И сейчас я не могу придумать ничего другого, кроме того, что он не считает ее достойной себя.
— Послушай меня…
— Это потому, что я латиноамериканка.
— Нет. Совсем не потому. Не глупи. Прошу тебя. Послушай же.
— Это ты послушай. Может быть, я — это самое хорошее, что у тебя вообще было. Не теряй меня.
— Но завтра придется…
— Придется? Почему? Это из-за тех, на кого мы работаем? К черту их всех! Они ждут, что я снова подпишу контракт. Но я не собираюсь этого делать.
— К ним это не имеет никакого отношения, — возразил Бьюкенен. — Все дело во мне самом. В том, что я делаю. После этого между нами ничего не может быть, потому что я буду уже не тем, кого ты знаешь. Я буду совсем другим, незнакомым.
— Что ты говоришь?
— Я буду не таким, как сейчас.
Она пристально посмотрела на него, так как в этот момент до нее дошел смысл того, что он говорил.
— Значит, ты выбираешь свою работу…
— Работа — это все, что у меня есть.
— Нет. У тебя могла бы быть я .
Бьюкенен молча смотрел на нее. Опустил глаза. Снова их поднял. Закусил губу. Медленно покачал головой:
— Ты не знаешь меня. Ты знаешь только того, чью роль я играю.
Она смотрела на него, потрясенная услышанным.
— Я всегда буду твоим другом, — сказал Бьюкенен. — Помни об этом. Клянусь тебе. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, если ты когда-нибудь попадешь в беду, тебе надо только позвать. И сколько бы ни прошло времени, как далеко бы я ни был, я…
Хуана встала, и ножки ее стула с резким звуком царапнули по цементному полу. На них начали обращать внимание.
— Если ты мне когда-нибудь будешь нужен, я пришлю тебе открытку, будь ты проклят!
Сдерживая слезы, она почти выбежала из ресторана.
И это был последний его разговор с ней. Когда он вернулся домой, она уже собрала свои вещи и ушла. Ощущая пустоту внутри, он не спал всю ночь и сидел в темноте на их общей кровати, уставившись на противоположную стену.
Точно так же, как сейчас смотрел в темноту за окном купе мчащегося поезда.
3
Бьюкенен понял, что это снова с ним случилось.
Он опять впал в кататонию. Потирая болевшую голову, он чувствовал, будто возвращается откуда-то издалека. В купе было темно. За окном была ночь, и лишь время от времени мимо мелькали огоньки форм. Сколько же времени он так просидел?
Он взглянул на светящийся циферблат пилотских часов, часов Питера Лонга, и с чувством смятения увидел, что было восемь минут одиннадцатого. Из Вашингтона он выехал незадолго до полудня. Поезд давно уже должен был проехать всю Вирджинию. Сейчас он, наверное, далеко в Северной Каролине, а может быть, даже и в Джорджии. Вся вторая половина дня и весь вечер? — в тревоге подумал он. Что со мной происходит?
Голова болела ужасно. Он встал, включил свет в запертом купе, но испугался своего отражения в освещенном окне и быстро задернул шторки. Отразившееся в стекле худое лицо показалось ему незнакомым. Он открыл дорожную сумку, взял из несессера три таблетки аспирина и проглотил их, запив водой из умывальника в крошечном туалете. Отправляя свою естественную надобность, он почувствовал, что его сознание опять плывет, соскальзывает на шесть лет назад, и сосредоточился на том, чтобы остаться в настоящем времени.
Надо было входить в роль. Надо было снова становиться Питером Лонгом. Но в то же время надо было и действовать, функционировать. Нельзя было больше сидеть, уставившись в пространство. Ведь весь смысл поездки в Новый Орлеан и попытки узнать, почему Хуана послала эту открытку, и состоял в том, чтобы получить какую-то цель, какое-то чувство направления.
Хуана. Он не мог снова воплотиться в Питера Лонга, не вспомнив все о Хуане. Ей сейчас сколько? Тридцать один. Интересно, подумал он, держит ли она себя по-прежнему в форме? Она была невысокого роста, тоненькая, но ее натренированное военной подготовкой тело компенсировало эти «недостатки». Это было гибкое, сильное, великолепное тело. Интересно, она все так же коротко стрижет свои густые темные волосы? Тогда ему все время хотелось запустить в них пальцы, ухватиться и тихонько потянуть. Сверкают ли, как прежде, огнем ее темные глаза? Сохраняют ли ее губы тот прежний чувственный изгиб? У нее была привычка от усердия сжимать их и чуть-чуть выпячивать, и ему всегда хотелось погладить их, хотелось так же сильно, как и прикоснуться к ее волосам.
Что же было истинным мотивом этого возвращения в прошлое? — спрашивал он себя. Только ли желание выйти из оцепенения?
Или эта открытка что-то в нем пробудила? Он подавлял воспоминания о ней, как подавлял в себе и многое другое. И вот теперь…
Может мне не надо было се отпускать. Может, я должен был..
Нет, подумал он. Прошлое — это западня. Не тронь его. Оно явно не сулит тебе ничего хорошего, если от него ты впадаешь в кататонию. То, что ты сейчас чувствуешь, просто дурацкая ошибка. В своих прошлых жизнях ты оставил немало неоконченных дел и многих людей, которые тебе нравились, или, вернее, нравились твоим персонажам. Но раньше ты никогда туда не возвращался. Будь осторожен.
Но я не любил тех других людей. Почему она прислала открытку? В какую беду она попала?
С твоими кураторами случился бы нервный припадок, знай они, о чем ты думаешь.
Беда в том, что я так живо ее помню.
Кроме того, я обещал.
Нет, сказал ему предостерегающий внутренний голос. Обещал не ты, а Питер Лэнг.
Вот именно. А в данный момент я и есть он.
Я сказал именно то, что думал. Я обещал.
4
Радуясь отвлекающему воздействию голода и чувствуя облегчение оттого, что находится в движении, Бьюкенен-Лэнг отпер купе, выглянул в покачивающийся коридор, никого не увидел и совсем собрался было выйти, как вдруг решил, что купе запирается на слишком простой замок. Прихватив свою небольшую дорожную сумку, где лежали паспорт и револьвер, он закрыл купе и пошел искать вагон-ресторан.
Ресторан оказался через три вагона, и когда Бьюкенен вошел, то увидел, что он почти пуст, лишь несколько пассажиров допивали кофе да официанты убирали со столов грязную посуду. Свет верхних светильников вагона-ресторана отражался в оконных стеклах, и от этого помещение казалось освещенным непомерно ярко, так что в темноте за окнами ничего нельзя было разглядеть.
Потирая больную голову, Бьюкенен подошел к ближайшему официанту.
Официант, у которого был усталый вид, предвосхитил его вопрос.
— Сожалею, сэр. Мы уже закрылись. Завтрак начинается с шести утра.
— Боюсь, что я прилег отдохнуть и проспал все на свете. И сейчас умираю от голода. Не найдется ли у вас чего-нибудь, чтобы мой желудок не бурчал всю ночь? — Бьюкенен ненавязчиво протянул десятидолларовую бумажку.
— Да, сэр. Я понимаю вашу проблему. Посмотрим, что можно сделать. Возможно, найдется парочка сандвичей с холодным ростбифом, которые вы сможете взять с собой в купе.
— Звучит неплохо.
— И может, еще бутылка содовой.
— Лучше бы пива.
— Ну, — произнес чей-то голос у Бьюкенена за спиной, — пива у меня нет. Но на всякий случай я предусмотрительно запаслась сандвичами.
Не желая показать, что удивлен, Бьюкенен заставил себя выждать несколько секунд, потом медленно повернулся и оказался лицом к лицу с женщиной, которой принадлежал голос. Когда он увидел ее, ему пришлось собрать все свои силы, чтобы не выдать удивления. Потому что он действительно был удивлен.
У женщины были длинные потрясающие огненно-рыжие волосы. Высокая. Лет двадцати пяти — тридцати. Спортивная фигура. Крутой лоб. Отличной лепки скулы. Черты лица, как у манекенщицы.
Он знает эту женщину. Во всяком случае, видел ее раньше. В первый раз на ней были бежевые брюки и желтая блузка. Это было в Мексике. Она его фотографировала перед зданием тюрьмы в Мериде.
Во второй раз на ней были джинсы и рубашка из джинсовой ткани. Это было в Форт-Лодердейле. Она его фотографировала, когда он остановил свою моторку возле лодки Большого Боба Бейли на канале.
В этот раз на ней были коричневые поплиновые брюки и куртка-сафари цвета хаки со множеством карманов, причем в нескольких из них были какие-то предметы. Она походила на рекламную картинку из каталога для туристов. Футляр для фотоаппарата висел у нее на левом плече. Сам фотоаппарат болтался на ремешке через шею. Единственной деталью, которая не гармонировала с таким рекламным имиджем, был объемистый бумажный пакет, который она держала в правой руке.
Левой рукой она добавила свои десять долларов к тем десяти, которые Бьюкенен уже вручил официанту.
— Благодарю вас. — Она улыбнулась. — Я уже не надеялась, что мой друг вообще появится. Спасибо за ваше терпение.
— Ничего страшного, мэм. — Официант сунул деньги в карман. — Если нужно что-нибудь еще, то…
— Нет, спасибо, больше ничего не нужно.
Когда официант вернулся к своей грязной посуде, которую убирал со стола, женщина вновь перенесла внимание на Бьюкенена.
— Надеюсь, вы не сильно расстроились из-за тех сандвичей с ростбифом, о которых он говорил. Мои с курятиной и салатом.
— Простите?
— С курятиной…
— Я не это имел в виду. Мы с вами разве знакомы?
— Вы еще спрашиваете — после всего, что нам пришлось пережить вместе? — В зеленых глазах женщины заплясали огоньки.
— Леди, я не в том настроении. Уверен, что в поезде много других парней, которые…
— Ладно, поиграем, если вы настаиваете. Знакомы ли мы с вами? — Она задала этот вопрос и сама на него ответила: — Да. Можно и так сказать. Можно сказать, что знакомы, хотя, конечно, нас никто не знакомил. — Казалось, ее все это забавляло.
— Я не хочу быть с вами грубым.
— Ничего. Я к этому привыкла.
— Вы слишком много выпили.
— Ни капли. Но лучше бы я действительно пила. Мне ужасно надоело ждать здесь столько времени. Хотя, постойте… — Она повернулась к официанту. — Парочку бутылок пива было бы неплохо. Как вы думаете, мы еще можем их получить?
— Конечно, мэм. Что-нибудь еще?
— Пусть будут четыре бутылки, а к ним можно приложить и те сандвичи с ростбифом. Я чувствую, что ночь предстоит длинная.
— Тогда, может быть, кофе?
— Нет. Пива будет достаточно.
Когда официант отошел от них, она снова повернулась к Бьюкенену.
— Но, может быть, вы предпочитаете кофе?
— Что я действительно предпочел бы, так это узнать, какого дьявола вам от меня нужно?
— Получить у вас интервью.
— Что?
— Я репортер.
— Поздравляю. А какое отношение это имеет ко мне?
— Предлагаю вам пари.
Бьюкенен покачал головой.
— Полнейший абсурд. — Он собирался повернуться и уйти.
— Нет, правда. Спорим, что я отгадаю, как вас зовут.
— Пари предполагает: или что-то выигрываешь, или что-то проигрываешь. Я не вижу, что я выигрываю или…
— Если я неправильно назову ваше имя, то оставлю вас в покое.
Бьюкенен подумал немного.
— Идет, — ответил он. — Я готов на все, лишь бы избавиться от вас. И как же меня зовут?
— Бьюкенен.
— Неправильно. Меня зовут Питер Лэнг. — Он опять повернулся, чтобы уйти.
— Докажите это.
— Я ничего не должен доказывать. Мое терпение кончилось. — Он направился к выходу.
Она пошла за ним.
— Послушайте, я надеялась уладить все без шума, но если вам нужны неприятности, то вы их получите. Вас зовут не Питер Лэнг, и не Джим Кроуфорд, и не Эд Поттер, и не Виктор Грант, и не Дон Колтон. Разумеется, вы пользовались этими именами. И многими другими. Но ваша настоящая фамилия — Бьюкенен. Имя — Брендан. Прозвище — Брен.
Чувствуя судорожную дрожь в мышцах, Бьюкенен остановился в дверях вагона-ресторана. Не показывая своего напряжения, он повернулся и с облегчением увидел, что за столиками в этом конце вагона не было ни одного человека. Он сделал вид, что просто раздосадован.
— Что же мне сделать, чтобы избавиться от вас?
— Избавиться от меня?
— Не понимаю, чего вы добиваетесь?
Она подняла повыше большой бумажный пакет.
— Мне хочется есть. Я не смогла найти вас в поезде, поэтому все время ждала, когда вы придете в ресторан. Потом я заволновалась: а вдруг еду вы захватили с собой? Каждые полчаса мне приходилось совать официанту десять долларов, чтобы он позволил мне занимать стол, ничего не заказывая. Еще десять минут, и здесь никого бы уже не осталось, а мне пришлось бы уйти. Слава Богу, вы все-таки явились.
— Вот именно, — согласился Бьюкенен. — Слава Богу. — Он увидел, что по проходу к ним приближается официант.
— Ваши сандвичи и пиво. — Официант вручил ей еще один бумажный пакет.
— Спасибо. Сколько я вам должна? — Она заплатила, добавив сверх того и чаевые.
Потом они снова остались одни.
— Итак, что скажете? — В зеленых глазах женщины по-прежнему плясали огоньки. — Можно будет хотя бы поесть. Поскольку я не смогла найти вас на сидячих местах, то полагаю, что у вас купе. Почему бы нам не…
— Если, как вы утверждаете, я пользуюсь всеми этими именами, то должен быть наверняка замешан в каких-то весьма темных делах.
— Я стараюсь воздержаться от поспешных суждений.
— Так кто же я такой? Мафиозо? Секретный агент? И вам не страшно быть со мной наедине?
— А кто говорит, что я здесь одна? Не думаете же вы, в самом деле, что я отправилась на такое задание в одиночку?
— Только не рассказывайте мне, что с вами вон те двое, которые как раз допили свой кофе в другом конце вагона, — сказал Бьюкенен. — Они уходят в противоположном от нас направлении. На мой взгляд, не похоже, что с вами кто-то есть.
— Кто бы это ни был, он не обнаружит себя.
— А-а, ну да, конечно.
— Полагаю, что и тот, кто следил бы за вами, тоже не стал бы бросаться в глаза.
— А зачем кому-то следить за мной? — Бьюкенен вдруг подумал, не следят ли за ним и в самом деле. — Это определенно, самое странное… Ладно. Мне тоже хочется есть. И я чувствую, что вы от меня не отстанете. Давайте поедим.
Он открыл дверь в тамбур вагона-ресторана. Стук колес стал громче.
— Но предупреждаю вас…
— О чем?
Она выпрямилась.
— Со мной нелегко иметь дело.
— Надо же, какое совпадение.
Она пошла за ним.
5
Притворившись, что не заметил ее тревоги, когда запирал дверь в купе, Бьюкенен откинул от стенки маленький столик и закрепил его на опоре. Потом раскрыл бумажные пакеты и выложил их содержимое, проследив за тем, чтобы ему достались именно сандвичи с ростбифом, поскольку не был уверен, что она ничем не сдобрила сандвичи с курятиной и салатом, пока ждала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74