— Я надеялся услышать это от тебя. Так чем же Морнэ занимался? — спросил Боттандо.Женэ пожал плечами:— Чтобы делать далеко идущие выводы, нужно располагать большей информацией. А теперь твоя очередь. Как там дела в Риме?Прежде чем Боттандо успел ответить, Флавия до того момента рассеянно смотревшая в окно, произнесла свои первые слова за весь день. Она не любила, когда на нее смотрели, как на пустое место, хотя время от времени ей приходилось мириться с ролью симпатичного приложения к Боттандо. Это бывало крайне редко, и, кроме того, он был стариком и южанином, поэтому Флавия не ждала от него совершенства, но в настоящую минуту почувствовала, что пора напомнить о своем присутствии.— Может быть, мы проверим способность комиссара к дедукции несколько позже? — произнесла она, сладко улыбнувшись французу.Флавия всегда так делала, когда чувствовала, что готова сорваться на грубость. Но Боттандо, уловив ее настроение, не дал ей закончить.— Конечно, — сказал он. — А насколько хорошим художником был этот Морнэ? Я слышал, его подделки были не так уж плохи. И еще я подумал: мы могли бы связаться с известными фальсификаторами и расспросить их. Теперь, когда его уже нет, они окажутся более разговорчивыми.Женэ секунду подумал.— Морнэ был очень способным художником, но слишком поздно родился. Он не принимал модернизм ни в каком виде. Родись Морнэ столетием раньше, его мог ждать большой успех. А с иконами все не так однозначно. Самые ранние он писал на старых досках и подделывал очень тщательно. Но когда эксперты поняли, на что нужно обращать внимание, и стали отличать его работы с первого взгляда — состаривая иконы, он втирал грязь в дырки от древесного жучка, чего в настоящих работах быть не должно, — Морнэ перестал тратить время на состаривание икон, поскольку для монахов годились копии попроще. Если отставить в сторону технические тонкости, иконы, даже худшие из них, были замечательные. В них присутствовала такая одухотворенность, что, казалось, Морнэ писал их ради собственного удовольствия. Меня не удивляет, что монахи не могли отличить подделку. Некоторые иконы смотрелись лучше оригиналов. Тебе не мешало бы взглянуть на них. Считается, что подделка всегда уступает оригиналу, но я в этом не уверен. Морнэ понимал живопись, поэтому ему так легко удавалось всех обмануть. — Женэ улыбнулся Боттандо и Флавии.Они перешли к кофе, и Женэ рассказал пару анекдотов. Флавия решила предпринять еще одну попытку.— Комиссар, — начала она, — в банке должны знать, когда Морнэ арендовал сейф и посещал его в последний раз.— Нам не удалось выяснить это у банковской администрации. Но, если судить по паспорту, последний раз он посещал Швейцарию в мае.Флавия победоносно улыбнулась. Сейчас она напомнит Боттандо, какая у него замечательная помощница, даже если иногда приносит неприятности и головную боль. Как, например, сейчас. Флавия взяла свою сумку и достала из нее одну из похищенных из сейфа тетрадей Неискренне извинившись за то, что присвоила вещественное доказательство, она протянула тетрадь мужчинам:— Взгляните. Ничего не напоминает?Женэ посмотрел и с недоумевающим видом передал тетрадь Боттандо, который также не нашел в набросках ничего особенного. Потом Флавия увидела на его лице выражение неуверенности и затем внезапное озарение.— Ах, — только и сказал он и вернул ей тетрадь. Быстро, подумала она, какой молодец.— Боюсь показаться чересчур любопытным… — напомнил о себе Женэ.Боттандо выглядел убитым.— Этого не может быть. Мы должны молчать. Малейший намек полностью разрушит рынок произведений искусства.Флавия находилась под впечатлением сообразительности шефа. Она раздумывала над возможными последствиями своего открытия всю дорогу до ресторана, генерал же оценил ситуацию мгновенно.— Конечно, конечно, — согласился Женэ, — но о чем я не должен даже намекать?Флавия снова передала ему тетрадь.— Эти наброски имеют удивительное сходство с портретом Елизаветы ди Лагуна в Риме. С портретом кисти Рафаэля. Теперь, пожалуй, вернее будет сказать «предположительно кисти Рафаэля».Женэ пролистал тетрадь еще раз и кивнул.— Действительно, похоже. Но что из этого? Нет художника, который не пытался бы ее скопировать.— До мая прошлого года? До того, как картина была отреставрирована и никто не имел представления, что на ней изображено?Женэ откинулся на стуле, и широкая улыбка медленно расползлась по его лицу.— Как здорово, — наконец произнес он. — Просто чудесно, — добавил Женэ, поразмыслив. — И как неудачно для вас, — вспомнив о приличиях, извинился он.— Когда твоя радость немного поубавится, — сухо сказал Боттандо, — ты поймешь, почему и для тебя лучше молчать об этом открытии. Никакой болтовни в комиссариате. Ни слова. Даже жене. Никому.— О, конечно, конечно. Но пожалуйста, умоляю вас, выясните все поскорее. Каждый день молчания будет для меня пыткой. И разумеется, — профессионал снова заговорил в нем, — если понадобится моя помощь, я всегда в вашем распоряжении. — О Боже, — добавил он, снова расплываясь в довольной улыбке, — как бы мне хотелось услышать, что скажет на это Томмазо.— Я часто слышу эти слова, — мрачно проговорил Боттандо. — Но никто не хочет взять на себя труд самому сообщить ему неприятное известие. Я всегда принимаю удар на себя.Ленч закончился, и вскоре Женэ в отличном расположении духа отбыл во Францию, пообещав переслать Боттандо журнал посещений клиентов, когда получит его из Цюриха. Генерал испытывал противоположные чувства. Перед посадкой в самолет, который должен был доставить их с Флавией в Рим, он позвонил в музей и попросил позвать к телефону директора. Было четыре часа дня, и прием уже начался, поэтому секретарша, получившая инструкции не беспокоить шефа понапрасну, отказалась позвать его к телефону, несмотря на уверения Боттандо в том, что дело не терпит отлагательства и связано с полицейским расследованием.В конце концов он сдался и бросил трубку. Значит, придется идти в музей и отлавливать директора там. Худшее место из всех существующих, грустно подумал генерал. ГЛАВА 8 Подъехав к садам Боргезе, Боттандо вошел в музей, сдал пальто в гардероб и направился по коридорам первого этажа в зал скульптуры, где проводились все крупные мероприятия. Он взял бокал шампанского с подноса у проходящего мимо официанта, заметив вслух, что «скудные музейные средства», как обычно, льются рекой.— Вовсе нет, — возразил ему один из сотрудников музея, нацелившийся на тот же поднос с шампанским и которому Боттандо, собственно, и адресовал циничную реплику. — Томмазо называет это вложением. По-своему он прав. Эти господа обожают подобные гулянки. — Он указал на группу мужчин, стоявших около большой статуи.— Похоже, они приняли ее за тележку для напитков, — возмутился Боттандо и внимательнее присмотрелся к группе.Мужчины только что вошли в зал в сопровождении директора и расположились вокруг огромной статуи в центре зала. Все как один были в серых костюмах, голубых рубашках и галстуках в полоску. Они оживленно переговаривались, но Боттандо заподозрил, что обсуждение не имеет отношения к достоинствам скульптуры.— Конечно, нет. Это американские бизнесмены, они надеются заключить контракт с нашим правительством.Молодой человек сделал широкий жест рукой, как бы желая показать масштаб предполагавшейся махинации. Жест получился чересчур замедленным, из чего Боттандо сделал вывод, что его собеседник выпил уже не первый бокал.— А что может произвести лучшее впечатление, чем крупное пожертвование на Национальный музей, — договорил за него Боттандо.Молодой человек с открытым выражением лица, в данный момент слегка притуплённым алкоголем, коротко кивнул.— Естественно. Скоро их большой белый начальник закроется в кабинете с нашим Томмазо, а когда они выйдут оттуда, у директора останется чек, который не только покроет расходы на прием, но и позволит заменить всю электропроводку нашей развалюхи. Неглупо, а?Боттандо повернулся к нему.— А знаете, — сказал он, — ведь вы первый человек, который сказал что-то хорошее о Томмазо.Лицо молодого человека омрачилось.— Джулио Манцони, между прочим. — Он слегка поклонился и протянул Боттандо руку, которую тот коротко пожал. — Помощник реставратора. Я знаю, что директора здесь не любили. Но мне кажется, он шел верным путем: из нашей развалины действительно нужно основательно выбить пыль. Хотя что теперь толку от моего доброго мнения о нем…— Простите?..— А вы только пришли? Ну тогда ясно… Томмазо подал в отставку. Сказал, что хочет пораньше уйти на пенсию и пожить на своей вилле в Тоскане. Все были в шоке. Вы, несомненно, должны знать, что все здесь делается по протекции. Вот, например, я — получил работу благодаря Энрико Спелло, и все здесь считают меня его протеже.— Для вас это неплохо, ведь Спелло стоит первым в очереди на место директора, — заметил Боттандо, ошарашенный новостью.Молодой человек отрицательно покачал головой:— Уже нет. Потому что Томмазо назначил своим официальным преемником Ферраро.— Ну уж… — растерялся Боттандо. — Я полагал, он терпеть не может Ферраро. Вы, кстати, не знаете, что подтолкнуло его к уходу?— Я думаю, он устал от всеобщей нелюбви. Наверное, в нем тоже есть что-то человеческое. И потом, он неимоверно богат, ради чего ему ломаться? Да, он не любит Ферраро, но, видимо, Спелло не любит еще больше. Да и вообще, Томмазо трудно понять; кто знает, что скрывается за его внешне спокойным видом? Кроме того, единственный способ заставить людей пожалеть о твоем уходе — это оставить преемника, который будет еще хуже. Теперь вы понимаете, почему я пью уже пятый бокал за вечер?Боттандо глубокомысленно кивнул.— Полагаю, что да, — ответил он.— Полагаете? Нет, позвольте я объясню вам, чтобы не вышло ошибки. — Манцони наклонился к своему собеседнику и ткнул его пальцем в грудь. — Ферраро — маленькая крыса, верно? И Спелло теперь станет его главным соперником. Поэтому Ферраро попытается убрать его с дороги. Лично против него он не сможет ничего предпринять. И как ему до него добраться? Да через меня, вот как! — Теперь он ткнул в грудь себя, потом обернулся и махнул рукой в сторону нового директора, вошедшего в зал сквозь большие дубовые двери с противоположной стороны. — Посмотрите на него! С каким победоносным видом он вошел! Человек, который только что получил все. Его высокомерная ухмылка просто вульгарна.— А вы уверены, что Ферраро утвердят? Томмазо не имеет права раздаривать назначения.Боттандо наконец понял, что его это тоже касается. С Томмазо ему по крайней мере удавалось как-то ладить; они сумели выработать своеобразный стиль отношений, который позволял им избегать открытого конфликта. Но генерал сильно сомневался, что сработается с Ферраро.Манцони кивнул, его агрессивность сменилась тихим печальным смирением:— Еще несколько месяцев назад преемственность на посту директора считалась обязательной, и место Томмазо занял бы Спелло — человек, которого любит и уважает весь коллектив. Но после того как Томмазо провернул эту комбинацию с Рафаэлем, министерство поддержит любую предложенную им кандидатуру.Реставратор с убитым видом смотрел в опустевший бокал, потом, пошатываясь, направился к тележке с напитками. Боттандо вздохнул с облегчением; ему было жаль беднягу, но сейчас его заботили более важные проблемы.Томмазо куда-то пропал; обойдя зал, Боттандо нигде не нашел его. В углу он увидел Спелло; его опущенные плечи свидетельствовали о том, что он тоже сильно разочарован и, может быть, даже зол. Генерал прошел мимо, не чувствуя в себе сил выдержать еще один всплеск негодования, пусть даже и справедливого. В другом углу он с удивлением заметил мирно беседующих Эдварда Бирнеса и Аргайла, но вспомнил, что Флавия упоминала о каком-то гранте в качестве компенсации. Вот так всегда: немного денег, и страсти утихли. Чувствовалось, что парочка довольна жизнью, однако Боттандо не желал говорить ни с кем, хотя бы отдаленно связанным с Рафаэлем. Минут десять он беседовал с каким-то критиком и любителем живописи, все время глядя по сторонам в поисках Томмазо.Наконец в проеме двери он увидел картину: Томмазо сердечно пожимает руку американскому бизнесмену, очевидно, прощаясь с ним. Любезное расшаркивание директора свидетельствовало о том, что он получил свой чек. Наблюдая за ним, генерал ждал, когда тот останется один. Пережить еще один взрыв на публике он не хотел.Пока Боттандо стоял в нерешительности, момент был упущен. В дверях появился Ферраро и с очень серьезным видом начал что-то говорить директору. Даже на расстоянии Боттандо видел, как от лица Томмазо отхлынула кровь. Он не то чтобы позеленел, но побледнел очень сильно. Ферраро лучше владел собой, однако тоже выглядел неважно. Боттандо даже не пришлось идти к ним, чтобы узнать, в чем дело. Томмазо сам быстро подошел к нему; несмотря на волнение, в каждом его движении сквозило присущее ему изящество. Или он все-таки не получил чек?— Генерал, рад вас видеть, — коротко приветствовал его директор, опуская обычные любезности. — Пожалуйста, пройдемте со мной. Случилось ужасное.Томмазо вывел его в фойе, откуда они поднялись по лестнице. Боттандо, отдуваясь, едва поспевал за ним.— В чем дело? — спросил он, но ответа не прозвучало.Томмазо походил на призрака. Ферраро, против обыкновения, молчал. Собственно, в объяснениях не было нужды. Когда они открыли дверь небольшого зала на втором этаже, Боттандо мгновенно все понял.— О Боже, — тихо простонал он.Рама от картины Рафаэля, сильно обгоревшая в верхней части, оставалась на месте, но никто не смог бы узнать в этих почерневших обрывках с темными потеками самое ценное полотно в мире. Несколько дюймов картины в нижнем правом углу остались не тронутыми огнем. Запах горелого масла, дерева и ткани все еще висел в воздухе; от тлеющих остатков картины поднимались тонкие струйки дыма. Обои над картиной сильно обгорели, но, по-видимому, они и остановили огонь. Боттандо возблагодарил Господа за то, что стены комнаты не отделали набивным шелком, иначе сейчас все здание было бы охвачено пламенем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25