https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dushevye-systemy/so-smesitelem-i-izlivom/
Эти предположения не сбылись. С 1838 г. существует в С.Петербурге компания для хранения и залога движимостей и товаров, выдающая ссуды, сроком на 12 мес., в размере 1/2 сделанной ею оценки, за 1% в месяц и 1% за хранение. В 1868 г. образовалось новое товарищество для заклада движимых имуществ, а впоследствии Высочайше утверждены уставы спб. столичного Л. и С.Петербургского частного Л. В Москве в 1869 г. образовалось московское товарищество для ссуды под заклад движимых имуществ, выдающее ссуды на срок не свыше 4 месяцев, а в 1870 г. утвержден устав акционерного общества для устройства коммерческого ссудного банка в Москве, выдающего ссуды сроком на 6 месяцев. Кроме того в немногих городах существуют городские Л.
Г. И.
Ломброзо
Ломброзо (Цезарь Lombroso) – знаменитый психиатр и криминалист. Род. в 1836 г. в Венеции. Молодость его протекла среди тяжелых материальных лишений. Он сидел в крепости по подозрению в заговоре; участвовал в кампании 1859 – 60 гг. Вызванное им и его учениками, в особенности Гарофало и Ферри, движение научной мысли привело к сознанию необходимости пересмотра оснований науки уголовного права, равно как и тех институтов, через посредство которых отправляется современное уголовное правосудие. Внешним выражением обширности этого движения может служить то обстоятельство, что криминальная антропология составила предмет занятий трех международных конгрессов, собиравшихся в Риме (1885), Париже (1889) и Брюсселе (1892; четвертый конгресс предположено собрать в Женеве, в 1896 г.) и создала целую литературу, в виде многочисленных трудов ученых специалистов по разным отраслям знания. В основе учения Л. лежат материалистические воззрения, руководившие трудами френологов и получившие особенное распространение в 60-х годах. Первые работы Л. в области медицины, в особенности о кретинизме, обратили на него внимание Вирхова. С 1855 г. начинают появляться его журнальные статьи по психиатрии, кафедру которой он занял в павийском университете в 1862 г., будучи вместе с тем директором дома сумасшедших в Пейзаро; ныне проф. туринского унив. Особенное внимание обратил на себя Л. теорией о невропатичности гениальных людей, на почве которой он построил смелую параллель между гениальностью и бессознательным состоянием, а также психическими аномалиями. К изучению преступников он один из первых применил антропометрический метод. Задавшись целью выдвинуть на первый план изучение «преступника», а не «преступления», на котором, по мнению Л., исключительно сосредоточивалось господствовавшее до него так называемое классическое направление науки уголовного права, он подвергал исследованию различные физические и психические явления у большого числа лиц преступного населения и этим путем выяснял природу преступного человека, как особой разновидности. Исследования патологической анатомии, физиологии и психологии преступников дали ему ряд признаков, отличающих, по мнению его, прирожденного преступника от нормального человека. Руководствуясь этими признаками, Л. признал возможным не только установить тип преступного человека вообще, но даже отметить черты, присущие отдельным категориям преступников, как, например, ворам, убийцам, изнасилователям и др. Череп, мозг, нос, уши, цвет волос, татуировка, почерк, чувствительность кожи, психические свойства преступников подверглись наблюдению и измерению Л. и его учеников, послужив им основанием к общему заключению, что в преступном человеке живут, в силу закона наследственности, психофизические особенности отдаленных предков. Выведенное отсюда родство преступного человека с дикарем обнаруживается особенно явственно в притупленной чувствительности, в любви к татуировке, в неразвитости нравственного чувства, обусловливающей неспособность к раскаянию, в слабости рассудка и даже в особом письме, напоминающем иероглифы древних. Не только эти признаки, однако, но даже основные взгляды Л. на преступника менялись по мере развития его работ, так что развитая им атавистическая теория происхождения преступного человека не помешала ему видеть в последнем также проявление нравственного помешательства и эпилепсии. Быстрота изменений во взглядах и резкость нападок критики побудили Л. в 1890 г. издать краткое изложение сложившихся в ту пору воззрений представителей школы уголовной антропологии («L'anthropologie criminelle et ses recents progres»). Критическое отношение к трудам Л. выясняет крупные недостатки его учения и умаляет значение установленных им положений. Рассматривая уголовное право как отрасль физиологии и патологии, Л. переносит уголовное законодательство из области моральных наук в область социологии, сближая его, вместе с тем, с науками естественными. Генезис преступности приводит его к заключению, что должна существовать аналогия между карательной деятельностью государства, охраняющей социальную жизнь, и теми реакциями, которые обнаруживают как животные, так и растения на испытываемые ими внешние воздействия. Оперируя с понятием преступления не как с понятием юридическим, условным, меняющимся во времени и месте, а как с понятием, относящимся к неизменным явлениям природы, объясняя преступление преступником и не обособляя юридическую и антропологическую точку зрения на него, Л. допустил крупную методологическую ошибку, имевшую роковое значение для его трудов. На брюссельском международном уголовно-антропологическом конгрессе с особой яркостью выяснилась несостоятельность понятия преступного человека как особого типа, равно как и всех тех частных положений, которые из этого понятия выводил Л. Он встретил решительных противников прежде всего со стороны криминалистов, восставших против попытки уничтожения основ существующего уголовного правосудия и замены нынешних судей-криминалистов судьями новой формации, навербованными из среды представителей естественнонаучных знаний. Независимо от криминалистов, Л. нашел себе опасных противников и среди антропологов, доказывавших, что уголовное право – наука социальная и прикладная и что ни по предмету своему, ни по методу исследования она не может быть сближаема с антропологией. В борьбе со своими противниками Л. обнаружил ту же неутомимую энергию, которая никогда не оставляла его в его созидательной научной работе. Он трудится, по его словам, не для того, чтобы дать своим исследованиям практическое, прикладное применение в области юриспруденции; в качестве ученого, он служит науке только ради науки. Возражая на сделанный ему упрек в нелогичности, он, не затрудняясь, ответил: «во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносит логика; так наз. здравый смысл – самый страшный враг великих истин». Не смущаясь нападками, он создавал новые, крупные труды. Так, после соч. о преступном человеке: «L'uomo deliquente» (1876), в котором, рядом с прирожденными преступниками, он исследовал преступников случайных, впавших в преступление в силу несчастного стечения обстоятельств (криминалоиды), полупомешанных, обладающих всеми задатками преступности (маттоиды), и псевдопреступников (караемых законом, но не опасных для общества), Л. написал книгу о политическом преступлении и о революциях в отношении их к праву, уголовной антропологии и науке управления: «Il delitto politico e le rivoluzioni» (1890), в котором, исходя из отвращения большинства к новаторству и стремления к нему гениев и полупомешанных (миносеизм и филонеизм), пришел к заключению, что революция, как историческое выражение эволюции, есть явление физиологическое, тогда как бунт есть явление патологическое. Последним крупным трудом его представляется труд о преступной женщине «La donna deliquente» (1893), первая часть которого имеет предметом своим исследование типа нормальной женщины. Здесь проводится мысль о глубоком различии женщины от мужчины, по ее физической и психической организации. Из трудов Л. переведены на русский язык: «Гениальность и помешательство» (1892), «Новейшие успехи науки о преступнике» (1892), «Любовь у помешанных» (1889). См. И. Закревский, «Об учениях уголовно-антропологической школы» (1891); А. Вульферт, «Антрополого-позитивная школа угол. права в Италии» (1887 и 1893); Э. Радлов, «Чезаре Л. и уголовная антропология» (в «Русск. Обозрении»); Н. С., «Антропологическое направление в исследованиях о преступлении и наказании» («Юридический Вестник», 1882); В. Чиж, «Криминальная антропология» (1895). В журнале «Zukunft» дочерью Л. помещены биографические о нем сведения.
В. С – ий.
Ломонос
Ломонос (Clematis L.) – род растений из сем. лютиковых (Ranunculaceae). Большинство видов относится к группе лиан, только у немногих стебли прямостоячие. Л. – растения травянистые и кустарные. Соки едкие: свежая трава многих Л., приложенная к коже, производит нарывы. Простые или перистые листья у них супротивные; цветки одиночные или собранные в метельчатые соцветия. Околоцветник простой, из 4 – 6 белых или ярко окрашенных листков. Плодики – семянки, с длинно пушистым столбиком. Всех видов около 100. В Европ. России С. integrifolia L. (травянистое растение, стебель прямостоячий одиночный фиолетовый довольно крупный цветок), С. recta L. (полукустарниковая лиана, с перистыми листьями и белыми метельчатыми цветками), С. Vitaloa L. и С. Flammula L. (цепкие, снабженные усами лианы). Многие виды Л. разводятся как декоративные вьющиеся растения: С. Viticella L. (из южн. Европы и Закавказья, с темными красно-бурыми цветками), C.Viorna (из Сев. Америки, с малиновыми или пурпуровыми цветками), С. lanuginosa Lindl (из Японии), С. patens, С. Helena и др. Требуют хорошей почвы и ежедневной поливки; размножаются отводками, черенками и семенами. Виды С. (recta, Flammula, Vitalba) употребляются в народной медицине против сифилиса и ревматизма.
С.Р.
Ломоносов
Ломоносов (Михаил Васильевич, 1711-1765) – знаменитый поэт и ученый. Он был первым русским, который с полным правом мог стоять наряду с современными ему европейскими учеными, по многочисленности, разнообразию и самобытности научных трудов по физике, химии, металлургии, механике и др. Первоклассные ученые XVIII в., как Эйлер, Вольф и др., отдавали справедливость таланту и трудам Л. Современные нам русские ученые находят у Л. блестящие мысли по естествознанию, опередившие свой век. Но Л., по условиям времени, не мог вполне отдаться науке и был преимущественно замечательным популяризатором естествознания. Главная заслуга Л. состоит в обработке русского литературного языка; в этом смысле он был «отцом новой русской литературы». Кроме прозаического языка для научных сочинений, для торжественных речей, Л. создал и поэтический язык, преимущественно в своих одах. Он дал также теорию языка и словесности, в первой русской грамматике и риторике. Почти целое столетие господствовала эта теория в русской литературе, и во имя ее в начале настоящего столетия открылась борьба последователей Шишкова против Карамзина и его школы; более значительное изменение в русской литературной речи произошло только с Пушкина, отрицавшего «однообразные и стеснительные формы полуславянской, полулатинской» конструкции прозы Л. («Мысли на дороге», 1834). Опыты Л. в эпосе, трагедия и история были менее удачны, и он уже в свое время должен был уступить в них первенство другим писателям. Литературная слава Л. создалась его «одами», в которых он является последователем европейского ложноклассицизма. Как национальный поэт, Л. в одах проявил сильный и выразительный язык, часто истинное поэтическое одушевление, возбуждавшееся в нем картинами великих явлений природы, наукой, славными событиями современной истории, особенно деятельностью Петра Великого, наконец – мечтаниями о славной будущности отечества. Как безусловный патриот, «для пользы отечества» Л. не щадил ни времени, ни сил. В массе проектов и писем он, как публицист и общественный деятель, излагал свои мысли о развитии русского просвещения и, как истый сын народа – о поднятии народного благосостояния. Современники называли его «звездой первой величины», «великим человеком», «славным гражданином» (Дмитревский, Штелин). Пушкин, осуждавший прозу Л., сказал о его значении: «Л. был великий человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый русский университет; он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом». Л. родился в Архангельской губ., в Куроостровской волости, в деревне Денисовке, Болото тож, близ Холмогор, в 1711 г. (как значится на могильном памятнике Л. в АлександроНевской лавре; иные свидетельства указывают на 1709, 1710 и даже 1715 гг.; см. Пекарский, «История Академии Наук» II, 267) от зажиточного крестьянина, Василия Дорофеева Ломоносова, и дочери дьякона из Матигор, Елены Ивановой. У отца Л. была земельная собственность и морские суда, на которых он занимался рыбной ловлей и совершал далекие морские разъезды, с казенной и частной кладью. В этих разъездах участвовал и юный Михайло, с таким одушевлением вспоминавший впоследствии в своих ученых и поэтических сочинениях Северный океан, Белое море, природу их берегов, жизнь моря и северное сияние. В литературной деятельности Л. отчасти отразилось также влияние народной поэзии, столь живучей на севере России. И в грамматике, и в риторике, и в поэтическ. произведениях Л. мы находим отражение этого влияния. Еще Сумароков упрекал Л. «холмогорским» наречием. На родине же Л. наслышался о Петре Великом и напитался церковнославянской книжной стариной, которою жили поморские старообрядцы. Отчасти под этим последним влиянием, отчасти под влиянием матери Л. выучился грамоте и получил любовь к чтению. Но мать Л. рано умерла, а мачеха не любила его книжных занятий: по собственным его словам (в письме к И.И. Шувалову, 1763), он «принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных и пустых местах, и терпеть стужу и голод». Грамотные куроостровские крестьяне, Шубные, Дудины и Пятухин, служивший приказчиком в Москве, снабжали Л. книгами, из которых он особенно полюбил славянскую грамматику Мелетия Смотрицкого, Псалтирь в силлабических стихах Симеона Полоцкого и Арифметику Магницкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Г. И.
Ломброзо
Ломброзо (Цезарь Lombroso) – знаменитый психиатр и криминалист. Род. в 1836 г. в Венеции. Молодость его протекла среди тяжелых материальных лишений. Он сидел в крепости по подозрению в заговоре; участвовал в кампании 1859 – 60 гг. Вызванное им и его учениками, в особенности Гарофало и Ферри, движение научной мысли привело к сознанию необходимости пересмотра оснований науки уголовного права, равно как и тех институтов, через посредство которых отправляется современное уголовное правосудие. Внешним выражением обширности этого движения может служить то обстоятельство, что криминальная антропология составила предмет занятий трех международных конгрессов, собиравшихся в Риме (1885), Париже (1889) и Брюсселе (1892; четвертый конгресс предположено собрать в Женеве, в 1896 г.) и создала целую литературу, в виде многочисленных трудов ученых специалистов по разным отраслям знания. В основе учения Л. лежат материалистические воззрения, руководившие трудами френологов и получившие особенное распространение в 60-х годах. Первые работы Л. в области медицины, в особенности о кретинизме, обратили на него внимание Вирхова. С 1855 г. начинают появляться его журнальные статьи по психиатрии, кафедру которой он занял в павийском университете в 1862 г., будучи вместе с тем директором дома сумасшедших в Пейзаро; ныне проф. туринского унив. Особенное внимание обратил на себя Л. теорией о невропатичности гениальных людей, на почве которой он построил смелую параллель между гениальностью и бессознательным состоянием, а также психическими аномалиями. К изучению преступников он один из первых применил антропометрический метод. Задавшись целью выдвинуть на первый план изучение «преступника», а не «преступления», на котором, по мнению Л., исключительно сосредоточивалось господствовавшее до него так называемое классическое направление науки уголовного права, он подвергал исследованию различные физические и психические явления у большого числа лиц преступного населения и этим путем выяснял природу преступного человека, как особой разновидности. Исследования патологической анатомии, физиологии и психологии преступников дали ему ряд признаков, отличающих, по мнению его, прирожденного преступника от нормального человека. Руководствуясь этими признаками, Л. признал возможным не только установить тип преступного человека вообще, но даже отметить черты, присущие отдельным категориям преступников, как, например, ворам, убийцам, изнасилователям и др. Череп, мозг, нос, уши, цвет волос, татуировка, почерк, чувствительность кожи, психические свойства преступников подверглись наблюдению и измерению Л. и его учеников, послужив им основанием к общему заключению, что в преступном человеке живут, в силу закона наследственности, психофизические особенности отдаленных предков. Выведенное отсюда родство преступного человека с дикарем обнаруживается особенно явственно в притупленной чувствительности, в любви к татуировке, в неразвитости нравственного чувства, обусловливающей неспособность к раскаянию, в слабости рассудка и даже в особом письме, напоминающем иероглифы древних. Не только эти признаки, однако, но даже основные взгляды Л. на преступника менялись по мере развития его работ, так что развитая им атавистическая теория происхождения преступного человека не помешала ему видеть в последнем также проявление нравственного помешательства и эпилепсии. Быстрота изменений во взглядах и резкость нападок критики побудили Л. в 1890 г. издать краткое изложение сложившихся в ту пору воззрений представителей школы уголовной антропологии («L'anthropologie criminelle et ses recents progres»). Критическое отношение к трудам Л. выясняет крупные недостатки его учения и умаляет значение установленных им положений. Рассматривая уголовное право как отрасль физиологии и патологии, Л. переносит уголовное законодательство из области моральных наук в область социологии, сближая его, вместе с тем, с науками естественными. Генезис преступности приводит его к заключению, что должна существовать аналогия между карательной деятельностью государства, охраняющей социальную жизнь, и теми реакциями, которые обнаруживают как животные, так и растения на испытываемые ими внешние воздействия. Оперируя с понятием преступления не как с понятием юридическим, условным, меняющимся во времени и месте, а как с понятием, относящимся к неизменным явлениям природы, объясняя преступление преступником и не обособляя юридическую и антропологическую точку зрения на него, Л. допустил крупную методологическую ошибку, имевшую роковое значение для его трудов. На брюссельском международном уголовно-антропологическом конгрессе с особой яркостью выяснилась несостоятельность понятия преступного человека как особого типа, равно как и всех тех частных положений, которые из этого понятия выводил Л. Он встретил решительных противников прежде всего со стороны криминалистов, восставших против попытки уничтожения основ существующего уголовного правосудия и замены нынешних судей-криминалистов судьями новой формации, навербованными из среды представителей естественнонаучных знаний. Независимо от криминалистов, Л. нашел себе опасных противников и среди антропологов, доказывавших, что уголовное право – наука социальная и прикладная и что ни по предмету своему, ни по методу исследования она не может быть сближаема с антропологией. В борьбе со своими противниками Л. обнаружил ту же неутомимую энергию, которая никогда не оставляла его в его созидательной научной работе. Он трудится, по его словам, не для того, чтобы дать своим исследованиям практическое, прикладное применение в области юриспруденции; в качестве ученого, он служит науке только ради науки. Возражая на сделанный ему упрек в нелогичности, он, не затрудняясь, ответил: «во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносит логика; так наз. здравый смысл – самый страшный враг великих истин». Не смущаясь нападками, он создавал новые, крупные труды. Так, после соч. о преступном человеке: «L'uomo deliquente» (1876), в котором, рядом с прирожденными преступниками, он исследовал преступников случайных, впавших в преступление в силу несчастного стечения обстоятельств (криминалоиды), полупомешанных, обладающих всеми задатками преступности (маттоиды), и псевдопреступников (караемых законом, но не опасных для общества), Л. написал книгу о политическом преступлении и о революциях в отношении их к праву, уголовной антропологии и науке управления: «Il delitto politico e le rivoluzioni» (1890), в котором, исходя из отвращения большинства к новаторству и стремления к нему гениев и полупомешанных (миносеизм и филонеизм), пришел к заключению, что революция, как историческое выражение эволюции, есть явление физиологическое, тогда как бунт есть явление патологическое. Последним крупным трудом его представляется труд о преступной женщине «La donna deliquente» (1893), первая часть которого имеет предметом своим исследование типа нормальной женщины. Здесь проводится мысль о глубоком различии женщины от мужчины, по ее физической и психической организации. Из трудов Л. переведены на русский язык: «Гениальность и помешательство» (1892), «Новейшие успехи науки о преступнике» (1892), «Любовь у помешанных» (1889). См. И. Закревский, «Об учениях уголовно-антропологической школы» (1891); А. Вульферт, «Антрополого-позитивная школа угол. права в Италии» (1887 и 1893); Э. Радлов, «Чезаре Л. и уголовная антропология» (в «Русск. Обозрении»); Н. С., «Антропологическое направление в исследованиях о преступлении и наказании» («Юридический Вестник», 1882); В. Чиж, «Криминальная антропология» (1895). В журнале «Zukunft» дочерью Л. помещены биографические о нем сведения.
В. С – ий.
Ломонос
Ломонос (Clematis L.) – род растений из сем. лютиковых (Ranunculaceae). Большинство видов относится к группе лиан, только у немногих стебли прямостоячие. Л. – растения травянистые и кустарные. Соки едкие: свежая трава многих Л., приложенная к коже, производит нарывы. Простые или перистые листья у них супротивные; цветки одиночные или собранные в метельчатые соцветия. Околоцветник простой, из 4 – 6 белых или ярко окрашенных листков. Плодики – семянки, с длинно пушистым столбиком. Всех видов около 100. В Европ. России С. integrifolia L. (травянистое растение, стебель прямостоячий одиночный фиолетовый довольно крупный цветок), С. recta L. (полукустарниковая лиана, с перистыми листьями и белыми метельчатыми цветками), С. Vitaloa L. и С. Flammula L. (цепкие, снабженные усами лианы). Многие виды Л. разводятся как декоративные вьющиеся растения: С. Viticella L. (из южн. Европы и Закавказья, с темными красно-бурыми цветками), C.Viorna (из Сев. Америки, с малиновыми или пурпуровыми цветками), С. lanuginosa Lindl (из Японии), С. patens, С. Helena и др. Требуют хорошей почвы и ежедневной поливки; размножаются отводками, черенками и семенами. Виды С. (recta, Flammula, Vitalba) употребляются в народной медицине против сифилиса и ревматизма.
С.Р.
Ломоносов
Ломоносов (Михаил Васильевич, 1711-1765) – знаменитый поэт и ученый. Он был первым русским, который с полным правом мог стоять наряду с современными ему европейскими учеными, по многочисленности, разнообразию и самобытности научных трудов по физике, химии, металлургии, механике и др. Первоклассные ученые XVIII в., как Эйлер, Вольф и др., отдавали справедливость таланту и трудам Л. Современные нам русские ученые находят у Л. блестящие мысли по естествознанию, опередившие свой век. Но Л., по условиям времени, не мог вполне отдаться науке и был преимущественно замечательным популяризатором естествознания. Главная заслуга Л. состоит в обработке русского литературного языка; в этом смысле он был «отцом новой русской литературы». Кроме прозаического языка для научных сочинений, для торжественных речей, Л. создал и поэтический язык, преимущественно в своих одах. Он дал также теорию языка и словесности, в первой русской грамматике и риторике. Почти целое столетие господствовала эта теория в русской литературе, и во имя ее в начале настоящего столетия открылась борьба последователей Шишкова против Карамзина и его школы; более значительное изменение в русской литературной речи произошло только с Пушкина, отрицавшего «однообразные и стеснительные формы полуславянской, полулатинской» конструкции прозы Л. («Мысли на дороге», 1834). Опыты Л. в эпосе, трагедия и история были менее удачны, и он уже в свое время должен был уступить в них первенство другим писателям. Литературная слава Л. создалась его «одами», в которых он является последователем европейского ложноклассицизма. Как национальный поэт, Л. в одах проявил сильный и выразительный язык, часто истинное поэтическое одушевление, возбуждавшееся в нем картинами великих явлений природы, наукой, славными событиями современной истории, особенно деятельностью Петра Великого, наконец – мечтаниями о славной будущности отечества. Как безусловный патриот, «для пользы отечества» Л. не щадил ни времени, ни сил. В массе проектов и писем он, как публицист и общественный деятель, излагал свои мысли о развитии русского просвещения и, как истый сын народа – о поднятии народного благосостояния. Современники называли его «звездой первой величины», «великим человеком», «славным гражданином» (Дмитревский, Штелин). Пушкин, осуждавший прозу Л., сказал о его значении: «Л. был великий человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый русский университет; он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом». Л. родился в Архангельской губ., в Куроостровской волости, в деревне Денисовке, Болото тож, близ Холмогор, в 1711 г. (как значится на могильном памятнике Л. в АлександроНевской лавре; иные свидетельства указывают на 1709, 1710 и даже 1715 гг.; см. Пекарский, «История Академии Наук» II, 267) от зажиточного крестьянина, Василия Дорофеева Ломоносова, и дочери дьякона из Матигор, Елены Ивановой. У отца Л. была земельная собственность и морские суда, на которых он занимался рыбной ловлей и совершал далекие морские разъезды, с казенной и частной кладью. В этих разъездах участвовал и юный Михайло, с таким одушевлением вспоминавший впоследствии в своих ученых и поэтических сочинениях Северный океан, Белое море, природу их берегов, жизнь моря и северное сияние. В литературной деятельности Л. отчасти отразилось также влияние народной поэзии, столь живучей на севере России. И в грамматике, и в риторике, и в поэтическ. произведениях Л. мы находим отражение этого влияния. Еще Сумароков упрекал Л. «холмогорским» наречием. На родине же Л. наслышался о Петре Великом и напитался церковнославянской книжной стариной, которою жили поморские старообрядцы. Отчасти под этим последним влиянием, отчасти под влиянием матери Л. выучился грамоте и получил любовь к чтению. Но мать Л. рано умерла, а мачеха не любила его книжных занятий: по собственным его словам (в письме к И.И. Шувалову, 1763), он «принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных и пустых местах, и терпеть стужу и голод». Грамотные куроостровские крестьяне, Шубные, Дудины и Пятухин, служивший приказчиком в Москве, снабжали Л. книгами, из которых он особенно полюбил славянскую грамматику Мелетия Смотрицкого, Псалтирь в силлабических стихах Симеона Полоцкого и Арифметику Магницкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68