Все истлело вокруг, все давно поглотила земля, и только кинжал был как новенький – не поржавел, не помутнел. Эту свою находку…
Надо сказать, что у меня в роте был отличнейший механик-водитель Васьков. После войны он окончил вуз, сейчас работает в научно-исследовательском институте и занимается твердыми сплавами. Вот ему-то я и послал наш кинжал.
Месяца через четыре он прислал мне анализ металла, из которого была сделана наша находка. Оказалось, что он содержит массу редких и редчайших металлов: тантала, ванадия и других, но особенно много – германия. Вот они-то и придали железу такие изумительные качества. «Очевидно, – писал мне Васьков, – где-то здесь, в горах Сихотэ-Алиня, природе было угодно вкрапить в железную руду редкие и редчайшие металлы. Бохайцы брали готовый сплав».
И вот что еще интересно! Исследователь Приморья Арсеньев рассказывал, что он отыскал в горах выписанный огромными дубами иероглиф. А совсем недавно в районе этого иероглифа найдены целебные источники. Как видите, легенда обрастает фактами. Один из подарков предков уже дошел до потомков. Теперь вы знаете все и, если можно, помогите нам. Ведь вы тоже будете ходить по тайге – присматривайтесь. Иероглиф имеет такую форму…
Николай Иванович нарисовал значок, похожий на обычное печатное «А», только с двумя перекладинами посредине.
В тот вечер солдаты долго спорили, обсуждая древнюю легенду. Губкин и Пряхин верили ей. Почуйко мудро молчал, может быть, потому, что тело у него ныло и болело, но он крепился, и только Сенников, допуская существование и государства Бохай, и необыкновенных рудников, твердо стоял на своем.
– Теперь для современной техники такие рудники не имеют промышленного значения. Историческое – возможно, – соглашался он. – А экономическое – нет. Невыгодно тащить сюда современную технику ради пустяков.
Он говорил так убежденно, так умело подкреплял свои мысли цифрами, что не согласиться с ним было трудно. Но это почему-то никого не радовало – хотелось верить, что древние мудрецы оставили потомкам стоящие богатства.
Раздумья
Дневальный Аркадий Сенников долго ходил вокруг лагеря, вспоминая подробности нелегкого дня, и все чаще удовлетворенно посмеивался – все-таки прав он, а не другие. Просто нужно смелее отстаивать свою правоту и не обращать внимания на других – мало ли что кому взбредет в голову. Полагаться только на себя и не бояться указывать другим на их место.
«Это не нескромность, – убеждал себя Сенников. – Это полезная необходимость. В конце концов каждый отвечает за себя и каждый борется за собственное благополучие. А в борьбе можно быть и хитрым и жестоким».
Ночь выдалась облачная, темная, дышалось тяжело, и все, словно перед грозой, замерло, затаилось. Возбужденный, увлеченный своими мыслями, Сенников не замечал нечастых ночных теней, подозрительных шорохов и криков. Даже когда зазуммерил телефон и его густой, низкий звук разнесся по лагерю, Аркадий услышал его не сразу. Он неторопливо подошел к телефону, взял трубку, нажал клапан, но не ответил, а только прислушался. Линия молчала. Сенников подул в трубку и, положив ее на аппарат, сердито сплюнул.
«Не спится кому-то, вот и звонит, чтобы потрепаться», – решил он.
Ночью телефон зуммерил еще пару раз, но Аркадий не подходил к нему.
Мало ли кому хочется скоротать невеселые часы дневальства!
Аркадий ходил, думал, рассеянно посматривал в темноту. Где-то далеко, в самой глубине ночи, там, где темной тучей застыла громада главного хребта, ему почудился едва заметный, зеленоватый свет. Он словно пробивался из глубины одного из горных склонов и никак не мог пробиться. На всем склоне угадывались эти попытки призрачного света заявить о себе, сказать что-то таинственное и интересное, но Аркадий был так занят собой, своими мыслями, что не обратил внимания на этот удивительный зеленоватый свет. Он искал повода утвердиться в своих мыслях, окончательно убедиться в своем превосходстве. И он придумал этот повод.
Под утро, когда Пряхин вышел из палатки, чтобы проверить, как идет дневальство, Аркадий спросил старшину:
– Скажите, вы верите… этому? – он кивнул на палатку.
– Почему же мне ему не верить?
– А вам не кажется странным, что там, в Москве, узнав о таком замечательном металле, не стали его разыскивать? Если Васьков действительно существует и если он работает в научно-исследовательском институте, то он обязан был добиться поисков этой самой горы. Вы заметили – я нарочно завел разговор о неэкономичности старых рудников, но он доказал, что они выгодны. Так можно ли поверить, что Москва не заинтересовалась таким делом?
Пряхин удивленно посмотрел на Аркадия, но промолчал, будто ожидал продолжения. Аркадий уловил это и с трудом сдержал вспышку радости: задуманное удавалось.
– И еще, – спокойно, даже почтительно продолжал он. – Дядька – учитель, Племянник – ученик. Сейчас сентябрь. Когда же, интересно, они учатся и учат?
Пряхин, сжав рукой тяжелый подбородок, потупился и после паузы ответил неожиданно глухо, словно тяжело переживая собственную ошибку:
– Об этом я не подумал…
Теперь Аркадий верил в свое полное превосходство над старшиной. Он уже не мог сдержать своего торжества и сделал то, на что в иное время никогда бы не решился.
– А я вот подумал, – вызывающе сказал он и, круто повернувшись, пошел вокруг поста: последнее слово, как всегда, осталось за ним.
Озадаченный Пряхин даже не заметил его дерзкой выходки. Подозрения, высказанные Сенниковым, на первый взгляд казались убедительными, и лишь в палатке, разобравшись как следует и в словах Сенникова, и в пережитом, Пряхин понял их настоящую сущность. Дело было в самом Аркадии, в его поведении, ходе его мыслей. Ворочаясь на постели, Пряхин строго сказал себе: «Спокойно. За парнем нужен особый пригляд».
И все-таки слова Аркадия не пропали даром.
Утром Пряхин почему-то не смог смотреть на хмурого, жалующегося на боль в ноге Лазарева. И Сенникова это обрадовало.
В самом конце завтрака к каменному столу подполз уж. Змея тянулась вверх, ожидая подачки. Аркадий посмотрел на нее и ощутил щемящее отвращение. И все-таки, повинуясь своему новому настроению, веря в свои силы, он быстро окинул взглядом товарищей и вдруг схватил ужа возле самой головы. Подняв его и словно любуясь им, он противно-ласково проговорил:
– Ах ты соня этакий! Почему на завтрак опаздываешь?
Губкин и Почуйко посмотрели на Аркадия с явным уважением – что ни говори, а он справился со своей вчерашней трусостью и сделал то, на что никто не решился – взял змею в руки.
Уж шипел, крутил головой и, часто высовывая раздвоенный язычок, хвостом оплетался вокруг сенниковской руки. Аркадий все с большим и большим трудом сдерживал страх и отвращение, мучительно переживая прикосновение холодного змеиного тела к своей трепетной и теплой коже, и невольно все сильней и сильней сжимал пальцы. Тело змеи стало сникать, терять упругость.
Аркадий заметил это. Весь мокрый от липкого холодного пота, он наклонился и, опустив змею на землю, не поднимая головы, хрипло сказал:
– Не пугайся, дурачок. Я ведь шучу.
Он быстро отер пот со лба, выпрямился и, тая улыбку (все-таки взял в руки! Взял!), спросил:
– Интересно, он сахар ест?
– Еще как. Сладкоежка… – доверительно улыбнулся Почуйко.
Аркадий посмотрел в глаза товарищам и понял, что они простили ему вчерашний день.
«То-то!» – подумал он, гордо вскинув красивую голову, и вышел из-за стола.
– Не спешите, Сенников, – остановил его Пряхин. – Сейчас пойдем на линию.
– Так я же дневалю, – удивился Аркадий.
– Ну что ж… Вчера вы слышали капитана – мои разъяснения не нужны. Собирайтесь!
Пряхин отвернулся. Сенников долго смотрел на него и слегка растерянно думал: «Что он, интересно, замышляет?..»
Пряхин ничего особенного не замышлял. Он все так же ровно и спокойно отдал такой же приказ Губкину.
Ничего как будто не случилось – просто начиналась обычная линейная служба, хотя каждый почувствовал что-то новое, невысказанное.
Хозяин тайги
Вася упросил дядю отпустить его со связистами.
– Ведь нужно же искать иероглифы, – упрямо твердил он.
– Люди заняты, – возражал Лазарев. – Им будет не до тебя.
– А чем я им помешаю? – пожимал плечами Вася, и его скуластое лицо розовело. – Наоборот, если нужно, помогу.
Пряхин предложил ему идти с ним и с Сенниковым. Паренек возразил:
– Вас и так двое, а Губкин один.
– Ну, если дядя не возражает… – словно бы нехотя согласился Пряхин, но в душе был рад этому решению.
Вася уже показал себя опытным таежником, его опыт помог бы молодому солдату. Да и как бы то ни было, вдвоем в тайге надежней.
Лазарев не возражал, и Пряхин предупредил:
– Старшим – рядовой Губкин. Слушаться его беспрекословно. Понятно?
– Так точно! – неожиданно серьезно ответил Вася, а Лазарев, передав племяннику свою великолепную трехстволку и пожимая на прощание руку Саше, шепнул:
– Только не зарывайтесь там… Построже его держите.
Первый раз в жизни Губкин получил право кем-то командовать, кого-то направлять и за кем-то следить. Это очень смущало его – он не знал, как держать себя с пареньком.
Но уже за первым перевалом, там, где река пробивалась сквозь узкое ущелье между двумя сопками, Вася предложил Губкину взять его катушку с проводом. Губкин растерялся – имеет ли он право доверять военное имущество, и потом, как командир, как старший, он должен заботиться о пареньке.
– Как же так?! – удивился Вася. – Один будет идти налегке, а другой нагруженный, как вьючная лошадь. Разве это правильно?
Пожалуй, это было действительно неправильно, и Губкин отдал ему катушку. Сразу стало легко и просто, смущение пропало. Они шли вдоль линии. Изредка по обочинам тропки слышался стук копыт убегающих животных, хлопанье крыльев. Губкин в таких случаях напрягался и выставлял вперед автомат – он помнил и свои ночные страхи, и случай с Почуйко. Вася был спокоен. Он равнодушно, как старый опытный охотник, пояснял:
– Сойка взлетела… Олень прошел.
Губкин успокаивался, опускал автомат.
– И правильно, – солидно говорил Вася. – Закон тайги! Раз тебе не нужно мясо или мех, не стреляй. Убивать без пользы нельзя.
Саше понравился и этот закон и то, что он, оказывается, хорошо делал, что не стрелял. Он забросил автомат за спину, решив больше присматриваться и прислушиваться и меньше волноваться. И сразу нашлось время на осмотр линии. Она была в порядке, только кое-где они расчистили заросшую пешеходную тропинку, а в одном месте построили мостик через падающий со склонов ручей. Тайга уже не казалась Саше загадочной и жутковатой, и они разговорились, обсуждая поведение Сенникова. Саша защищал товарища, стараясь разыскать в нем и хорошие черты, а Вася прятал глаза и отвергал все сенниковские достоинства.
– Не нравится он мне, и все. Задавака. Вот Почуйко – настоящий хлопец. И командир у вас хороший. А этот – нет…
– Ну чем он плох? Чем? – горячился Губкин.
– А он такой… Такой… Все ему не нравятся. Один он хороший.
Это, пожалуй, было правильно. Аркадий действительно ни к кому не относился хорошо. Но согласиться с этим Губкину было стыдно, точно он тоже был виноват в том, что Аркадий оказался таким, какой он есть. Этот неприятный разговор оборвался сам по себе.
Возвращаясь от границы своего участка, они подошли к только что построенному ими мостику. Губкин уже взялся за перильца, чтобы ступить на мостик, как Вася схватил его за руку.
– Смотри, – показал он на мостик.
На свежеокоренных жердях ясно вырисовывались грязные пятна. Губкин не понял паренька и удивился:
– Что ж тут такого?
– Ты лучше смотри, лучше!..
Саша пригляделся и вдруг понял, что эти пятна похожи на огромные кошачьи следы. Он внимательно посмотрел на Васю, опять на пятна и, чувствуя, как все в нем напрягается и словно становится сильнее, спросил:
– Неужели тигр?
Вася озабоченно кивнул головой. Его светлые глаза сузились, он весь подобрался и насторожился. Низко склонясь над тропинкой, он вернулся назад, потом спустился к ручью и показал Саше две глубокие ямки: здесь тигр пил воду и вмял передними лапами мокрую прибрежную землю.
Забросив за спину снаряжение, Губкин и Вася изготовили оружие и осторожно двинулись по следам на тропинке – другой дороги на участке не было. В одном месте зверь потерся о кусты и оставил на ветвях огненно-рыжие клочья линялой летней шерсти. За этими кустами следы терялись. Несколько раз связисты возвращались назад и снова уходили вперед: следов не было.
– Вероятно, ушел в сторону, – вслух подумал Саша и ощутил, как напряжение постепенно оставляет его.
– Наверно… Учуял наши следы и прыжком ушел.
Они в нерешительности постояли перед кустом. Губкин осторожно снял с ветки клочок шерсти и увидел, что она не только огненно-рыжая, но и черная, лоснящаяся. Вася посмотрел на нее и решил:
– Молодой тигр. Шерстка на солнце даже вспыхивает. У старых – тусклая. – Он подумал и добавил: – Нет, этот – дурной. Наверняка ушел.
Оттого, что опасность явно прошла мимо, стало беспричинно весело.
– Давай возьмем этой шерсти, – шепотом, озорно улыбаясь, предложил Саша.
– Зачем?
– Ну как же? Покажем нашим, что мы ходили по тигриным следам.
Вася хитро прищурился:
– Верно, давай наберем! Придем и расскажем Почуйко, как мы тигра за хвост тащили. Он не поверит, а мы ему покажем шерсть. Вот, скажем, видишь: весь хвост ему ободрали. Так с голым хвостом и убежал на нас жаловаться.
Они рассмеялись, но тигриной шерсти все-таки набрали.
– Говорят, она для кисточек очень хороша, – смущенно пояснил Саша, потом задумался и полюбопытствовал: – Слушай, а тигры – бродячие животные? Вернее, кочевые?
– Да как тебе сказать? Не очень. Как привяжется к одному месту, так и бродит вокруг.
Губкин очень серьезно уточнил:
– Это точно?
– А что это тебя так волнует? – удивился Вася.
– Значит… Значит, и наши ребята, и ребята с восьмого поста могут напороться на… этого?
– Да уж… Раз появился, значит, можно наскочить.
– А он на людей нападает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17