И уж совсем не редкость, когда он берёт себе бога того клана, чьим септой становится.
– Гвэнтли примкнут к Одвеллам? – еле слышно спросил Адриан.
– Уже примкнули. И погляди, как всё отлично складывается! Теперь им достаточно перекрыть перевал через Уивиелл, и армии Фосигана придётся делать огромный крюк, чтобы подтянуться на север. По меньшей мере они выиграют для Одвеллов несколько недель. А те за эти несколько недель успеют присоединить ещё пару-тройку кланов…
Адриана колотила дрожь. Он стиснул руки под столом в кулаки, и всё равно не мог её унять. Дело было даже не в том, что говорил Том. Намного хуже было то, как он при этом на Адриана смотрел.
– Но я же не виноват, – прошептал Адриан. – Я же не знал… я не хотел!
– Конечно. Ты не знал и не хотел. Но ты виноват. Ты в ответе за это.
– Да они могли какого угодно мужика встретить по дороге! Какая разница, я или…
– Они бы не встретили мужика. Они бы встретили женщину. Все мужчины сейчас, подчиняясь приказу, уходят из деревень. А женщины остаются, и одна из них узнала бы своих лордов и кинулась бы им в ноги, прося не забирать мужчин в самый разгар жатвы. И они бы выполнили эту просьбу, потому что женщина – это Гилас, и Гилас говорила бы голосом этой женщины, предостерег их от союза с Мологом. Они не посмели бы ослушаться.
– Я не виноват, – повторил Адриан. – Я же не…
Том вздохнул. Это был самый обычный вздох, короткий и усталый, но на Адриана он подействовал будто ушат холодной воды. Том отставил кружку, встал и прошёлся по хижине, ероша мокрые волосы. Адриан пытался понять, о чём он думает, какое решение собирается принять, – и чем больше пытался, тем меньше ему хотелось что-либо понимать. Хотелось забраться с головой под медвежью шкуру, свернуться под ней и заснуть… и спать, спать, пока всё это не закончится.
– Адриан. Слушай меня очень внимательно. То, что я сейчас скажу, очень важно. Я не собирался говорить тебе это так скоро, но ты не оставляешь мне выбора. Я не знаю, поможет ли это… Не знаю, способен ли ты вообще думать о том, что делаешь, или всё впустую. Но теперь я скажу, и ты уже не сможешь отнекиваться, будто не знал и не виноват.
– Да о чём ты говоришь?! – сорвался на крик Адриан – эта спокойная, монотонная и притом совершенно непонятная речь повергла его в ужас.
Том остановился. И сказал, не оборачиваясь и не глядя на Адриана, роняя слова с безжалостностью палача, опускающего топор:
– Адриан Эвентри, ты – человек, который в ответе за всё.
Это обвинение повисло в воздухе. Адриан не осмелился переспросить, а Том не продолжал. Это длилось ужасно долго, потом раздался странный свистящий звук, и Адриан понял, что Том всё это время задерживал дыхание.
– Ты не понимаешь, конечно. Конечно… Я попытаюсь говорить просто. Раз в поколение рождается человек, который неизбежно меняет всё, с чем соприкасается. Что бы ни случилось, будь то хоть великая радость, хоть большая беда, – оно всегда связано с этим человеком. С его поступком. С выбором, который он однажды сделал… как правило, не думая ни о чём. Адриан, ты понимаешь, что натворил прошлой ночью? Ты обратился к людям, которых мог просто пропустить мимо, они даже не заметили бы тебя. Но ты заговорил с ними, и это, может статься, изменит расстановку сил в будущей войне.
– Это… бред, – сипло сказал Адриан.
– В деревне твоего отца ты закричал, пытаясь выдать меня. Ты мог смириться и смолчать, но сделал другой выбор. Из-за этого пошёл слух, что тебя видели в деревне, и Индабираны спалили её дотла. Этого тоже не случилось бы, если бы не ты.
Том обернулся к нему. Он стоял далеко, и Адриан не видел его лица.
– Подумай хорошенько, Адриан. Вспомни свою жизнь, своё детство. Вспомни, часто ли вокруг тебя происходили вещи странные или страшные. Вспомни, часто ли это случалось оттого, что ты сделал или сказал что-то не подумав. Вспомни, как другие люди относились к тебе. И подумай, отчего бы так.
Адриан вспоминал.
Ему было что вспоминать.
Детские глупости… какие случаются с каждым.
Он поспорил с сыном оружейника, кто глубже нырнёт на реке и дольше просидит под водой. Он хотел выиграть во что бы то ни стало, он решил выиграть – и нырял снова и снова, и терпел, почти задыхался. Сын оружейника тоже решил выиграть, и он выиграл. Он пробыл под водой дольше, чем Адриан, и его тело вытаскивали из воды баграми.
Он удирал от матери, пытавшейся задать ему взбучку, и спрятался за коровником. Мать не видела, куда он забрался, и кричала, чтоб он выходил, и тогда он, чтобы отвлечь её, распахнул калитку в загоне. Он хотел просто создать суматоху, чтобы мать о нём забыла, но из коровника выскочил бык и поднял на рога трёх человек, прежде чем взбесившуюся скотину успели пристрелить из арбалета.
А однажды его за какую-то провинность заперли в чулане, и он со скуки и от обиды поменял содержимое нескольких горшочков, которые нащупал в темноте. Вот пусть, думал, матушке вместо сахару соли насыплют в пирог. Насыпали – только не соли вместо сахару, а крысиного яду вместо перца, и, по счастью, не матушке, а часовому в караулке, который попросил крепко перченный супчик и свалился после него с жестокой хворью – едва оклемался потом…
Всё это глупости. Незлобивые детские глупости, которые случаются со всяким. И ведь он никогда не хотел ничего плохого. Просто так получалось.
Адриан почувствовал далёкую тупую боль – и обнаружил, что грызёт кулак. Вздрогнув, он отдёрнул руку.
Том стоял напротив и не сводил с него взгляда.
– Откуда ты знаешь? – спросил Адриан.
Том недобро усмехнулся в ответ.
– Я много чего знаю, парень. Дай боги тебе никогда не узнать того, что знаю я. Но ты понимаешь теперь, почему тебе нельзя было оставаться в Эвентри? Ты и без того успел наделать бед. Пока что ты мал, и беды от тебя тоже малые… были, – короткая кривая улыбка пробежала по его лицу и пропала. – Теперь ты подрос, мальчик, и творимые тобой беды подросли. Если ты уже сейчас одним своим словом палишь деревни и меняешь ход войн, то что будет дальше?
– Ты убьёшь меня? – в ужасе спросил Адриан.
Том посмотрел на него с осуждением.
– Думай, – приказал он.
Но думать не получалось. Он был слишком ошарашен и напуган, чтобы думать. Ему смертельно хотелось домой, в Эвентри, и пусть бы мать кричала, и отец глядел мимо, пусть бы Бетани язвила, шипела Алисия и малыш Бертран крутился под ногами, пусть бы Ричард смотрел с брезгливостью, пусть Адриана продали бы клану Сафларе… и пусть даже его возненавидел бы Анастас, пусть бы узнал обо всём и возненавидел за это – пусть! Только бы вернуться.
Адриан замотал головой, разбрызгивая навернувшиеся слёзы, за которыми ничего не было видно. Лицо Тома расплывалось и таяло в полутьме, а Адриану так хотелось понять, что же на нём написано.
– Может, и стоило бы тебя убить, – сказал Том. – Другой так и поступил бы на моём месте. Я бы так поступил… лет десять назад. Возможно. Но теперь – нет. Теперь я поступлю с тобой иначе, мальчик.
– К-как?
Твёрдая рука взяла Адриана за подбородок. Он дёрнул головой, пытаясь вырваться, стыдясь слёз, стыдясь страха, но не получилось. Том безжалостно разглядывал его. В нём не было ни милосердия, ни жалости, ни капли сострадания. Он мог только обвинять, и обвинял. Как и все взрослые.
– Тебе придётся научиться жить с тем, что ты есть, – спокойно сказал он. – Это будет непросто. Я попытаюсь помочь, чем смогу, но многое зависит от тебя… как и всегда. Я же говорил, ещё рано было для этого разговора, – вздохнул Том и выпустил его подбородок. Адриан запоздало отдёрнул голову.
– Зачем ты меня сюда привёз?
– По-прежнему не понимаешь? Чтобы ты был подальше от людей. От мест, которые можешь уничтожить играючи, одним словом, даже и не заметив.
– Но это ведь не помогло! – вскочив, почти торжествующе закричал Адриан. – Ты видишь, что не помогло! Не имеет никакого значения, где я и с кем. Ты ушёл, а я был совсем один. И всё равно я сделал… я изменил!
Он задохнулся, осознав только что сказанное. Если Том не лжёт и не сошёл с ума… и если не сошёл с ума сам Адриан, то… то он способен менять всё, что ему вздумается! В голове всё разом перемешалось. Проклятый Том, почему он объявился только теперь? Ведь столько всего можно сделать! Можно даже заставить родителей изменить решение насчёт женитьбы. Можно… можно всё изменить!
Рука Тома легла ему на плечо. Адриан посмотрел ему в глаза, впервые без опасения, без страха, – и увидел там лишь обречённость.
– Ты всё-таки ничего не понял, – сказал Том. – Я знал, что не поймёшь… Ты не тот, кто изменяет, Адриан. Ты – тот, кто отвечает. Ты не способен ничего изменить сам. Просто ты в ответе за всё, что изменится. И тебе так или иначе придётся держать этот ответ.
Адриан упрямо смотрел на него. Том вздохнул и покачал головой.
– Как предсказуемо, – пробормотал он – Что ж. Хорошо. Будем считать, что мы друг друга поняли… хотя это не так, конечно.
– Теперь я могу уйти? – с надеждой спросил Адриан.
Том посмотрел на него с нескрываемым изумлением.
– Ты слушал меня или нет? Тебе нельзя находиться среди людей и отвечать за их судьбы до тех пор, пока ты не научишься отвечать хотя бы за самого себя…
– Да хватит мне мораль читать! – сбросив его руку со своего плеча, зло крикнул Адриан. Голова горела, в ней не было ни единой мысли, но мысли и не требовались – слова, накопившиеся за последний унизительный месяц, сами собой слетали с языка. – Какого дьявола ты вообще себя назначил моим учителем?! Кто тебя об этом просил? Какое вообще тебе дело до меня? Это были мои люди! Те, в деревне! И семья была тоже моя, и жизнь была моя! А ты по какому праву в неё влез, всё сломал, когда тебя никто не просил?! С чего ты взял, что можешь за меня решать?! Это мне решать, а не тебе! Вот возьму, скажу сейчас… сделаю что-нибудь, и убью тебя! И уйду, и буду делать что хочу!
Он умолк, захлебнувшись, и только часто дышал, стискивая кулаки. Том смотрел на него.
– Значит, убьёшь, – сказал он. Это не было вопросом.
Кровь отхлынула у Адриана от лица и от сердца. Руки и ноги озябли и стали неметь.
– Убьёшь, стало быть.
– Том…
– Убьёшь, – утвердительно повторил Том в третий раз и протянул к Адриану руку. Тот шарахнулся, но Том всего лишь снял с его пояса нож, который сам же дал ему два дня назад. Адриан ошалело смотрел, как он вынимает клинок из ножен – и вкладывает рукоятку в мокрую от пота ладонь Адриана.
– Так убей, – сказал человек по имени Том, разводя руки в стороны. – Давай. Убей. Вот сюда ударь, в печень. Долго не протяну. Прими решение, Адриан, и измени мир.
В его голосе звучала неприкрытая, желчная издёвка. Адриан неуклюже попытался всунуть нож обратно в ножны, но Том перехватил его руку и силой стиснул пальцы Адриана вокруг рукоятки.
– Бей, – приказал он.
Адриан подскочил к двери и, распахнув её, швырнул нож в столб белого света.
Он не обернулся, так и стоял, задыхаясь и дрожа. Он не видел, куда упал нож, и видеть не хотел. Он чувствовал себя страшно глупо, и ещё было стыдно, что не смог ударить.
– Том, прости меня, – прерывисто сказал он. – Я дурак. Я не должен был… я глупость сказал и…
– Ты умеешь извиняться, – негромко сказал Том за его спиной. – Надо же. Я знал, что ты не совсем потерян.
Адриан порывисто обернулся к нему, чувствуя волну громадного облегчения, затопившую его – и от того, что всё позади, и от того, что так легко отделался. Он открыл было рот, чтобы на всякий случай повторить извинения – да так и застыл, увидев, что Том снимает ремень.
– Теперь иди сюда. И снимай штаны.
– Я же извинился, – деревянно сказал Адриан. – Я прошу прощения…
– Я тебя прощаю. Подойди и спускай штаны, Адриан.
Адриан сделал шаг назад, потом ещё. Потом рванулся прочь из хижины.
Как всегда, Том не стал повторять в третий раз.
Адриана никто никогда не бил. Нет, конечно, в своей жизни он получил не одну сотню затрещин, тумаков и подзатыльников – причём не менее половины из них от Тома. Но его никогда не пороли. Это было немыслимо, ему даже в голову такое не могло прийти – он был сыном лорда, а для лорда нет большего позора, чем порка. Секут провинившихся солдат, и преступников, и послушников в монастырях, и крестьянских детей. А знатных наказывают совсем иначе – сажают на хлеб и воду, отправляют на чёрные работы, в крайнем случае, бьют палками по пяткам… Это благородные наказания, и каждый мужчина должен стерпеть их с достоинством, подобающим чести его клана.
Честь клана Эвентри была навеки запятнана поркой Адриана.
Том был безжалостен. Адриан дрался с ним, но очень скоро оказался бесцеремонно смят и скручен. Поняв, что экзекуция неминуема, он стиснул зубы и дал себе слово не проронить ни звука, но уже через минуту кричал во весь голос. Ему казалось, что ремень выдирает из его ягодиц куски мяса, что каждый новый удар просекает плоть всё глубже, до самой кости. Пытаясь стинуть зубы, Адриан прокусил язык до крови и оставшуюся часть экзекуции глухо скулил, уткнувшись лбом в предплечье. Он даже не заметил, когда Том отпустил его и отошёл, оставив лежать в траве и давиться слезами и ненавистью.
Ему неоткуда было узнать, что Том бил его на порядок слабее, чем простолюдины бьют своих чад, и уж ни в какое сравнение это не шло с поркой, применявшейся ко взрослым людям. Но это не имело никакого значения. Не имели значения причины, которыми руководствовался Том, когда сделал с ним такое – сделал уже после того, как Адриан извинился, сделал, сказав, что принимает извинения! Адриан готов был сносить постоянные издёвки и зуботычины, готов был забыть прошедший кошмарный месяц, готов был даже попытаться понять, что этот человек похитил его из родного дома, руководствуясь самыми благородными побуждениями. Всё это было ужасно, и всё это Адриан был готов простить. Всё, кроме порки.
Он встал на колени и кое-как натянул штаны. Зубы всё ещё были крепко сцеплены, так, что Адриан не смог бы их разжать, даже если бы захотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17