Три райских яблока сорвал
В раю с высокой ветки.
Но только смертным — вот беда —
Путь в райский сад неведом.
Поговорить решил тогда
Геракл с Нереем-дедом.
Но тот, увертливей змеи,
Забыв свое величье,
Вдруг начал принимать свои
Различные обличья.
То встанет огненной грядой —
Герою не до смеха! —
То разливается водой —
Опять в борьбе помеха.
«Ну, справлюсь я со стариком —
Сглотну его как воду!»
А тот уж красным языком
Взвился, сменив природу.
Геракл, однако, победил:
От ярости зверея,
Рассек он, дунув что есть сил,
Напополам Нерея.
И снова старец перед ним.
Пристыженный немного,
Он тут же, цел и невредим,
Стал объяснять дорогу.
И вот край света, где как раз,
Пыхтя, вздыхая тяжко,
Держал громадина Атлас
Небесный свод, бедняжка.
Атлас сказал: «Три яблока
Нужны вам до зарезу?
На, подержи-ка свод, пока
Я в райский сад залезу!»
Геракл ответил: «Я готов!» —
И свод на плечи вскинул.
И так он несколько часов
Стоял, согнувши спину.
Когда ж Атлас, проведав рай,
Вернулся в упоенье,
«Ну, держишь небо? Продолжай!» —
Он крикнул без стесненья.
«Да, дело дрянь, куда ни кинь! —
Геракл стряхнул усталость. —
Ты только небо мне подвинь
На серединку малость!»
Но не успел Атлас поднять
Небесный свод немного,
Как наш герой — чего там ждать? —
Пустился в путь-дорогу.
Подняв три яблока с земли,
Он их понес скорее
На тот, другой конец земли,
Где царство Еврисфея.
Вот наконец его дворец.
Царь вышел за ворота:
«Принес?» — «Принес!» — «Ну, молодец!
Возьми их за работу!
Все! Ты свободен!» — «Хорошо!» —
Успел Геракл ответить
И тут же снова в рай пошел:
«Отдам им фрукты эти!»
И вот — напрасны все труды! —
Он их вернул обратно.
Но первым райские плоды
Добыл Геракл. Понятно?
В последний раз захлопнулась черная клеенчатая тетрадь, в которой, как мне казалось, уместилась вся жизнь Геракла, все его подвиги и страдания.
Прадедушка отложил тетрадь на комод, где лежали «Морские календари», и спросил:
— Ну, что ты скажешь об этом приключении?
— Веселое, только очень уж длинное, прадедушка.
— Ну, — улыбнулся Старый, — это я еще здорово его сократил.
— Почему, прадедушка?
— Потому что вокруг этого приключения Геракла обвились, словно лианы, бесчисленные мифы, предания и легенды. Я их отсек. И осталась только история про райские яблоки.
— А зачем вся эта история, прадедушка? Столько трудов и усилий, а зачем? Все равно потом пришлось возвращать яблоки обратно!
— Так ведь самому Гераклу, Малый, эти яблоки были ни к чему. Он их добыл по поручению Еврисфея.
— Да и тому-то они тоже были не нужны! — с недоумением возразил я.
— Вот именно, Малый. В том-то и дело. В сущности, эти яблоки были вообще никому не нужны. Героический подвиг совершался подчас во имя самого героического подвига и вызывал восхищение. Даже если не имел смысла и не приносил никакой пользы. Он восхищал своей красотой. Как ваза. Как картина. Как статуя.
— Но ведь героический подвиг без смысла — это просто глупость, прадедушка.
— Я тоже так считаю, Малый! Но древние греки, высоко ценившие красоту, так не считали. И все же они тоже, как видно, заметили, что с этим идеалом героя что-то не так. Вот последние подвиги Геракла — правда, в моей тетради их нет, — они совсем другие, Малый. Он якобы служил лидийской царице Омфале и прял ей шерсть, а она тем временем разгуливала в его львиной шкуре. А потом он погиб в муках от яда, которым натерла его плащ ревнивая жена, и под грохот грома, в блеске молний взлетел на небо, где стал полубогом.
— Так что же, прадедушка, был он все-таки героем, Геракл, или нет?
— На этот вопрос мне придется дать тебе три разных ответа, Малый. Как человек, он, в сущности, был вроде Зигфрида, профессиональным героем, — это было его ремесло. В глазах древних греков Геракл, отважившийся спуститься даже в мрачное царство мертвых, нередко бывал героем. Как миф, он ни то, ни другое — он словно солнце, то прекрасное, то зловещее.
Выслушав этот сложный ответ прадедушки, я некоторое время сидел задумавшись на оттоманке. Потом сосчитал вслух на пальцах:
— Геракл — человек, Геракл — образец, Геракл — миф. Может, прадедушка, ты мне еще разок это растолкуешь?
— Нет, Малый, не хочу, а может, и не могу. Я просто хотел показать тебе древний образ героя таким, как он сохранился, с выбоинами и трещинами. Но вообще-то мы ведь с тобой собирались поговорить про людей. А среди людей нет героев от рождения и героев по профессии. Человек невольно попадает в положение, которое требует от него героических качеств. Поведет ли он себя при этом как герой, зависит от него самого. Мне кажется, мой рассказ показывает это довольно ясно.
— И мой, мне кажется, тоже, прадедушка.
— Тогда читай ты первый, Малый. Но сперва подбрось-ка угля в печку и зажги свет.
Я сделал то, что он просил, а потом развернул на столе рулон и стал читать:

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ПРАДЕДУШКИ-КРАБА
Неподалеку от одного островка жил на подводном камне старый-престарый краб по имени Крапп. Благодаря своему возрасту и мудрости он пользовался большим авторитетом среди других крабов, и они даже почтительно называли его «господин Крапп». Ну и мы будем его так называть.
К сожалению, камень, на котором жил господин Крапп, был опасным местом для крабов. Рыбаки с ближнего острова каждое лето спускали рядом с ним в море садки для ловли крабов, а в садки эти клали для приманки самый лакомый корм. И крабы сбегались сюда целыми стаями. Многим из них пришлось здесь проститься с жизнью, потому что они совсем потеряли голову от вкусного запаха.
Ни одному крабу, попавшему в эту ловушку, еще ни разу не удалось выбраться из нее на свободу. На следующее утро садок вместе со всеми заползшими в него крабами подымали наверх, и, когда он оказывался над водой, краб, схваченный за покрытую панцирем спинку заскорузлой рукой рыбака, летел на берег в ведро. А потом его продавали, варили и, когда он становился ярко-красным, поедали под майонезом.
Только господин Крапп, старый мудрец, знал, что случается с теми крабами, которые попадают в садок. Он неустанно предостерегал своих младших сородичей от опасности и, пуская в ход все свое красноречие, уговаривал их не идти на приманку.
Но его предупреждения были напрасны.
Голод и неведение делали свое дело, и многие сотни крабов каждое лето попадали в садки, а затем в котелки и кастрюли.
Господин Крапп всякий раз подводил юных и старых крабов к садкам и показывал им через сеть на пленников, которые, наевшись досыта, до отвала, стонали и вопили, напрасно умоляя выпустить их отсюда. Но тот, кто сюда попал, был обречен.
Как это ни печально, предупреждения господина Краппа не избавляли крабов ни от голода, ни от неведения. По правде сказать, он бросал слова на ветер, а выражаясь точнее, в воду: вкусный запах продолжал привлекать в садки все новые и новые полчища крабов. «Да что он может знать о жизни там, наверху, господин Крапп, — уговаривали они себя, — не исключено, что там нам будет даже очень неплохо!»
Но у господина Краппа был правнук, неглупый крабенок по имени Краппи. Этот крабенок был единственным крабом, слушавшим советы прадедушки, — он старательно обходил все ловушки.
Однако в то лето, о котором идет рассказ, с кормом обстояло особенно плохо, и Краппи был не в силах противостоять соблазнительному запаху из садка, щекотавшему его нюх.
— Погляди-ка, прадедушка, — сказал он господину Краппу, — вон сколько крабов забралось в садок; они наедаются досыта, и никто их не трогает. Может, ты заблуждаешься и с ними не случится ничего плохого?
— А ты подожди, — со вздохом отвечал господин Крапп, — пока они отвалятся от еды и начнут искать выход на волю. Тогда и станешь поумнее!
Но юному Краппи в этот день так хотелось есть, а на пустой желудок так трудно быть рассудительным. Впервые он усомнился в словах прадедушки и твердо решил залезть в садок, чтобы наесться досыта.
Когда господин Крапп заметил, что его предостережения больше не помогают, он очень огорчился и сказал:
— Прежде чем ты полезешь в садок, дорогой Краппи, я сам залезу в эту адскую ловушку, чтобы мой пример послужил тебе предупреждением.
Господин Крапп втайне надеялся, что слова его испугают Краппи и тот возьмется за ум.
Но какой уж тут ум, когда в брюхе пусто! И голодный Краппи сказал:
— Полезай, прадедушка, в садок с кормом. Вот увидишь, совсем это не опасно. Скоро ты и меня позовешь!
И добрый старый краб, с тяжелым сердцем, с трудом переваливаясь, пополз прямо в садок, упал, согласно хитроумным расчетам людей, на самое дно и оказался в ловушке.
— Ну, прадедушка, — крикнул ему через сетку Краппи, — разве это опасно? Почему ты не набрасываешься на корм?
— Корм мне больше не нужен… — вздохнул старый краб. — Вскоре, может быть даже завтра утром, меня не станет. А тот, кто стоит на пороге смерти, не чувствует голода.
Теперь молодому крабу стало ясно, что господин Крапп предупреждал его не зря. Он вдруг так испугался за прадедушку, что крикнул:
— Не говори так! Скорей вылезай! Я тебе помогу!
— Слишком поздно, — ответил из садка господин Крапп. — Мне уже никогда отсюда не вылезти, даже с твоей помощью, Краппи. Но не печалься. Я стар и все равно прожил бы недолго. Прощай! Впредь придется тебе предупреждать крабов о коварстве людей.
Краппи хотел было ему что-то ответить, даже длинные клешни его задрожали от волнения… Но в это мгновение садок поднялся вверх, и прадедушка исчез навсегда из его поля зрения и из его жизни.
С тех пор Краппи стал, как раньше его прадедушка, предупреждать крабов об опасности. Он становится у них на пути, когда они, подгоняемые голодом, спешат к садкам. Кое-кого ему удается спасти. Но большинство попадает в ловушку, а потом в котел, а потом под майонез. И все-таки это хорошо, что среди крабов опять есть один такой, каким был старый господин Крапп. Значит, он погиб не зря — Краппи все понял.
Когда я кончил читать, прадедушка поглядел на меня, склонив голову набок. Потом он сказал:
— Старый краб, который жертвует собой ради других, конечно, герой, Малый. Без сомнения. Но если это имеет какое-нибудь отношение к нам с тобой и ты думаешь, что я каким-то образом жертвую собой ради тебя, то ты заблуждаешься. Я не герой. Жизнь ни разу не потребовала от меня подвига.
Я поспешил заверить Старого, что, сочиняя этот рассказ, думал больше о самом рассказе, чем о нас с ним. Я и сам только сейчас заметил, что рассказ этот подсказали мне мои опасения за прадедушку и что он все-таки как-то касается нас обоих.
Старый поверил мне и, как добросовестный исследователь героизма, признал господина Краппа истинным героем. Даже образцом героизма:
— Невольно, а вернее, против своей воли, Малый, он стал героем. Но, раз приняв решение, пошел на подвиг спокойно, пожертвовал собой и выдержал все, что приходится выдержать тому, кого бросают живьем в кипяток. Мой герой, Малый…
Но в это мгновение снизу донесся голос Верховной бабушки. Она звала нас пить кофе, и прадедушка не успел сказать мне ничего о своем герое. Пришлось нам снова спуститься с высот на землю, где правят домашние хозяйки. Но мы проделали это не без удовольствия. Ибо исследователи и поэты так же любят хрустящее домашнее печенье, как и моряки.
Как и предвидел прадедушка, Верховная бабушка уже подумывала о том, что пора отправить меня домой, к родителям. Не то чтобы она сказала нам это прямо в лицо, но то и дело намекала, что оба мы уже встали на ноги, и что топить каждый день чердак — слишком большая роскошь, и что жизнь, в конце концов, состоит не из одной поэзии.
Моряки улыбались и подмигивали нам при каждом таком замечании — Верховная бабушка высказывала их по одному, на приличном расстоянии одно от другого, пока все чинно сидели за столом, попивая кофе. Казалось, и прадедушку они забавляли. Но меня как-то тревожила эта их вера в выздоровление прадедушки. У меня ее не было. Я был уверен, что он только притворяется здоровым и что на самом деле состояние его хуже, чем когда-либо раньше. Я видел, как дрожит его рука, когда он подымает чашку с кофе. Лучше уж ему не читать мне сегодня своего рассказа, а лечь в постель и вызвать врача. Но никто, кроме меня, казалось, ничего не заметил.
Выйдя из-за стола, Старый сам взобрался по лестнице на чердак в самом веселом настроении и, спеша представить мне своего героя, с удовольствием плюхнулся в кресло, словно никакой болезни не было и в помине.
— То, о чем я хочу тебе прочесть, — сказал он, — происходит в давние времена в Черногории. Я и сам когда-то там побывал. Народ там был очень воинственный. Там я и встретил настоящего героя… Может, подбросим угля в печку?
— Не надо, прадедушка. Пока ты будешь читать, еще и этот не прогорит!
— Ну хорошо, тогда слушай.
И, не снимая рулона с гладильной доски, прадедушка начал читать:

РАССКАЗ ПРО МАЛЬЧИКА
В Черногории, стране Черных гор, жил когда-то Блаже Брайович — мальчик с большими черными глазами. Из всех своих сверстников он один умел читать и писать — этому искусству обучил его по его просьбе местный священник.
Другие мальчики его возраста мечтали поскорее отрастить усы и получить ружье в руки. А у Блаже было только одно желание — побольше узнать.
Отец Блаже, Раде, — человек исполинского роста, плечистый и плотный, — которому пистолет и ружье были так же дороги, как курильщику трубка, называл своего сына ягненком. И частенько задавал себе вопрос: «Что же с ним будет, когда придут волки?»
Волками он называл не турок, против которых жители Черных гор вели партизанскую войну, а таких же черногорцев, как и он, — мужчин из рода, с которым его собственный род находился в постоянной вражде. Мужчины одного рода убивали мужчин другого рода из мести, за убийства, совершенные раньше. Мстить женщинам и детям считалось позором — только убийство мужчины давало право считать, что убитый отмщен. И мужчины гибли один за другим. Мать Блаже и две его старшие сестры испуганно умолкали и прерывали работу, услышав выстрел в горах, — могло случиться, что пуля попала не в медведя, не в зайца, а в Раде, мужа и отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20