Смешать силу, ум и радость.
Зачеркнуто.
Смешать силу, ум и откровение.
Опять зачеркнуто.
Силу, ум и - как называется это третье?
Смысл второго учения заключался в каких-то климатических изменениях, скорей всего в тех, что происходили везде, кроме Златограда, лет десять назад. Климатические изменения увязывались с невозможностью конца света, но тут я мало что понял. Я уже изрядно хотел спать. Фонарь покачивался, тень моя колебалась, плеск волн за бортом убаюкивал. Я лишь напоследок обратил внимание на пометку Путника:
Гениально!!! Продолжение следует! Вскрой вены, птицы с запада, орел с востока!
Я бережно сложил листы и взглянул на Луну. Судя по ее положению ночь достигла середины. Перед сном я решил еще раз пройтись вдоль борта. Разместить в голове все новое за день.
Касатка стояла у штурвала. Она посмотрела на меня и лунный свет отразился в синих глазах.
Корабль, уходящий от преследования. Грифоны. Их далекие страшные силуэты там, за кормой. И как она стояла, вцепившись в штурвал, а может не вцепившись, может быть, руки ее так же небрежно покоились на нем, и от каждого легкого движения, от тонких чувствительных пальцев зависело, уйдут все они из кошмарного северного залива или нет.
Я почувствовал себя на том, бегущем корабле. Мне стало жутко. Казалось, призрак грифона вот-вот схватит меня сильными лапами, ударит клювом и унесет прочь с уютной палубы. Я обернулся. За кормой висела тьма. Я ускорил шаги, распахнул дверь, лестница заскрипела подо мной...
...Проснулся я... когда бы вы думали? Когда вторая мачта потеряла тень, главный повар отдыхал на корме, а рыцари вожделенно потягивали носами, готовясь к обеду.
Позже всех на корабле.
Прошло одиннадцать дней.
На третий день я понял, что изучил судно и оно больше не кажется мне огромным и непостижимым; на шестой мне надоело смотреть за борт, на бесконечную воду; на девятый корабль окончательно превратился для меня в Позолоченный Дом, в одну-единственную каменную башню против трех деревянных.
Когда же настало двенадцатое утро, впереди показался берег.
Мы медленно приближались.
Синее знамя развевалось над причалом. А над водой, вернее над тем местом, где вода становилась землей, неподвижно повис бледно-сиреневый туман.
Темно-лиловый, светло-фиолетовый, бледно-сиреневый.
Причал выезжал из туманной завесы, над которой неожиданно четко виднелись верхушки деревьев.
Я уже знал, что так здесь всегда. И я уже знал, что предо мною - Храм Ириса.
СОСТОЯНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ. ПОВЫШЕНИЕ СТАТУСА
Открыв глаза, я понял, что ночью прошел дождь.
Мокрая луна висела где-то там, за пределами квадрата моей молельни, но я не видел ее - я чувствовал.
Ночь. Лето. Влажные ароматы ирисового вэйборна.
Ночь была на исходе. Она еще не кончилась, и я не мог знать, сколько осталось до рассвета, но я опять-таки чувствовал...
Нащупав взглядом темноту, я рванулся всем своим естеством - и проснулся по-настоящему. И лишь затем спросил себя: "А почему, собственно?"
Ответ пришел в виде звука.
- Хэйя-а-аа! - раздался вопль нескольких голосов, и следом сразу же прозвучало:
- За Коро-о-о-ля!!!
Я был на ногах. Я отбрасывал к дьяволу занавес, я несся по террасе к лестнице, боковым зрением замечая, как из всех молелен выбегают пробудившиеся воины. Но я бежал впереди их, потому что по наитию проснулся раньше - на пару торнов, но раньше многих.
Схватка у ворот уже звенела. Пока я преодолевал лестницу, трубный возглас "За Коро-о-оля!!!" прогремел еще дважды, и вслед за ним оба раза предсмертно оборвалось начатое "Хэ-э..."
Я был во дворе, на бегу я разворачивал клинок, отводя его для "лесного зверя", я не принимал решения, рука сама сделала выбор, ведь "лесной зверь" неизменно получался у меня лучше всего остального. До места схватки оставалось тридцать шагов, не больше, и за эти тридцать шагов "Хэ-э..." успело оборваться еще четырежды.
Ярк с обломанной саблей бежал прямо на меня, глаза его горели обреченным алым пламенем. Я забыл о любимом элементе и просто выставил меч перед собой. Ярк увернулся, бросившись влево, и острие моего оружие едва чиркнуло его по бедру. Но слева его встретили. Он даже не успел вскрикнуть.
- За Коро-о-оля!!! - грохнуло прямо передо мной, и Квинт Арета, взмахнув Разрушителем, погасил живой огонь в глазах последнего, восьмого по счету из дерзнувших ярков.
Квинт Арета обернулся ко мне. Чуть дальше в темноте я различил фигуру Лайка. Кроме них, у ворот никого не было.
Я представил себе неуклюжие движения Лайка с оружием, - движения, против которых даже жрецы Храма с трудом изыскали защиту.
- Откуда взялись ярки? - сказал Лайк в пустоту.
Квинт Арета только неопределенно хмыкнул.
В тот же миг в чаше ириса взревела молния.
Молния пела о битвах, и ее непременный спутник отбивал единицы времени - не минуты и не торны, другие, истинные единицы, - ритм небес, частота ударов создателя, переменный пульс восьмицветного мира, где жизни сталкивались в противоборстве, и вот: чаша цветка озарилась изнутри своим удивительным светом, в его музыке было все - живым или мертвым, заповедали первые воины, и зов их стал неписанным законом новой Вселенной, и каждый из стоящих ныне во дворе Храма поднял знак призвания своего в мир и совершил предписанное ритмом жесткой лиловой молнии: удар, разворот над головой, еще удар, разворот...
Мы сидели у воды: я, Лайк и Квинт Арета Артур Рейз. Туманная завеса колыхалась совсем близко; казалось, стоит протянуть руку - и дотронешься.
Было время после полудня. Перерыв между циклами обучения.
На песке в ножнах лежал Разрушитель. Хотя нет, конечно же не на песке, - он покоился на отрезе белой ткани, принадлежащей ему с рождения. Рукоять Разрушителя сияла на солнце драгоценными каменьями: "синим оком" и "желтым ликом". Рядом с таким оружием мой меч и меч Лайка выглядели серо. Я вспомнил, как Лайк сказал когда-то: "Обычный клинок. Серая сталь."
Мы плавали в тумане, обнимаясь с водой и стараясь нечаянно не коснуться друг друга. Сейчас я наслаждался отдохновением тела и размышлял о сущности воды.
Лайк оделся и застегнул пояс. На поясе крепко держались три мешочка.
- Путник говорил: ярки еще придут и с востока и с юга, - произнес Квинт Арета. - Путник говорил: ярков больше, чем мы думаем.
С тех пор как Публий отъехал на полуостров, Квинт Арета стал частенько повторять его изречения. Дня не проходило (да что там дня!), чтобы мы не слышали: "Путник говорил, Путник рассказывал..." Некоторые слова Квинт специально заучил наизусть. Он отменный воин, Артур Рейз, но говорить, увы, не мастак. Все мы не мастера говорить, и я, к сожалению, тоже. Я, как и все, говорю односложно, совсем не так, как думаю, и не так, как мне хочется. Раньше я никогда не замечал этого. Я не замечал этого даже когда Путник был здесь, с нами. И смог заметить лишь когда он уехал.
- К молнии привыкли, - сказал Квинт Арета. - Да?
Квинт желал говорить так же хорошо, ярко, как умел драться. Он пытался объяснить, поделиться своими чувствами...
Мелодии молнии, те или иные, уже требуют от нас тех или иных приемов боя. Молния - тот же сонг, вот только звук ее куда чище, протяжнее и... и громче, как это ни просто. День за днем жрецы приучают нас к ее музыке, а та уже сама по себе учит не переставать быть воинами даже во сне. Одно накладывается на другое, и звук вызывает трепет, и жажду, жажду победы, и когда его долго нет, начинаешь ждать и выбирать в тишине самую нужную из притаившихся мелодий.
Примерно так хотел сказать Квинт Арета и примерно так сказал бы ему я, если бы мог выразить это в словах. В словах, предназначенных для мира, а не для себя самого.
Квинт Арета бережно вынул Разрушитель из ножен - и совершил внезапный выпад в сторону моря.
Как великолепно смотрелся Квинт Арета с Разрушителем!
Он прошел всю страну желтых варваров с этим мечом, от побережья до начала мартонского тракта; год провел он в Долине теплых ключей и до сих пор убежден, что сил после целебной долины у него прибавилось; первым деянием его лет сто назад было разрушение замка, в котором он провел юность, - замок был обречен, и Квинт Арета предпочел разорить родное гнездо, едва стало ясно, что отстоять его свыше сил человеческих.
В одном из боев гигант-варвар вышиб ему передние зубы, разумеется, поплатившись за это жизнью. Вместо зубов Квинт установил пластины из желтого золота, сопровождавшие сиянием его немудреную речь.
- Где семнадцатая битва?! - вопросил Квинт Арета фиолетовый туман.
Желтые земли он знал лучше, нежели полуостров. Арету вообще не помнил, хотя второе имя ему нравилось. В Арете он произвелся на свет - и тут же был отправлен на юг. В Джессертоне никогда не был, с Публием познакомился в столице. В столице Квинт имел двухэтажный дом, в доме том массу дорогих вещей, бывал во дворце, знал всех главных Флинтов, но из столицы постоянно уходил, уезжал, уплывал (как правило, конечно, уплывал), потому как пережил он пятнадцать битв и дождаться не мог, когда будет его шестнадцатая.
Шестнадцатой стала утренняя стычка, хотя назвать битвой истребление глупых ярков он упорно не соглашался.
Я смотрел на Квинта Арету и мечтательно представлял:
"Этот человек живет в Лунной Заводи!"
- После полнолуния пойдем вместе! - сказал Квинт Арета и прикоснулся Разрушителем к лежащему мечу Лайка.
Изо всех сил Квинт Арета ждал полнолуния. В полнолуние молния прозвучит для нас последний раз, и звук ее будет необычен. Год завершится. Квинт Арета станет рыцарем-бригадиром, прошедшим Храм. К его заслугам, к боевому опыту и Долине теплых ключей еще Храм Ириса - таких людей мало в Королевской Республике.
Сейчас вид рыцаря-бригадира выражал непреодолимое желание скрестить наконец Разрушителя в достойном поединке с достойным противником.
Лайк однако вовсе не светился боевым ожиданием. Он встал, неторопливо отряхнул песок и кивнул. Что призван был означать этот кивок - согласие со словами Квинта или же вечное да своим собственным мыслям - ни я, ни Квинт Арета так и не поняли.
- Идем, - произнес Лайк.
Но вопреки себе он стоял и не двигаясь смотрел в небо.
Я отряхнул песок и побрел к воротам Храма, на ходу размышляя о сущности музыки и о сущности нетерпения.
Четыре убывающих доли. Четыре доли и три дня.
Храм Ириса старше Республики Селентина. Он старше восточной войны, и первые жрецы Цветка появились здесь в доисторические времена. Их было пятеро и, по-видимому, это они построили чашу и обвели ее террасами. С тех пор в стенах Храма всегда находится пять жрецов. Изредка жрецы умирают, но как и зачем? И откуда приходят новые? Тайна. Может, Король и имеет к ней ключ, но для прочих тайна за семью печатями. Хотя скорей всего за семью печатями она и для Короля, - жрецы Храма не граждане и не подданные, они не стоят ни на чьей стороне и втянуть их в битву, пусть даже под угрозой немедленной смерти, невозможно. Если бы утром в Храм ворвались не восемь ярков, а две сотни, и во дворе разыгралось бы побоище, четыре жреца оставались бы на террасе и наблюдали за ходом сражения с видом невозмутимым. А что сделал бы пятый, одарил нас молнией или нет, известно только ему.
Существует легенда, будто во время восточной войны, когда, по словам Публия, "бои следовали за боями, и погибали голубоглазые, устремляясь в небо, и сливались с землей воины-тени", когда плакали травы, а "ледяные вершины становились седыми от горя", так вот когда это все происходило, в Храме якобы находились и хнумы, и всадники. И жрецы, естественно, обучали тех и других. Но я не верю.
Зато кольцевая оборона Храма Селентиной не легенда, а исторический факт. Накануне северной экспедиции корабли год охраняли подходы с моря, а две армии, укрепив позиции, год стояли с той стороны тумана. Лайк назвал решение тогдашнего командующего, будущего Грей-Дварра Несчастного "странным", а Публий Джессертон "оригинальным". Впрочем, история с кольцевой обороной не очень известна в Республике, да и все, что касается Храма, в Республике не очень известно. Храм - не тайна, но рассказывать о нем кому попало не принято. Только рыцари достойны Храма, и только избранные рыцари попадают в Храм.
Правда, я не понимаю, зачем тогда Король отправил сюда Путника? Путник зачарованно слушал мелодии молнии, но ему не было нужды ждать полнолуния - он не воин. Путник уехал, когда Король призвал его обратно в столицу.
Мы, воины Королевской Республики, выйдем за пределы лиловой завесы лишь став прошедшими Храм, спустя без трех дней семь долей Луны, 1-го селентина 312 года.
Но уже сейчас я чувствую изменения.
Я больше не провинциальный сторож.
Я понял разницу между Лайком, Королем, Казначеем - и (да простит меня Луна!) Гаем, Юлом, Анком, моими златоградскими братьями. Обычно люди, будь то простые крестьяне или рыцари, решают задачу, как им правильней прожить в мире, прожить и не ошибиться. Но некоторые говорят: "Этот мир мой!" - и думают, что с ним дальше делать.
Когда мы знакомились с Храмом и Лайк впервые услышал молнию, он, как и все, выхватил меч. Меч в его руке лежал неудобно, неправильно, что бы он с ним ни делал - все казалось неверным, нарушающим самые-самые азы боевого искусства. Целых две доли, пока шлифовалась чистая техника (не как в Златограде, а по десять часов на день!), Лайк ходил в худших. На нем не было лица, он не произносил ни слова и в глазах его читалось отчаянное недоумение, кричащий вопрос - почему так?! Однако все переменилось, едва начались поединки. Только безопасное тупое оружие спасло любимца жрецов Квинта Арету, прозевавшего оглушительный неправильный удар по голове. Три безопасных меча ломались от разного рода неправильных ударов Лайка в поединках с другими бойцами, а рыцарь из Аристона получил повреждение колена, бросившись в атаку, когда Лайк ошибочно, по его мнению, перенес тяжесть тела на правую ногу. Жрецы с великим интересом наблюдали за таким поворотом событий. Один из них даже самолично взял оружие и встал против нерадивого ученика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16