ощущение безопасности. Ничего удивительного, что его работники ему доверяют. Сила и уверенность, наполняющие любое его движение, просто вынуждают проникнуться к нему доверием, все кажется возможным.
— Брать на себя заботы другого — в этом и есть смысл брака, Бенедикт, — пробормотала она, закрывая глаза.
Минуту-другую он молча разминал ей плечи.
Потом практически неуловимым движением его пальцы опустились ниже, к основанию ее шеи.
— Брак подразумевает нечто гораздо большее, сага mia, — хрипло сказал он.
В его словах слышалось едва сдерживаемое желание, кровь потекла по ее жилам быстрее.
— Я знаю, — согласилась она, потянув его руку к своей груди.
Ладонь осталась там, жадно обхватив грудь, лаская ее так нетерпеливо, что все в ней встрепенулось, огонек пробежал по телу.
С томным вздохом она открыла глаза, взглянула на себя в зеркало. Встретила его пылкий взгляд, неотрывно следящий за ее отражением.
Казалось, он зачарован движениями ее быстро вздымающейся груди, румянцем разгоревшихся щек, биением синей жилки на шее. В его глазах бушевало темное пламя, готовое спалить их обоих.
Она опустила глаза. Его руки меж тем нащупали пуговицы у ее шеи, медленно, пуговку за пуговкой, расстегнули их, спуская ночную рубашку ей на плечи, по рукам, пока она не упала до талии.
И все время он не отрывал глаз от ее отражения, оценивая ее реакцию, зная, что сводит ее с ума.
— Только не останавливайся, Бенедикт! — молила она.
В ответ он опустил голову к ее шее, коснулся губами, затем зашептал в ухо. И ей не надо было знать итальянского, чтобы догадаться — он говорит на языке любви — истинной любви, не знающей языковых барьеров.
Он изогнулся, и в какой-то момент, плотно прижатая к его бедрам, она ощутила силу его желания. А его губы уже дотрагивались до ее обнаженного тела, точно следуя по голубым жилкам, пролегшим под кожей, пока наконец не нашли напряженный сосок и не прильнули к нему.
Слабый крик сорвался с ее губ. Она изогнулась к нему навстречу, охваченная желанием.
Попыталась вырваться, но он удержал, опуская рубашку, нежно поглаживая ладонями живот.
Бенедикт поднял голову и взглянул на нее. Глаза его горели, грудь вздымалась. Но он не поддастся искушению, как бы велико оно ни было!
Отодвинув ночную рубашку, он сунул руку ей между ног. Они немедленно раздвинулись, приглашая его внутрь.
Этого оказалось достаточно.
Она содрогнулась.
Цветные круги поплыли перед глазами, заволокли окружающий мир. Туман принял ее. Горячий, обволакивающий. Ее тело изгибалось, дрожало. И опять и опять, пока она не начала уже думать, что не вынесет этой сладкой пытки.
Он же впал в ужас от содеянного. Простер руки, прижал ее к себе, пытаясь успокоить, словно боясь, что без его поддержки она немедленно распадется на мелкие кусочки.
— Не волнуйся, Бенедикт, — прошептала она, чувствуя его страх и пытаясь успокоить и желая, по правде говоря, большего — ощущения его внутри себя. — Мне хорошо.
— Нет, — ответил он. Лицо его окаменело, превратилось в маску. — Я не имел права допускать такого.
— У тебя есть право, — выдохнула она, подвигаясь, чтобы дотянуться до его щеки. — Я твоя жена.
То, что случилось, — вполне естественно.
— Нет, — повторил он снова, отпуская ее и отступая на шаг, избегая новых искушений. — Такая неосторожность. У тебя мог случиться выкидыш…
— Не будет никакого выкидыша. У нас родится замечательный здоровый малыш.
Нервничая, он заметался по комнате.
— Ты чувствуешь.., что-нибудь?
Ей хотелось улыбнуться его вопросу, но она сознавала, что шутить он не в настроении.
— Я чувствую, что меня холят и лелеют.
— Никаких болей или дискомфорта?
— Разве что удовлетворение.
— Я женился на тебе не для секса, — хмуро объявил он. — Я женился, потому что ты ждешь моего ребенка. Если по моей милости ты потеряешь ребенка…
— То что? — сказала она. Теплое умиротворение, переполнявшее ее мгновение назад, сменилось оцепенением. — Ты немедленно аннулируешь брак?
— Я никогда не прощу себе.
— Ладно, Бенедикт, — сказала она, натягивая ночную рубашку. — У меня ощущение, что ты тут ни при чем. Там, где дело касается беременности, лучше положиться на природные инстинкты они не подкачают. Не стоит обращаться со мной, словно я сделала из хрусталя и могу расколоться вдребезги от малейшего сотрясения только потому, что нам порекомендовали быть немного аккуратнее.
— Я не готов полагаться на авось. Инцидентов, подобных недавнему, быть не должно, Кассандра, пока твой врач не даст добро.
В досаде она оттолкнула скамью и отправилась в ванную. Она желала отдать ему всю себя, ожидая подобного дара взамен. Но он задумал ограничить ее малым, и хотя само по себе его подношение и оказалось ошеломляющим, удовлетворить ее полностью оно не могло.
Не просит ли она слишком многого, размышляла она, яростно начищая зубы. Возможно, перехлестывающие через край эмоции — особенность, присущая только женскому полу, а для мужчин недоступна?
Ответа у нее не нашлось. Он, вероятно, тоже не спешил удовлетворить ее любопытство, потому что, когда она вернулась в спальню, его там уже не было. Ее вновь покинули. Ей оставалось утешаться тем, что как он ни пыжится, но иного средства удержаться от нее на расстоянии, как только проложив реальную физическую преграду между ними, у него нет.
На следующее утро, как раз к концу завтрака из фруктов, сладких рогаликов и кофе, Касси изъявила желание прогуляться в ближайшую деревню за покупками. Обнаружив, что отныне у нее будет масса свободного времени, она задумала заняться приготовлением детского приданого, но следовало приобрести необходимые материалы.
— Нет, — ответил Бенедикт.
— Что значит «нет»? — Она была озадачена его мгновенным и неколебимым вето.
— Это означает окончательное и бесповоротное «нет», — снова заявил он. — Мало того, я просто запрещаю тебе.
И это тот человек, который только вчера вознес ее на вершину высшего наслаждения? Кто сумел проникнуть в ее помыслы, проявил себя таким нежным и любящим, что она практически влюбилась в него?
— Бенедикт, — сказала она, произнося каждое слово отчетливо, с нажимом, надеясь донести до него суть своей мысли, — во-первых, я запрещаю тебе запрещать мне что-либо. И во-вторых, мне совершенно нечем заняться.
Так оно и было. Если не считать возможности шататься по холодным мрачным коридорам старого палаццо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16