У него более веские аргументы, например раскаленный добела железный прут, которым прижигается тело ради великой цели - спасения грешной души. Есть и другие, еще убедительнее, но до них доходит редко, очень редко. Как правило, хватает прута.
Сладковатый запах горящего человеческого мяса наполняет разговорную келью, отец Амвросий с видом заговорщика оборачивается к отцу Герману, и белки его глаз, которые всегда наливаются кровью во время пыток, то есть увещеваний, выражают полное взаимопонимание, нет, даже слияние с тем, что ощущает отец Герман. В этот великий момент очищения грешной души простой монах и первое, после самого патриарха, духовное лицо во всей константинопольской патриархии чувствуют себя почти братьями. А грешник?… А что грешник. Разумеется, он обязательно во всем сознается. Может, не именно в этот момент, может, чуточку поупирается еще, но итог один - полное и безоговорочное признание своей собственной вины и столь же искреннее покаяние.
Трудно сказать, будет ли его признание правдиво, да это и не важно, Гораздо ценнее другое - в очередной раз показать всем, что путь от небольших догматических отклонений до великих и смертных грехов неизменен. Стоит на него вступить, как непременно пройдешь до конца. Не сможешь не пройти, ибо, едва вступив на него, ты избираешь себе в поводыри дьявола, который тянет тебя все дальше и дальше, ни на миг не давая остановится или тем паче повернуть назад.
Верить надлежит безусловно!
Итак, завтра он снова почувствует этот сладковатый аромат горящей плоти. Почему-то хартофилаксу казалось, что русич покажет себя стойким и мужественным человеком, хотя и жутким грешником. Значит, придется повозиться. Впрочем, отца Германа никогда не пугала тяжесть трудов, если этого требовали интересы православной церкви. Ноздри хартофилакса начали непроизвольно подрагивать, раздуваясь от предвкушения предстоящей работы, но тут дверь в его келью беззвучно распахнулась.
Отец Герман недовольно обернулся, но успел вовремя сдержать себя и не отчитать наглого вошедшего, который даже не удосужился предварительно постучать в нее. Зять императора Иоанн Дука Ватацис, женатый на его средней дочери Ирине, которого многие прочили в преемники Феодору I Ласкарису, мог позволить себе и не такую вольность. В отличие от всех прочих гостей хартофилакса, на крепком коренастом мужчине лет тридцати была не ряса, а пышная одежда ярких цветов, поверх которой красовалась еще и нарядная хламида [21].
– Грешно являться к бедным монахам с оружием, - сделал мягким тоном замечание отец Герман, указывая глазами на кинжал в богатых ножнах, свисающий с левого бока вельможи.
– Я никогда и нигде не хожу без оружия, - гордо вскинул свой подбородок вошедший. - Разве что в опочивальне, да и там он у меня под подушкой.
– Ты боишься своей супруги Ирины? - деланно удивился хартофилакс.
– Она и я - одно целое, - просто ответил Иоанн. - Однако у меня слишком много показных доброжелателей, которые… Впрочем, речь сейчас не о том. Лучше скажи, ты развеял свои подозрения в отношении того русича или?…
– Или, - коротко ответил отец Герман. - Его нельзя посвящать в епископский сан. Более того, его вообще надлежит предать церковному суду как злостного еретика. Доказательств более чем достаточно.
– Ну и что?… - возмутился Иоанн. - В конце концов, он живет на Руси, а не у нас. Пусть с этим разбирается его князь.
Это меня и беспокоит, - вздохнул хартофилакс. - Получается, что мы можем не просто потерять богатейшую митрополию. Тут все гораздо страшнее. Я подозреваю, что если мы дадим согласие, то именно он и будет патриархом. Страшно представить себе - патриарх-еретик. Это же намного хуже, чем латиняне. Те - чужие. Пройдет еще лет десять-пятнадцать, и народ сам выгонит их прочь из Константинополя. Ну, не совсем сам, - поправился он. - С твоей помощью, но выгонит. Уж кому-кому, а тебе это хорошо известно. Ведь ты у нас почти доместик схол [22], - вскользь успел он польстить Ватацису.
– Я не доместик схол, а лишь скромный протовестиарий [23], - не принял лести Дука. - Сила не в должности, как бы красиво и величественно ни звучало ее название. Сила в том, что стоит за этой должностью. Но даже протовестиарию хорошо известно, сколько катафрактариев [24] может выставить сейчас император Феодор. Догадываешься, сколько именно?
– Догадываюсь, что не так много, как тебе хотелось бы, - спокойно ответил отец Герман.
– Не так много, - раздраженно фыркнул Иоанн. - Скорее уж вовсе ничего. С такими силами нам не взять Константинополь ни через двадцать, ни через тридцать лет.
– Пусть через сто возьмем, - не стал спорить хартофилакс. - Зато ересь… Если она завелась, то пиши пропало.
– Насколько я помню, среди константинопольских патриархов тоже было немало еретиков [25]. Пожалуй, побольше десятка, и ничего, все обошлось, - лукаво улыбнулся Ватацис и торжествующе посмотрел на отца Германа.
Во взгляде явно читалось: «Что, съел? Или ты думал, что раз я воин, значит, не знаю больше ничего? А вот тебе!»
– Они осуждены на Вселенских соборах, - строго ответил отец Герман, тут же превратив знание Иоанна в свой дополнительный козырь. - Каждая ересь должна быть осуждена, а еретики строго наказаны. Ты сам видишь, что во имя правильности нашей веры мы не щадим никого, даже патриархов, а тут монах, пока не ставший и епископом. Знает ли его рьяный заступник, какие рукописи он скупает и хранит в своем сундучке?
– Какие бы они ни были, - отрезал Ватацис. - Главное же не в этом, а в том, что он обещает Константинополь. Ты только вслушайся владыка - Кон-стан-ти-но-поль, - произнес Ватацис по слогам, наслаждаясь самим звучанием этого слова.
– Негоже принимать помощь от еретика, - заметил хартофилакс.
– Да я готов принять помощь хоть от… - Дука вовремя осекся, но тут же продолжил, поправившись: - От кого угодно готов ее принять.
– Даже от дьявола? - невинно осведомился отец Герман.
– Нет, - замотал головой Иоанн. - От него не смогу, потому что как раз дьяволы уже сидят в этом городе. Кстати, владыка, посмотри, как здорово получается, - оживился он. - Если этот русский монах предлагает освободить нашу исконную столицу от присутствия в ней сатаны, следовательно, он борется против него, а значит, представляет собой светлые силы. Какой же он еретик после этого, а?
– Ты чрезмерно горячишься, - улыбнулся хартофилакс.
А ты вместе с патриархом Мануилом чересчур надеешься на унию [26] и потому не хочешь сейчас раздражать чем бы то ни было тех же латинян, - парировал Дука. - Спросил бы лучше меня, и я тебе сразу ответил бы, что грязные латиняне все равно вас обманут.
– Ты так зол на них, что не можешь без оскорблений, - попрекнул Ватациса отец Герман.
– Каких оскорблений? - искренне удивился Иоанн. - Ты о том, что я их грязными назвал? Но это же правда. Она их не красит, но при чем тут я? Мы как-то в стычке захватили одного и предложили помыться - воняет же, так ты знаешь, с какой гордостью он нам ответил, что и без того стал мыться необыкновенно часто, практически ежегодно.
Посмеялись вместе, но недолго. Первым посерьезнело лицо хартофилакса.
– Оставим в покое унию, - небрежно махнул он рукой. - А у тебя самого нет страха, что все это может оказаться обычной ловушкой? Не предполагал ты, сын мой, что в случае согласия императора ему могут прислать ложную весть о том, что Константинополь взят, после чего мы вступим туда, а из укрытий выйдут крестоносцы, и все?
– Ты допускаешь, что возможно и такое? - нахмурился Ватацис.
– Я не допускаю, я опасаюсь, - мягко поправил отец Герман. - Потому и предпочитаю знать все наверняка. Когда мы пригласим его в нашу разговорчивую келью, думаю, что он станет более откровенным. После этого можно будет что-то решать.
– В ней даже я признаюсь, что каждую субботу летаю на шабаш вместе с тремя хорошенькими ведьмами, одна из которых - наша императрица Мария, - проворчал Иоанн.
– Я этого не слышал, - быстро произнес хартофилакс и упрекнул: - Негоже шутить о таких вещах, тем более будущему императору Византии и обладателю такого чудесного города, как Никея.
– Так ты все-таки еще помнишь, что я будущий, - покровительственно усмехнулся Ватацис. - А я уж было подумал, что ты начал поглядывать в сторону севастократоров Алексея и Исаака [27]. Ну, тогда выслушай меня именно как будущего императора. Я не хочу, слышишь, владыка, не хочу, чтоб твои люди потащили его - давай назовем все своими именами - в вашу пыточную, потому что в этом случае на Русь ты его уже никогда не отпустишь.
– Все будет зависеть от его здоровья, - уклонился от прямого ответа отец Герман.
– Да какое у него будет здоровье после забот твоих умельцев? Значит, русский князь наше молчание сочтет отказом, а своими силами нам Константинополь не взять ни сейчас, ни через пять лет, ни через десять. Да что десять, когда мы ныне еле-еле какую-то злосчастную Атталию раз и навсегда взять у Иконийского султана не можем [28]. И что получается?
– Получается следующее: все, что ни делается, угодно богу, - пожал плечами хартофилакс.
– Может, и так, - задумчиво произнес Иоанн. - Может, наши мечты ему и впрямь не угодны. Ни моя - въехать в великий город полновластным его императором, ни твоя - быть избранным в патриархи.
– Это будет решать синод, - возразил отец Герман.
– Верно, - не стал спорить Ватацис. - Он и решит. Но боюсь, что не в твою пользу, святой отец, потому что мне кажется, что эти две мечты - твоя и моя - очень тесно связаны между собой. Или ты думаешь, что связь твоих надежд с надеждами императрицы Марии намного теснее? - проницательно заметил он.
Хартофилакс вздрогнул.
«Недооценивал я тебя, - подумал он с сожалением. - Ох, недооценивал. Ну что ж, ты сам этого хотел…»
– А кто сказал, что Феодор I непременно уступит место своему зятю, а не своему сыну, буде таковой родится у императрицы, тем более что она вроде бы уже понесла, - заметил он вкрадчиво.
– Ага, - весело хмыкнул Иоанн. - Причем понесла в шестой раз за тот год, что она здесь живет. Если бы у крестьян куры так неслись, то боюсь, что я до конца жизни так и не смог бы отведать яичницы, а я, слава всевышнему, надеюсь не только сам всласть ими полакомиться, но и выгоду поиметь [29]. Ты что же, и впрямь этому веришь? Да ее чрево так же пусто, как бочонок с вином в доме пьяницы. Безнадежно пусто, - подчеркнул он. - Грехи молодости бесследно не проходят. Рано или поздно за все приходится платить. Впрочем, ты ведь, скорее всего, и сам это прекрасно знаешь от ее лекаря. Он же приходит к тебе на исповедь, так?
– Тайна исповеди священна, - возразил отец Герман.
– О чем ты говоришь, отче? Да об этой тайне вот уже полгода как трещит вся Никея. - Ухмылка на лице Ватациса стала еще шире.
«Стало быть, так, - разочарованно подумал хартофилакс. - Ну что ж, эту партию ты выиграл. Нужно идти на попятную, но и перечить императрице тоже не надо бы. Что же делать? Ага! Кажется, есть у меня такая возможность».
– А почему для высокородного Иоанна Ватациса так важна жизнь и здоровье этого русича? - осведомился он, собираясь с мыслями.
– Да плевать я хотел и на его жизнь, и на его здоровье, - досадливо отмахнулся тот. - Но он обещал положить к моим ногам Константинополь - вот что мне важно. И еще одно. Я уже встречался кое с кем из купцов, что бывают в его краях. За последние полгода князь Константин, который послал сюда этого отца Мефодия, увеличил пределы своих владений раз в пять. Выходит, он и впрямь силен, а значит, действительно может помочь.
– У тебя очень старые сведения, сын мой, - снисходительно пояснил отец Герман. - Купец, который вернулся из Руси совсем недавно, сообщил иные новости, более неприятные. У твоего князя Константина скопилось слишком много врагов, и сейчас они готовятся напасть на него. Думаешь, он устоит?
– Хотелось бы верить, - упрямо ответил Ватацис.
– В мирских делах вера не нужна. Порой она даже вредит, - поучительно заметил хартофилакс. - Давай поступим наверняка и зададим этот вопрос… времени. Мне кажется, что в ближайшие полгода или год там все должно разрешиться. Если этот князь и впрямь так силен, то я поступлю по-твоему. Если же нет, то тогда ты не будешь мешать моему общению кое с кем в говорливой келье.
– Ну что ж, - мотнул головой в знак согласия Иоанн. - Почему не подождать.
Они улыбнулись друг другу, как люди, ставшие союзниками, пусть и временно. Ватацис более широко и открыто, зато отец Герман - мягко и вкрадчиво.
А решение дальнейшей судьбы отца Мефодия вновь откладывалось на неопределенное время. И его общение с умелыми подручными хартофилакса в разговорчивой келье тоже.
Глава 1 САМ ПОГИБАЙ, А ПОЛОВЦУ ПОМОГАЙ
Как вольность, весел их ночлег И мирный сон под небесами. Между колесами телег, Полузавешенных коврами, Горит огонь; семья кругом Готовит ужин: в чистом поле Пасутся кони…
А. С. Пушкин

Весна 1219 года выдалась на Руси ранняя. Весь февраль морозы стояли, хотя и не ахти какие, в меру, но зато без слякотных оттепелей. Едва же миновала первая половина марта, как навалилась такая теплынь, что хоть иди и загорать ложись прямо на высокой многоскатной крыше княжеского терема. Одна беда - не принято это в XIII веке на Руси. К тому же и дел у князя слишком много, не очень-то на солнышке понежишься.
Пока затишье вокруг, можно из Рязани и отлучиться на месячишко. Самое времечко, чтобы воспользоваться советом старого волхва и податься в низовья Дона, а там приготовить все необходимое для рязанских французов, как Константин в душе называл переселенцев.
Опять же им не только дома понадобятся, но и времянки. Им ведь и семена для посева нужны, и со скотом подсобить надо. С одной стороны, присутствие самого князя вроде бы не обязательно. С другой же…
Ну, вот кому лучше всего о покупке тех же лошадей договариваться с местными половцами, как не Константину? Благо низовья Дона и вообще все Лукоморье [30] считались территорией половецкой орды его шурина, Данилы Кобяковича, с которым у рязанского князя был не просто мир, но даже что-то типа дружбы. Разумеется, в тех пределах, в каких она вообще возможна между русским князем и половецким ханом, у земледельца с кочевником, у леса со степью.
1 2 3 4 5 6 7 8