Зато на откровенный вопрос князя, есть ли среди них добрые люди [37], спустя минуту вперед выступили двое мужчин. Оба в черном одеянии, с худыми аскетическими лицами, на которых выделялись горящие фанатическим упрямством необыкновенно большие глаза. Поначалу они сделали только один шаг вперед, затем переглянулись между собой и, как по команде, продолжили движение. Подойдя к князю, оба застыли в молчаливом ожидании. Испуга на их лицах не было заметно, скорее читалась какая-то фатальная покорность грядущей судьбе.
Тот, кто был чуть повыше, что-то медленно произнес.
– Не силен я во французском, Исаак, - повернулся Константин к старому еврею, как всегда, оказавшемуся рядом с князем. - Ты сделай уж милость, переведи, что он говорит.
Купец, вопреки своему обыкновению, тараторить не стал, а произнес нараспев, стараясь соблюсти как можно больше сходства даже в интонациях речи:
– Они говорят, что их зовут брат Якоби и брат Франсуа.
– А кто есть кто?
– Я - брат Франсуа, - внезапно произнес вслед за купцом тот, что был повыше, на русском языке, хотя легкое грассирование все-таки выдавало в нем француза, - А он - брат Якоби, - указал Франсуа на своего спутника и тут же добавил: - Ты обещал нам, княже, через своего человек, что дашь нам воля и нет теснить.
– То, что я обещал, я всегда выполняю, - спокойно подтвердил Константин, и мгновенно по тесно сгрудившейся толпе переселенцев пронесся еле уловимый вздох облегчения. Одно дело, когда право верить так, как твоей душе угодно, тебе обещают от чьего-то имени, и совсем другое - когда этот кто-то самолично подтверждает данное им обещание. К тому же высокому широкоплечему русому здоровяку, кажется, вполне можно доверять - слово свое сдержит.
Однако тут непонятным для князя было совсем иное - сам вздох.
– Они что, все на русском разговаривают? - повернулся он удивленно к купцу. - А какого же рожна я тебя тогда мучил и всюду за собой таскал?
– Они не разговаривать, - пояснил вместо Исаака Франсуа.- Они чувствовать тут, - приложил он руку к сердцу. - Ты есть добрый. Они верят твой.
– К тому же пока они плыли, то все время пытались говорить с твоими воинами, - добавил купец. - Старый Исаак не мешал им. Ведь чем раньше они заговорят по-русски, тем легче будет им здесь освоиться. Или я не прав? - вскинулся он озабоченно.
– Да нет. Прав, конечно. А как же Франсуа?
– Он тратил все свое время на то, чтобы научиться говорить, - медленно произнес Исаак.
– Я хорошо мочь разговаривать, - кивнул тот. - Ошибаться тоже мочь - это есть. Якоби стараться тоже, но хуже мочь.
– Тогда слушай, Франсуа. Я через Исаака передал всем вам, что вашу веру никто никогда не утеснит. Так?
– Это есть так, - подтвердил Франсуа.
– Я сдержу свое слово. Вы будете молиться так, как угодно вам. Вы будете крестить своих детей так, как это принято у вас. Не помню, в чем там у вас отличие, но наплевать [38]. Все равно никто из моих людей не посмеет помешать вам хоть в чем-то.
– Мы благодарность. Нет, благодарить тебя, княже, - поправился Франсуа.
– Но я не обещал вам, что не буду препятствовать, когда ты или кто-нибудь другой станете не только совершать свои обряды и руководить своими людьми, но еще и проповедовать среди моих воинов. Да и среди местных жителей тоже, - добавил князь тут же. - Поэтому мне очень хотелось бы перед отъездом взять с вас обоих такое обещание.
В ответ Франсуа лишь молча отрицательно покачал головой. Якоби тоже.
«Прямо как китайские болванчики», - почему-то подумал Константин.
– Они, - кивнул Франсуа в сторону остальных переселенцев, - мочь дать тебе это слово. Мы - нет, - и пояснил чуточку жалостливо и снисходительно, как несмышленышу:- У нас обет. Мы обязаны это делать. Всегда.
– А обет снять нельзя? - осведомился Константин, напряженно размышляя в поисках выхода из ситуации, казавшейся весьма простой, а на деле очень и очень неоднозначной. - Мне бы очень не хотелось омрачать нашу встречу и первые хорошие приятные впечатления от нее обещанием строгих наказаний.
– Обет дан нам по своя воля, - твердо ответил Франсуа.
– Добровольно, - помог с переводом Исаак.
– Так есть - добровольно, - старательно, почти по складам выговорил следом за купцом проповедник катаров. - Мы нельзя отступить. У нас долг перед наш бог. Лучше убить сразу. Мы не есть бой.
– Они не будут противиться, - пояснил Исаак, почему-то перейдя на шепот.
– Так есть, - подтвердил Франсуа и, высоко вскинув голову, начал что-то торжественно произносить.
Нами руководит Христос, и мы должны воздать ему хвалу и за зло, и за добро, ниспосылаемые им, и принять их смиренно, ибо он может нас поддержать на том правом основании, что мы хотим жить и умереть в его вере [39], - старательно переводил Исаак.
«Ну, теперь началось», - устало вздохнул Константин.
– Ибо мы верим в бога, предостерегающего нас от заблуждений, сотворившего небо и землю и заставившеего ее плодоносить и цвести, создавшего солнце и луну для освещения мира, и мужчину и женщину, и вдохнув шего жизнь в душу, и вошедшего в чрево девы Марии для выполнения закона, и в того, кто претерпел пытку плоти своей, дабы спасти грешников, и отдал свою бесценную кровь, дабы озарить тьму, и явился принести себя в жертву отцу своему и духу святому, - бубнил купец.
«Когда же эта муть закончится?» -окончательно затосковал князь, но Франсуа не унимался, и Исаак продолжал переводить его слова.
– Благодаря принятию и осуществлению святого крещения, благодаря любви и повиновению святой церкви мы вправе завоевать любовь Христа, - произнес купец и уставился на Франсуа, который наконец-то замолчал.
– Теперь ты видеть, что мы никак не мочь, - произнес тот уже на русском языке.
В толпе переселенцев кто-то истерично вскрикнул, но тут же испуганно осекся.
– Я не хочу вас казнить, - покачал головой Константин. - Мне думается, что вместо этого нам надо как следует подумать, и выход обязательно найдется. Я имею в виду такой, который одновременно подошел бы и мне, и вам.
– Выход не есть такой, - вновь снисходительно улыбнулся князю Франсуа. - Либо твой, либо мой. Мы обязаны нести слово про наш бог - ты не хочешь. Как можно найти так, чтоб было хорошо все? Я не есть знать, - сокрушенно развел руками Франсуа.
Было видно, что он искренне сочувствует князю, но…
– Та-ак, - протянул Константин задумчиво. - Ну, ладно. А хотя бы на пару дней воздержаться от своих проповедей вы сможете? - И со вздохом подумал, что очередную дату отъезда, которую он, наивный, считал конечной и железной, придется в очередной раз откладывать.
Впрочем, черт с ней, с датой. Два-три дня все равно ничего не решают, лишь бы найти достойный выход из этой непростой ситуации.
– Пару? - переспросил Франсуа.
– Два дня, - сердито пояснил Константин.
– Два - да, - неуверенно произнес Франсуа. - А после? Ведь все равно быть так же. Лучше сейчас. - И он вновь обреченно замолчал.
«Ишь ты, чего захотел, - зло засопел Константин. - Тоже мне, мученик отыскался. Вон как на тот свет захотелось - аж глазенки заблестели у паршивца. А вот фиг тебе. Перебьешься со смертью».
– Выход можно найти всегда, - произнес он громко, чтобы слышали все переселенцы. - Только кое-кому очень хочется поскорее надеть на голову мученический венец - и совершенно нет желания вместо этого сесть и как следует подумать. Ну и ладно, - убавил он голос. - Я и один чего-нибудь надумаю.
Правда, хорошая идея пришла ему в голову далеко не сразу, а лишь к исходу второго дня, и помогли ему в этом, как ни удивительно, дары Данило Кобяковича. Точнее, даже не сами дары, а живой довесок к ним.
Словом, попался ему на глаза один из половецких пастухов, который обратился к князю за какой-то своей нуждой. Когда Константин выяснял, что же ему все-таки понадобилось от него, обратил внимание на простенький медный крест, болтавшийся у половца на груди.
Дело в том, что хан, желая как можно лучше угодить своему шурину, отрядил в пастухи только тех, кто принял христианство и прошел обряд крещения. В степи это просто - взял и окрестился, если священник под рукой имеется. А вот дальше… Дальше они вели себя точно так же, как и до обряда. Словом, в христианах эти ребята только числились. Тут-то Константина и осенило.
– Слушай, Франсуа, - тут же решил он поделиться соображениями с миссионером, оказавшимся как раз поблизости. - А ведь я придумал выход, который одинаково подойдет для нас обоих.
Тот вежливо склонил голову, давая понять, что готов выслушать любую ахинею, которой сейчас разродится князь, хотя лично он сам не верит в то, что выход действительно найден, к тому же взаимоприемлемый. Впрочем, он все равно готов покориться любому княжескому приговору, как бы ни был тот несправедлив. Все переселенцы, которые в этот момент оказались рядом, тоже навострили уши.
– Ведь ты не давал обета, что будешь нести свет своей веры именно русичам, верно? - начал Константин с небольшой прелюдии.
– Нет. Нам с Якоби все равно. У всех люди равно нужда в вера, только они не всегда знать это, - твердо ответил Франсуа.
– Вот и чудесно, - заулыбался Константин. - Я тебе сейчас покажу несколько человек, у которых, правда, на груди есть христианский крест, но на самом деле они ничегошеньки не знают. Очень темные люди. Даже вашу любимую молитву «Отче наш» они пересказать по памяти не смогут.
– Она не любимая - она единственная, равно как и истинное евангелие есть только одно - от Иоанна [40], - строго поправил князя миссионер.
– Если ты думаешь, что я сейчас вступлю с тобой в богословский диспут, то заблуждаешься, - заметил Константин. - Всякий может верить так, как его душе угодно. Мне все равно. Так вот, у них даже крест на груди далеко не каждый носит.
– Крест не носить - это правильно [41], - горячо поддержал Франсуа неведомых темных людей. - Оно - казнь. - Он замешкался, подыскивая нужное слово. - Они думать верно, - выжал он наконец из себя.
– Я понял тебя. Орудие казни учителя, по-твоему, носить нельзя и кланяться ему негоже, - кивнул Константин.
– Так они язычники, что ли?! - громко возмутился один из дружинников, тоже оказавшийся поблизости.
– А ты помолчи, - сердито одернул его Константин, но потом, смягчившись, пояснил: - Просто вера у них иная, вот и все.
– Латиняне [42], что ли? - не унимался любознательный дружинник.
– Латинян они терпеть не могут.
– Ну, тогда ладно, - благодушно махнул он рукой и побрел дальше, к дому Леща.
– Главное не в этом, - продолжил Константин излагать свою мысль. - Тут другое важно. Никто из них не видел света вашей веры, которую можете принести им вы с Якоби. И я дозволяю вам проповедовать среди них столько, сколько душе вашей угодно. Начните пока с малого. Здесь их у меня примерно с десяток. Вот ими и займитесь, а заодно языку половецкому получитесь. Как только освоитесь, почувствуете, что окончательно обратили их в свою веру, так они сами вас к себе в орду отвезут.
– Плыть на корабль? - тоскливо вздохнул Франсуа, а Якоби почему-то и вовсе позеленел.
– Зачем плыть?… Ну, разве что совсем недолго и по реке. На тот берег Дона перемахнете с ними, а дальше сушей. Да тут рядом. Разумеется, вначале вы дадите мне слово, что среди русичей проповедовать не будете.
– Но только до тех пор, пока они все не перейти в истинный вера, - уточнил Франсуа и тут же осведомился: - А потом мы получать это право?
– Потом… - задумчиво протянул Константин, быстренько прикидывая в уме, насколько вероятна возможность обращения всех половецких орд в истинную веру этой тщедушной и тощей французской парочкой. Придя к выводу, что она очень близка к нулю, радостно выпалил:
– Тогда я разрешу нести свет вашей веры дальше.
Еще чуть поразмыслив, Константин все-таки допустил ничтожно малую возможность того, что эти одержимые, благодаря своему фанатизму и невероятно удачному для них стечению обстоятельств, действительно могут управиться со всеми половцами, и внес на всякий случай оговорку:
– Но вначале вы разыскиваете меня, я проверяю результаты титанического труда… или нет, я просто поверю вам на слово, после чего - о! - я тут же нахожу вам еще одно местечко, - вовремя вспомнил он про дикие племена в междуречье Волги и Урала, то есть - тьфу ты! - Яика, или как он там именуется ныне.
– Корабль, плыть? - с тоской спросил снова позеленевший Якоби.
– Да что тебе так поплавать-то приспичило? - с досадой отмахнулся Константин. - Тоже все рядышком. Причем настолько близко, что вас потом эти темные, которые просветлеют, прямиком к другим темным доставят.
– А потом? - не унимался Франсуа.
Константин с уважением посмотрел на неугомонного проповедника «истинного божьего слова» и тихо заметил:
– Ты и с этими за сто лет не управишься. Но если уж вдруг и с ними все так быстро получится, то можете быть спокойны - без работы я вас не оставлю. У нас на Руси этих мест с темными народами столько, что если вы вдвоем будете даже триста лет проповедовать - и то не успеете.
Он произвел в уме немудреные подсчеты. «Значит, потом их к прибалтийским дикарям, всяким там эстам, литам, латам, земгалам, литовцам, пруссам, жмуди, оттуда к северу - пермяки, водь, чудь, весь… Да-а-а…»
– Неправильно я подсчитал, - заметил князь. - Не меньше пятисот лет. Точно-точно, - подтвердил он, заметив легкий скепсис на лице Якоби.
– Ну а потом-то можно и прийти к русичи, - заупрямился Франсуа.
– Через пятьсот лет?
– Нет, сразу, как только мы закончим с ними со всеми, - с уверенностью пояснил миссионер.
– Потом дозволяю, - великодушно разрешил Константин. - А до этого к ним ни ногой. Даете слово?
– Даем, - дружно отозвались оба.
– Ты нам верить? - озабоченно спросил Франсуа. - Мы все равно не мочь давать клятва, и если ты нам не верить, то…
– Конечно же, верю. Вы народ честный, - продолжал улыбаться князь и шутливо погрозил им пальцем.- Только не филонить!… Уж проповедовать, так проповедовать, без отдыха и перекуров, тьфу ты, словом, чтоб работали по двадцать пять часов в сутки.
– Сутки есть не столько… - снова замялся с подбором слов дотошный Франсуа, но Константин сразу замахал на него руками.
– Знаю я, знаю, - и посоветовал:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8