Он поглядел на телят, бодрых и на вид вполне здоровых, повернулся к Отто Бауэру, разжигая себя злобой: "Ну, сука, дефектных хотел сбагрить!" Отто ковырял носком ботинка бетон пола и ни на кого не глядел.
- У телят рваные уши. Знаете почему?
- Знаю. Жетоны были. Учет. Перед отправкой телят на бойню жетоны сняли. А что?
- Учет - это точно. Учет телят, которых нельзя отправлять на бойню.
- Почему нельзя?
- Незнание этого вас отчасти оправдывает. Но усугубляет вину тех, кто собирался продать вам телят.
- Объясните, пожалуйста, - деловито спросил Семен.
- Объясняться будем в полицейском участке.
Беспокойства у Семена не было. Он даже радовался: за товар еще не расплатился, деньги остались при нем. А мясо возьмет у другого перекупщика. Поедет в Хамм, на самую крупную в этих местах бойню, и сторгуется.Такого тут не бывает, чтобы при живом покупателе не нашлось продавца.
Во дворе стоял полицейский "Мерседес" с открытым багажником, и Фриц укладывал в него коробки, те самые, что привез Отто.
- Что в этих коробках? - спросил синерубашечник.
- Не знаю. Может, конфеты? - усмехнулся Семен.
- Да, конфеты. Для телят. "Экспектомикс кленбутероль". Знакомое название?
- Первый раз слышу. - Семен лыбился в открытую. Ясно было, зачем спрашивает: хочет подловить.
- Хорошо, если так. От этих конфет телята прибавляют в весе по полтора килограмма в сутки.
- Прекрасно.
- Прекрасно?! - Синерубашечник удивленно посмотрел на Семена и открыл дверцу: - Садитесь в машину.
Никакой вины за собой Семен не чувствовал и потому не отказывал себе в удовольствии любоваться пейзажами. Правда пейзажи эти он видел не далее как час назад, но смотреть на них все равно нравилось. От аккуратности домиков, разлинеенности дорог и полей, стабильности, разлитой, казалось, в самом воздухе, приходила уверенность, что и у него в конце концов все образуется.
- Что хоть с телятами-то? - спросил он, не отрываясь от созерцания окрестностей. - Объяснили бы.
- Объясню. - Сидевший рядом с ним в "Мерседесе" синерубашечник постучал пальцами по спинке переднего сидения. - Им для быстрого роста вспрыскивали гормональные препараты.
Что-то слышал Семен об этом, да, как обычно, пропустил мимо ушей. Спросил, пожав плечами:
- Ну и что?
- Препараты содержат канцерогенные вещества.
- Только-то? Да эти канцерогенные вещества - вдоль всех дорог. У нас возле дорог коров выгуливают, сено косят.
- Это ваше дело. А у нас запрещено.
- И за такое арестовывают?
- И в тюрьму сажают, - ответил эксперт таким тоном, будто выматерил, так что дальше расспрашивать расхотелось.
В полицейском участке эксперт провел форменное дознание. Составив акт и заставив подписать его, он бросил Семену через стол его документы, сказал сквозь зубы:
- Вы можете убираться.
- А Отто Бауэр?
- Что вам до него?
- У меня с ним бизнес.
- Ему будет не до бизнеса. Ищите другого компаньона.
Был уже вечер, когда он вышел на улицу. Окна вторых этажей золотило закатное солнце. Отойдя по брусчатке тротуара метров сто, Семен оглянулся и вслух с удовольствием выматерил полицейских законников, а заодно и всех немцев оптом.
- Зажрались!.. Такое бы мясо по сходной-то цене в какой-нибудь Архангельск!..
И вспомнил читанное: в Америке гормональные препараты при выкармливании скота - обычное дело. Обругал себя за то, что поздно вспомнил. Вернуться бы да сказать. Но возвращаться не хотелось. Да и знал: педантов немцев ничем не проймешь.
"Заграничная прогулка", как он называл эту свою поездку, затягивалась и усложнялась. Надо было срочно звонить домой, сообщать, чтобы не торопились гнать рефрижераторы. Огляделся, соображая, откуда это можно сделать, и вдруг наметанным глазом засек хвост. Парень в белой кепочке, шагавший следом метрах в тридцати, резко остановился и отвернулся, стал что-то внимательно рассматривать. Такое могло провести кого угодно, только не Семена, столько раз игравшего в прятки с переодетыми ментами. Значит, его кто-то и зачем-то пасет. Это не столько испугало, сколько удивило: ведь только что был в полиции...
Семен пошел быстрее, свернул в переулок, чтобы провериться, на мгновение задержался у тускло освещенной витрины уже закрытого магазинчика. Белая кепочка не отставала и, похоже, не больно-то пряталась от него. Подойти бы да спросить: чего, мол, надо? Но сработал инстинкт, и Семен пошел на отрыв. Как не раз бывало дома, резко нырнул во двор, намереваясь проскочить его и уйти на другую улицу.
Но этот немецкий двор оказался, увы, не проходным. Было крылечко с обычной коробочкой для переговоров с хозяином дома, были песочница, детские качели, клумба с цветами, а за ней - глухая стена другого дома. Надо было выходить со двора тем же путем.
Семен обернулся и увидел парня в белой кепочке в двух шагах от себя. Но что особенно поразило: в руке у парня угольно чернел пистолет с толстой насадкой глушителя.
Никак не ожидал Семен, что в такой тихой расхваленной Германии нарвется на обыкновенного гопстопника. Дома-то, может, и отбрехался бы, отботав по фене. А как материться по-немецки?..
- Давай! - по-русски сказал парень и протянул левую руку знакомым жестом официального чина, не допускавшего возражений.
- Чего давать? - спросил Семен, торопливо соображая: если русский стопарь, то можно побрехаться, а если немецкий?..
- Документы. Все.
Медленно, стараясь тянуть время, Семен достал паспорт, но парень вдруг шагнул к нему вплотную, ткнул глушителем под ребра и ловко вытряхнул из карманов пиджака все, что там было.
Темнело, единственное выходящее во двор окно дома не светилось, и было ясно, что орать, звать на помощь бессмысленно.
И тут Семен увидел долговязого старика. Думал, грабитель испугается, но тот только скосил глаза на пришедшего, и Семен понял: напарник. А в следующий момент узнал его: тот самый пенсионер, у которого в вагоне вывернул карман.
- Он? - не оборачиваясь спросил парень.
Пенсионер подошел, и Семен близко увидел тусклые, с желтизной и какие-то пустые, как у змеи, глаза.
- Он, он, давай кончай.
Тут Семену стало по-настоящему страшно.
- Вы что, мужики? Я же не взял ничего, только посмотрел.
- Кончай скорей, - безразличным тоном повторил пенсионер.
- Вы что?! За бумажки?! Я хотел в окно выкинуть, пожалел...
Выстрела не слышал никто - ни прохожие на улице, ни хозяева этого глухого дома, ни сам Семен.
2
Тяжелый "Боинг" третий час шел как по струне, строго выдерживая заданную высоту - 30 000 футов. И все это время, как струна, тянулась внизу Великая Сибирская железная дорога. Теперь, после трех часов полета над ней, Инспектор с полным основанием мог назвать ее "великой", ибо ничего подобного не видел за всю свою жизнь.
Ему не надо было, выворачивая голову, глядеть в иллюминатор. Все, над чем пролетал "Боинг", высвечивалось на большом экране в любом увеличенном размере, и при желании можно было даже заглядывать в окна вагонов, бегущих внизу тонкими змейками поездов. Можно было и вообще не лететь: то же самое он видел бы на точно таком же экране, сидя в своем кабинете на берегу лазурного моря.
Летать - это было его капризом, данью рисковой молодости, когда он в одиночку прыгал через континенты на своем любимом двухмоторном "Мустанге".
Железная дорога пересекала блескучие извивы рек, пронзала дымные россыпи городов, и все тянулась, тянулась через безмерные пространства к темневшему на западе горизонту. На языке вертелось сравнение с ожерельем Великое ожерелье России, - но этих слов Инспектор не хотел произносить даже мысленно. Определения "великий", "великое" здесь, над Россией, слишком часто приходило на ум, и это ему не нравилось, поскольку все, с кем он общался там, дома, пользовались применительно к России в основном уничижительными терминами.
У него было много имен, но он предпочитал ими не пользоваться. Имена ни о чем не говорят. Жизнь меняет человека, и он, под влиянием обстоятельств, много раз как бы умирает и вновь рождается. Никого же не удивляет, что, например, мирянину при пострижении в монахи дается новое имя. Потому при общении он чаще употреблял нейтральные термины - Советник, Консультант, Ассистент или, как теперь, Инспектор.
- Господин Инспектор! Время утреннего кофе.
Тонкогубый стюард в белой форме, туго обтягивавшей его тренированную фигуру, он же слуга, он же телохранитель и первый советчик, поставил на стол блюдце с маленькой чашечкой тонкого фарфора.
Инспектор сделал глоток, отодвинул чашку, и стюард тут же убрал ее со стола.
"Утренний кофе"? Он усмехнулся, глянул на правые иллюминаторы салона, в которые рвалось уже не слепящее вечернее солнце, вспомнил чью-то афористичную фразу: "Над нашей империей солнце никогда не заходит". И погрузился в размышления.
Какие же глупцы эти русские правители, поверившие в возможность большой ядерной войны!.. Нужно было только одно - чтобы русские не окрепли экономически, а тратились на вооружения. А потом тратились на разоружение. И кто знает, может, потом придется еще раз заставлять их тратиться на вооружение-разоружение...
Он снова позволил себе усмехнуться. "Качели. Вот что нужно, чтобы эти вечно опасные русские всегда танцевали под нашу дудку".
Нет, ядерная война не планировалась. Доказано и сотни раз проверено на компьютерах: ядерная война - это ядерная зима на всех материках, это гибель всего живого на планете. Какой же дурак будет стрелять себе в задницу, чтобы попугать соседа? Но русским знать это необязательно. То есть кое-кто из них, конечно, знал. Но кое-кто - все равно, что никто. Общественное мнение делается средствами массовой пропаганды, а они подконтрольны. Не дуракам генсекам, а тем, кому это поручено. Политика - дело тонкое.
Он вспомнил, как после Карибского кризиса на Западе всерьез задумались над перспективами. Согласиться с интенсивным развитием Советского Союза было никак невозможно, воевать - тоже. И была разработана концепция. Короткая, всего из пяти пунктов, главный из которых - гонка вооружений. Она не даст Советам реализовать социальные программы. И не менее главная компрометация компартии, что, в свою очередь, ставило задачу переориентации и полного захвата средств массовой информации. При успешном решении этих задач остальные не вызывали затруднений - подтолкнуть граждан СССР к стремлению свободно выбирать страну обитания, разжечь национализм и религиозный экстремизм, доказать, что СССР такой же злодей, как поверженная им фашистская Германия.
В политике надо, как в боксе, - грозить ударом справа, а врезать левой. Вот чего не понимают русские. Если они что-то говорят, обещают, то так и делают и всерьез верят, что другие будут точно так же выполнять обещанное. Будто дипломатия не для того существует, чтобы скрывать истинные намерения.
Прямолинейность и подвела русских. Из кожи лезли, чтобы соответствовать. Чему? Мифу, вернее, многим мифам, которые без устали творили секретные службы, дипломаты, средства пропаганды там, за океаном, в Европе, в подконтрольной Азии.
Удар действительно готовился. Но с другой стороны. Чтобы победить народ, совсем не обязательно воевать с ним. Достаточно приручить руководителей. Вот ведь летит "Боинг", и все посты когда-то хваленой русской противовоздушной обороны помалкивают. Потому что с московских высот спущено указание...
- Радио, господин Инспектор!
Он взял с подноса квадрат бумаги и выпрямился в кресле. Радиограмма сообщала, что слухи о том, будто восточногерманская разведка в свое время собирала компромат на советских боссов, имевших контакты с иностранными спецслужбами, полностью подтвердились. Только и всего. Ничего необычного не произошло на просторах земного шара, ни цунами, ни землетрясения, ни очередного Чернобыля. Но Инспектор обеспокоился. Компромат - это документы. Попади они в руки российских оппозиционеров, и с такой тщательностью готовившийся и вроде бы уже состоявшийся "апперкот левой" может встретить пустоту, а затем, того гляди, последует ответный - прямой в челюсть.
Слава богу, пока что этого можно не опасаться. Поскольку для секретных служб Запада в нынешней России нет секретов. Это раньше было не по себе от одного только упоминания КГБ. Теперь они запутались в спланированных не ими преобразованиях. И есть контроль, о котором они сами не знают. Если кто и опасен, так это отставники. У них - опыт, старые связи, и они бескомпромиссны. Что они там придумывают, когда собираются, как говорят русские, на рюмку чая?..
Не открывая глаз, Инспектор протянул руку, сказал тихо:
- Предыдущее радио.
Стюард выдернул из папки несколько листков бумаги, положил на стол. Но Инспектор все так же продолжал сидеть неподвижно с закрытыми глазами. Он помнил эту шифрограмму чуть ли не дословно. В ней сообщалось о событии, случившемся в маленьком немецком городке с забавным названием Квакенбрюк. Некто, по документам значившийся русским предпринимателем Семеном Корнеевым, выкрал у агента конверт с документами, а затем оставил их в купе. Что-то было не так в этом сообщении, что-то не вязалось.
- Может, просто воришка? Посчитал, что в конверте деньги? - задумчиво спросил Инспектор.
- Преуспевающий торговец. Из тех, кого называют "новыми русскими", сразу доложил секретарь, умеющий не только угадывать желания своего босса, но и обладающий уникальной способностью включаться в его мыслительный процесс.
- Так ловко вынуть конверт из кармана не каждый может.
- Имеется справка: в прошлом - ловкий карманник.
- Значит, содержание тех бумаг его не заинтересовало?
- Неизвестно. Он знал по-немецки и по-английски. Не слишком ли для мелкого воришки?
Инспектор промолчал.
- Вас что-то беспокоит? - спросил секретарь.
- Беспокоит то, что он молодой. Не умещается в ту нишу, которую мы не контролируем.
- Отставников?
Инспектор вновь ничего не сказал. Спустя минуту он продолжил тем же задумчивым тоном:
- А если это игра? Посмотрел бумаги, запомнил, а затем подбросил конверт. Чтобы мы не заподозрили их интерес к этим документам.
- Наши разберутся.
- Не сомневаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34