«Изгнать из нее всю эту магическую чепуху, – сказал он, – и из нее выйдет сносная шлюха».
Фиона обернулась ко мне, я видел перед собой только темные колодцы ее глаз. Угасающее солнце залило их оранжевым сиянием, словно в ней тоже жил демон.
– В тот день я пряталась на дереве, на том дереве, на котором они повесили моего отца. Я оставалась там два дня, боялась слезть, потому что мне пришлось бы коснуться его и потому, что я думала, что дерзийцы все еще ищут нас. Но я поклялась духу моего отца, что найду мать и спасу ее, дети ничего не знают об испорченности. Потом… ты знаешь, как мы жили потом. Хотя нам приходилось тяжело, Талар научила меня всему: дисциплине, законам, истории, она выяснила, что у меня есть способности, и меня начали готовить к жизни Айфа…
– Но ты же была и сборщиком, ты бродила по городам и могла найти свою мать. Вот почему ты пошла в Загад. Ты шла по следу петушиного гребня, символа Дома Фонтези.
– Мне понадобилось на это девять лет, но я нашла ее. Я говорила себе, что дух моего отца простит ей ее испорченность. Рабыня на кухне узнала во мне эззарийку и сказала мне, что женщина по имени Катрин все еще живет в доме. Я упросила ее передать записку, и она согласилась. Она вернулась, сказав мне, что Катрин весь вечер будет занята, но в полночь придет к фонтану Гассервы. Я не могла ждать. Я забралась на стену над двором и внимательно разглядывала всех, кто входил и выходил, надеясь заметить ее. В тот вечер у Фонтези был праздник. Сотни гостей, сотни рабов. Я не могла найти свою мать. Но вот я увидела семью хозяина: его первую жену, дерзийку, на которую никто не обращал внимания, и его вторую жену, не дерзийку, но одетую так же, как они, в шелка, украшенные камнями. Она улыбаясь села рядом с хозяином, прибежали их дети… трое, чистенькие и ухоженные, нарядно одетые… Было несложно понять то, что Фиона не сказала.
– Он женился на твоей матери, она родила ему детей. Она казалась тебе счастливой. Ты решила, что видишь настоящую испорченность.
Слова хлынули из нее водопадом:
– Когда ночью мать пришла к фонтану, я сидела там на одной из каменных скамеек. Мое лицо закрывала вуаль, но я откинула ее, чтобы она смогла меня узнать.
– Она узнала?
– Да. Она замерла, потом упала на колени, зажимая руками рот, плакала и смеялась одновременно. «Тьенох хавед, даллия, – сказала она мне. – Приветствую тебя от всего сердца, мое дорогое дитя».
– И ты… – Мне не хотелось слушать дальше, невозможно было облегчить ее боль.
– Я встала и прошла мимо, словно ее не было вовсе. Я прошла совсем рядом, чтобы она поняла, что это не ошибка.
– Фиона… Это, конечно, очень тяжело, но это не убийство. Ты смогла выжить и должна жить дальше.
Но Фиона еще не завершила свой рассказ:
– На следующий день я решила еще раз посмотреть на нее, чтобы навсегда запомнить, что такое испорченность. На доме висели траурные знамена. Она умерла.
– Ты не можешь знать…
Фиона подошла к моей постели и протянула мне чашку с водой.
– Я знаю, Сейонн. Я видела ее лицо.
– Неудивительно, что ты ненавидела меня.
Пятнадцатилетняя девочка убедила себя, что ее мать убила испорченность, возникшая из-за рабства, а вовсе не ее собственная жестокость. А мужа королевы, проведшего в рабстве половину жизни, приняли обратно, радовались, говорили: «Он вернулся, чтобы исполнилось пророчество». И ей пришлось услышать от меня, что испорченность и рабство не одно и то же, что испорченность возникает в душе человека, потому что, несмотря на все происходящие в жизни события, человек выбирает сам.
– Я пыталась ненавидеть тебя и целый год упорно над этим работала. Ездила за тобой по Империи, чтобы найти доказательства, уверенная, что если я услышу и увижу как можно больше, то докопаюсь до глубин греха и испорченности, раскрою твой обман, и это оправдает мою жестокость. Но вместо этого ты научил меня состраданию, прощению и честности. Ты показал мне, насколько испорчена я сама, и в то же время снял с, меня этот грех. Такой человек, как ты, не может стать причиной чьей-либо гибели.
– Фиона…
– Чтобы ты ни сделал или сделаешь в будущем, мы трое, Блез, принц и я, – твои творения. Мы стали другими благодаря тебе.
У меня не было слов. Фиона поняла и кивнула.
– Хорошо. А теперь ложись и поспи.
Я лег. Ни на что другое я все равно был не способен. Но прежде чем погрузиться в теплые воды забвения, я все-таки сказал:
– Ты так и не ответила на мой вопрос, Фиона. Что ты собираешься делать дальше?
Она накрыла меня еще одним одеялом и создала заклинание для поддержания огня.
– Мой наставник превратил себя в демона, потому что считал, что это необходимо для спасения мира от гибели. Я пойду по свету, буду читать, спрашивать других, попробую узнать, был ли он прав. Этого достаточно, мастер Сейонн?
Я улыбнулся:
– Достаточно.

ГЛАВА 11


– Ты знаешь толк в земледелии, – произнесла женщина, стоявшая у меня за спиной. – И с растениями справляешься ловко.
Утирая со лба пот тыльной стороной грязной руки, я переставил корзину с рассадой ристы, двигаясь вдоль грядки. Весенний ветер был еще прохладен, но утреннее солнце жарило вовсю.
– Мой отец работал на полях Эззарии, – пояснил я. – Он каждый день брал меня с собой до того, как я начал учиться. Теперь оказалось, что я все помню.
Вынув из корзины нежный стебелек, я выкопал ямку, расправил корни и присыпал их землей, мысленно произнося простейшее заклинание для лучшего роста. Ростки были очень слабыми, но с помощью удобрения и элементарной магии риста даст более щедрый урожай, чем пшеница.
Я гостил в доме у этой женщины и ее мужа и помогал им с весенними посадками. Большую часть своей жизни я провел, участвуя в жестокой и яростной войне, которой, казалось, не будет конца. Затем я сделал все, что было в моих силах, чтобы прекратить ее. Тихое утро и земля под ногтями казались мне воплощением счастья.
Женщина обошла меня, подтащила свою корзину к началу грядки и принялась сажать второй ряд растений. Ее блестящая черная коса змеей вилась по спине, длинные пальцы проворно двигались. Элинор обладала живым умом и прекрасно знала мир, несмотря на уединенное существование в долине. Но об эззарийцах она не знала почти ничего.
– Значит, твой отец не был воином, как ты, этим… как вы их называете?
– Смотрителем? Нет. Он родился без мелидды, поэтому не мог сам выбирать себе занятие. Эззарийцы, лишенные настоящей силы, вынуждены делать то, что им велят. Чтобы кормить тех, в ком обнаруживали мелидду, позволяя им жить, учиться и находить свое место в войне с демонами. Так было, пока один из них не открыл новую истину и не нарушил все.
Она подняла на меня глаза, продолжая работать.
– Извини. Я не хотела опечалить тебя.
Я сел, чтобы успокоить боль от раны в правом боку: одна из великого множества, последняя, самая глубокая и плохо залеченная. Прошло уже восемь месяцев, боюсь, она никогда не заживет до конца. Приговор для воина, даже такого, который не собирается больше браться за меч.
– Я не испытываю боли, вспоминая отца, госпожа Элинор. Он был одним из самых лучших людей на свете. Имей возможность выбора, вряд ли отец стал бы земледельцем, но он никогда не сетовал на судьбу. Я узнал гораздо больше об истинных ценностях именно от него, а не от школьных учителей.
Высокая женщина распрямила плечи, села на пятки и окинула меня царственным взглядом. Покрасневшая кожа на руках и поношенное платье не могли скрыть ее исключительной красоты. Темные миндалевидные глаза и красновато-золотистая кожа были ее эззарианским наследием, хотя она никогда не видела зеленых холмов своей родины.
– Просто ты так редко говоришь об Эззарии, Сейонн, а я знаю, что эззарийцы необычайно привязаны к своей земле. Я подумала, что не стоит напоминать тебе о ней лишний раз теперь, когда ты здесь.
Элинор была чрезвычайно прямодушна. Вообще-то, я ценил это качество в своих друзьях. Хотя какой она мне друг. Мы проводили вместе долгие часы, разговаривая о погоде и воинах из отряда Блеза, ее брата, бывшего бунтаря, но на самом деле ничего не знали друг о друге, кроме обычных фактов биографии. Когда-то она сама состояла в отряде Блеза, совершая вылазки против дерзийцев, но теперь она жила здесь, в чудесной долине, с мужем и двухлетним сыном. Я был магом, бывшим воином тридцати восьми лет, и в моей душе жил демон.
– Если бы я избегал разговоров обо всем, что меня тревожит, то молчал бы почти все время, – ответил я.
Сделав еще шаг, я посадил очередной росток. Мне нравилось общество Элинор, но сейчас я предпочел бы в одиночестве орошать землю потом. Меня ждали дела, обязанности, жестокая правда, и я откладывал встречу с ними со дня на день, продолжая наслаждаться покоем зеленой долины и надеясь, что когда-нибудь буду готов.
– Мой брат сказал, что тебя казнят, если ты вернешься в Эззарию.
– Это не имеет значения. Больше мне нечего делать там. – Лучше бы ей сменить тему.
– Но…
Я улыбнулся, словно извиняясь за свою невеселую компанию.
– Превратившись в то, что его собственный народ ненавидел и боялся тысячу лет, человек не может надеяться, что его простят и примут обратно только за личное обаяние и хорошие манеры. – Особенно после того, как он добровольно впустил демона в свою душу. Я подтянул корзину поближе к себе и принялся распутывать тонкие корешки двух растений. Воплощение Мерзости – так теперь называли меня на родине.
– Я все пыталась придумать, как мне отблагодарить тебя. Слова не смогут выразить моих чувств. Ты спас моего брата… нашего ребенка, наших друзей… но какую цену ты заплатил…
Жар разлился по моему лицу. Я чувствовал, как ее глаза пытаются увидеть во мне демона, не того демона, с которым родился ее брат Блез или ребенок, которого она растила, а совершенно самостоятельное существо, со своим голосом и разумом, которое не было частью моей природы.
– Я ни о чем не жалею, – ответил я. Просто волнуюсь. Просто боюсь. Просто холодею при мысли о неотвратимости будущего и моей роли в нем.
Элинор даже не подозревала, что давно уже отблагодарила меня за все. Даже теперь, двигаясь вдоль грядки и думая только о рассаде, в надежде избежать ее пристального взгляда, я слышал божественную музыку в другом конце долины: детский смех и радостные возгласы, наполняющие волшебством золотой полдень. Я слышал, как топают по траве крошечные ножки и звук тяжелых шагов взрослого, играющего с ребенком в салочки.
– Па! – воскликнул ребенок, мчась через луг к домику под деревьями. На пороге стоял высокий широкоплечий человек, похожий на медведя манганарец с кудрявыми каштановыми волосами. У него не было одной ноги. Он прислонил к дверному косяку свой костыль, наклонился и подхватил на руки мальчика, спасая его от преследования высокого стройного темноволосого человека лет тридцати.
– Что, Эван-диарф, снова перехитрил своего дядю Блеза? – Манганарец взъерошил короткие темные волосы мальчика. – Хитрая лисичка ушла от гончих?
– Точно, – подтвердил Блез. Он похлопал ребенка по спине. – Никогда не видел, чтобы дети так быстро бегали, особенно после целого утра, проведенного за ловлей куропаток. – Он снял со спины холщовый мешок. – Теперь надо ощипать их. Малыш начал засыпать на берегу, и я решил, что пора вести его домой.
– Да, ему пора есть и спать, – подтвердил манганарец, беря свой костыль.
– Хорошо, я займусь сейчас нашим будущим обедом, а потом вернусь. – Блез коротко кивнул нам с Элинор и пошел через луг обратно, туда, где через долину бежал поток.
Добрый спаситель прижимал к груди ребенка, который обнимал его за шею.
– Помаши маме, детка.
Эван замахал маленькой ладошкой Элинор. Черные глаза, синий огонь которых не был заметен с такого расстояния, радостно блестели. Держа одной рукой ребенка, а другой ловко управляясь с костылем, манганарец скрылся в домике. Эван был в полной безопасности в руках Гордена.
Я вернулся к работе, проглотив ком радости и горя, благодарности и щемящего одиночества, появившийся у меня в горле, пока я наблюдал за Элинор, Горденом и ребенком, которого послала им судьба.
– Дочери ночи!.. – Женщина глядела на меня, ее руки безвольно опустились на колени, кровь отлила от прекрасного лица. – Как я могла быть такой слепой? Все эти месяцы… Блез привел тебя, своего друга, чтобы ты мог выздороветь и отдохнуть. Я видела твое лицо, когда ты смотришь на Эвана… просто пожираешь его глазами. Но я до сих пор никогда не замечала, до чего вы похожи. Он твой сын, да? – Она перевела взгляд на обшарпанный домик. – Зачем ты здесь?
Я покачал головой, не зная, что сказать.
– Элинор…
– Почему ты скрывал правду? Эти ваши гнусные эззарианские обычаи… Вы обрекли его на смерть, решили убить ребенка, потому что он не такой, как все. Потому что вы все боялись его. – Она медленно поднялась, сверкая на меня глазами. – И теперь ты понял, что был не прав. Ты здесь, потому что в тебе проснулась совесть? Ты думаешь, твое присутствие оправдает то, что ты отдал его на съедение волкам? Или ты собираешься похитить его? Ты ни разу даже не прикоснулся к нему. Как ты смеешь здесь находиться?
– Госпожа Элинор, прошу… – Как я могу объяснить ей причины, по которым не смею коснуться его, даже если ее доброта и доброта ее мужа допускают это? – У меня нет намерений… вы с Горденом…
У нее не хватило терпения выслушивать мое сбивчивое бормотание.
– Ты никогда его не получишь. Уходи. – Она развернулась и пошла к дому, наступая на только что высаженные растения.
Я вскочил, чтобы бежать за ней, но проклятый бок закололо так, что у меня перехватило дыхание. Мне показалось, что нож Исанны все еще впивается в тело. Солнце ослепило меня, глаза заслезились. Я брел через грядки с ристой, пот пропитывал толстую льняную рубаху, тучи собирались над моей головой. Тьма наползала… Дурное предчувствие охватило меня, я остановился на углу козьего загона, не смея идти дальше. Горден стоял на пороге домика, его лицо было серьезно и сурово. Можно подумать, что смертный остановит меня, если я решу использовать свою силу. Я скрипнул зубами, подавляя чувства, которые не принадлежали мне, хотя и бурлили внутри меня подобно кипящей воде, и заставил свой язык повиноваться моей воле, произносить правильные слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83