«Варшава»: Ad Marginem; 2004
ISBN 5-93321-040-4, 5-93321-094-3
Аннотация
«Варшава» – роман о ранних годах дикого (бело)русского капитализма, о первых «сникерсах» и поддельных, но таких дорогих сердцу джинсах Levi's, о близкой и заманчивой Европе и о тяжелой, но честной жизни последнего поколения родившихся в СССР.
С другой стороны, это роман о светлой студенческой молодости и о первой любви, которая прячется, но светит, о неплохих, в общем-то, людях, которые живут рядом с нами. И о том, что надежда всегда остается, и даже в самом банальном и привычном может мелькнуть настоящее.
Козлов Владимир
Варшава
Ах, боже мой! Мне захотелось пива!
«Дон Жуан». Байрон

I
Открываю глаза, рассматриваю трещины на высоком потолке. На улице гремит трамвай, останавливается, открываются двери. Звучит искаженный динамиком голос: «Следующая остановка – площадь Бядули».
Спрыгиваю с дивана, подхожу к окну. Старый красно-желтый трамвай трогается, дрожат провода. Из кафе «Глинтвейн» в сером сталинском доме выходит дядька в белой рубашке, поворачивает к военному кладбищу.
В квартире тихо. Иван Петрович и Вера Сергеевна – на даче. Мама – их двоюродная племянница, она попросила, чтоб я пожил у них на вступительных экзаменах.
Натягиваю синие вареные джинсы – поддельный «Levis» из Китая – и иду на кухню мимо запертых дверей в спальню и кабинет.
Большая кухня вся захламлена. Ведра с огурцами, пустые банки, пластмассовые крышки. На столе – кучка топинамбуров, земляных груш. Их выращивает на даче Вера Сергеевна. На вкус – как сырая картошка.
Включаю электроплиту с кривыми конфорками, ставлю чайник. За окном в зелени деревьев чирикают птицы.
Отрезаю кусок батона, намазываю вареньем. Капля стекает на стол, я вытираю ее пальцем.
На стене – календари на этот год, на девяносто первый и на девяностый. На девяностом улыбается стюардесса в пилотке. «Летайте самолетами Аэрофлота!»
Сыплю в чашку грузинский чай из квадратной пачки, наливаю кипяток. Несколько чаинок плавают на поверхности.
Захлопываю дверь, спускаюсь по широкой лестнице. По вечерам на площадке между вторым и третьим тусуется компания подростков, они поют под гитару Цоя и «Чайф». Мне слышно их, когда я зубрю устные темы по английскому.
У входа в иняз толпятся родители, громко разговаривают, машут руками. Внутрь их не пускают. На газоне лежат три чувака в костюмах. Рядом валяются их рюкзаки.
Показываю паспорт и экзаменационный лист дядьке с красной повязкой, прохожу в фойе.
К доске объявлений – не пробиться. Из толпы выбирается Аня из моей группы. Она пахнет духами и потом, губы накрашены ярко-красной помадой. Я говорю:
– Привет. Тебе что по диктанту?
– «Четыре». А тебе?
– Еще не смотрел.
– Ну ладно, пока. Удачи.
– Спасибо.
Проталкиваюсь к отпечатанным на машинке листам, нахожу свою группу, «А-15». Мне – «пять». Рядом разговаривают две девушки.
– Нет, я третий раз поступать не буду.
– И я тоже. Пошло оно все на фиг – только мозги сушить… Посмотри на эту козу – оделась, как будто в ресторан.
Они смотрят на загорелую девушку в кружевной блузке. Под блузкой – черный лифчик.
Спускаюсь в переход, захожу в «Энергию». В магазине – чужой, импортный запах. Пацаны лет по десять разглядывают видики: тридцать тысяч и дороже. Из аудиокассет самые дешевые – «Fuji» по двести.
В метро душно, воняет. Рядом со мной – два мужика. Один – лысый, с бородой, у другого – длинные седые волосы и закрученные кверху усы.
Седой говорит:
– Незалежнасть – гэта як божы дар для усих беларусау.
– Да, при всех минусах, это уникальный шанс. Хватит, пожили уже под поляками, потом под москалями. Надо становиться полноценной европейской страной.
– Няма нияких праблемау, Сяржук, нияких праблемау.
В переходе на «Октябрьской» захожу в новый «комок», говорю продавщице:
– Можно посмотреть вон те солнечные очки – за двести пятьдесят?
Она кивает, вытаскивает очки с круглыми стеклами из прозрачного пакета, подносит зеркало. Очки смотрятся классно. Я плачу и сдираю со стекла наклейку «ultraviolet protection».
В ГУМе – новый отдел: товары за СКВ. Джинсы, куртки, кроссовки. Над кассой висит «косуха» с красной подкладкой, на ценнике – «100$/15000руб.».
На улице, у палаток с канцтоварами, усатый мужик продает на разлив лимонад. Я даю ему три десятки, он льет напиток из полуторалитровой бутылки в пластиковый стакан. Я поднимаю глаза, смотрю через очки на небо. Облака кажутся серыми тучами.
II
Стою у окна. Дождь. По стеклу размазались капли. Дядька с портфелем открывает дверь «москвича-412». В комнате холодно, отопление включат только пятнадцатого октября.
Тети Нины, хозяйки, нет дома: с утра поехала в ларек к хлебозаводу за свежим батоном. На кухне болбочет радио, в туалете шумит вода.
Я не спеша сую тетради в рюкзак – первой пары сегодня нет. Ручка падает на пол, я наклоняюсь. Под столом – три пустых молочных бутылки и хлопья пыли.
На остановке – пацаны с ранцами и дед с мешком. Над пятиэтажками дымят трубы. Из-за магазина «Хозтовары» выезжает трамвай.
Я сажусь на продавленное сиденье, складываю зонтик, достаю из рюкзака тетрадь. Открываю устную тему «My Day Off» – «Мой выходной».
В переходе у таксофонов курит чувак в грязных джинсах.
– Слушай, можно тебя на минутку?
Я подхожу.
– Братан, ты здесь учишься, да?
– Ага.
– Понимаешь, такое дело… Пацаны вчера освободились, надо помочь. Рублей пятьдесят, а?
– У меня столько нету.
– А сколько есть?
– Пятьдесят, может, и есть, но мне на обед надо…
– Ладно, не жмись ты. Пацаны только вышли, а тебе – пожрать. Дай хоть десятку…
Я достаю кошелек, вынимаю бумажку со скачущим зайцем, отдаю ему.
– Ну, спасибо. Ладно, давай.
Он сует мне руку, я жму ее, поднимаюсь по ступенькам.
К институту движется народ. На пятачке у входа – толпа курящих.
Английский – в четыреста первой. Я – за последним столом. На стене накарябано ручкой: «Хочу устроиться на работу, телефон 71-91-03». Рядом надпись другим почерком: «Соси банан».
Впереди Карпенко говорит Рублевой:
– В воскресенье ходили на «Динамо», малому за курткой. Двадцать пять баксов, представляешь? В пятом классе пацан. А я заикнулась, что хочу дубленку, так они заныли – денег нет, денег нет…
– А мне мои железно пообещали новые джинсы. В эти выходные идем на «Динамо», но я сначала похожу по «комкам» – вдруг там что нормальное будет. Я летом купила в «комке» светлые джинсы, «ливайс». Почти как настоящие. Здесь, недалеко от института…
– За сколько?
– Не помню, это летом еще было. Тысячи полторы – максимум.
– А в каком магазине? В том, что прямо на проспекте?
– Нет, за «Тортами», знаешь? Пройти «Торты», кинотеатр «Мир», и в следующем доме…
Карпенко – симпатичная брюнетка с короткой стрижкой, а Рублева – уродка. Правда, фигура – ничего, особенно грудь.
Звенит звонок. Я поворачиваюсь к окну. На пятом этаже дома, где аптека, у окна стоит тетка. Я вижу ее каждый раз, когда у нас пара в этом корпусе.
Заходит Кузнецов. Ему лет двадцать восемь, в черном свитере и светло-синих джинсах.
Мы привстаем, садимся. Кузнецов подходит к окну.
– Все стоит тетя. Мы учились – стояла, теперь вот вы…
– Учиться хочет, – говорит Липатов. – Спик инглиш. Наверно, поступала в иняз раз десять и не поступила. Теперь вот смотрит и давится слюной.
Я открываю последнюю страницу полуобщей тетради, начинаю закрашивать клетки через одну.
Кузнецов садится за стол, смотрит на нас.
– Знаете, я утром делал два часа синхронного перевода… В общем, чувствую себя, как выжатый… апельсин. Так что, давайте поработаем в щадящем режиме. Мы же с вами на одной стороне, хотя формально и по разные стороны кафедры…
Некоторые улыбаются, отличница Трофименкова морщится.
– А вообще, сейчас для переводчиков лафа, можно сказать, – говорит Кузнецов. – Особенно с английским. Можно зарабатывать очень неплохо, в энное количество раз больше, чем, скажем, те, кто находится по эту сторону кафедры.
Он встает из-за стола, идет по проходу. У Голубовича вместо закладки – календарик с фотографией «мицубиси».
– Что, голубая мечта? – спрашивает Кузнецов. Голубович надувает губы, дергает плечами. – Тысяч десять зеленых стоит, не меньше.
Конкина спрашивает:
– Юрий Николаевич, а это правда, что со следующего года обучение будет на белорусском?
– Вообще, слухи такие ходят. От наших правителей можно ожидать чего угодно. То они, извиняюсь, Москве жопу лизали, то вдруг все стали ярыми националистами. Сейчас даже мультфильмы на белорусский переводят. Видели? Я вчера включил телевизор – там «Калыханка», и в ней мультфильм – на белорусском.
Конкина говорит:
– И как мы тогда будем учиться, если белорусский введут?
– Ну, как будем, как будем… Выучим. В школе все учили, вспомним, освежим… Будете знать еще один европейский язык, – Кузнецов хмыкает.
Мою руки холодной водой в туалете на втором этаже. Рядом курит препод с нашего факультета – он ведет у сто восемнадцатой группы. В костюме, белой рубашке, волосы стянуты в хвост. Он кладет сигарету на край раковины, вынимает из кармана калькулятор, начинает считать.
В буфете корпуса «А» беру две вареные сосиски с остывшим пюре и стакан томатного сока. Плачу восемьдесят три рубля, сажусь за стол. На нем – три пустых стакана и тарелка с целлофаном от сосисок.
В углу какая-то группа празднует день рожденья. На столе – торты и бутылки лимонада.
– Позвольте мне поднять этот бокал за нашу Марину, – говорит волосатый чувак. – Умницу, красавицу, спортсменку. Вот разве что уже не комсомолку. Зато, в прошлом, само собой, пионерку…
Все хохочут, чокаются лимонадом.
Я разламываю вилкой сосиску.

***
Захожу в ЖЭУ рядом с домом. В коридоре горит тусклая лампочка. Мужик курит сигарету без фильтра, у ног – деревянный ящик с инструментами. В углу свалены лопаты и метлы.
Иду по коридору, упираюсь в дверь, открываю. Еще коридор. Несколько дверей. На одной – табличка «Начальник ЖЭУ». Я стучусь, заглядываю.
– Здрасьте.
За столом – тетка в черной телогрейке, читает «СПИД-Инфо». На полу – обогреватель с раскаленной докрасна спиралью. Я захожу, закрываю дверь.
– Ты по какому делу?
– Насчет работы. Я – студент, хотел бы устроиться дворником.
– А где учишься?
– В инязе.
– Иногородний?
– Ага.
– А откуда?
– Из Могилева.
– Стипендию что, не платят?
– Платят, но мало…
– Да, это раньше можно было жить на стипендию… Что, и родители не помогают?
– У них самих не особо… Да я и не хочу, я лучше сам заработаю.
– Сам, говоришь, заработаешь?
Я киваю. Тетка кладет газету на стол. В центре страницы – фотография голой девушки.
– Это ты, конечно, молодец, что хочешь сам заработать. Не то что некоторые – только им пить да гулять.
Она достает из пачки «ВТ» сигарету, наклоняется, прикуривает от спирали, пододвигает пачку ко мне.
– Нет, я не курю.
– Тоже молодец. Хороший парень – сразу видно. Но помочь я тебе не могу. У нас все места забиты, никто не уходит – у некоторых жилье наше, нельзя уходить. А у кого свое, все равно не уходят – сейчас с работой тяжело, никуда не устроишься. Так что…
– Ладно, спасибо.
– Не за что.

***
Пьем пиво в кафетерии булочной – я, Липатов и Голубович. Липатов в «косухе», черных джинсах и грубых ботинках. Он слушает только «Депеш мод». Голубович – в простой серой куртке.
– Хорошо вчера погудели, – говорит Липатов. – Пошли с моей герлфренд в кабак, посидели. Тысяча двести. Вся стипендия, короче. Проводил ее, потом пипла знакомого встретил, раздавили ботл рашен водка. Утром еле встал…
Липатов морщится, отпивает пива. На стойке – серые бумажки от пирожных, обсыпанные крошками.
Голубович отставляет бутылку, кусает заусенец на пальце и говорит:
– Ну, я вообще тоже с пацаном вчера, корешем своим… Зарулили в кафе, по сто водки…
– Ты ж говорил – дома сидел, футбол смотрел, «Барселона» – ЦСКА?
Я спрашиваю:
– А кто выиграл?
Голубович краснеет.
– Так это после футбола уже…
Голубович смотрит на свои пальцы, они вымазаны шариковой ручкой. Он поворачивается ко мне.
– Ну что, нашел работу?
– Не-а. А ты?
– Тоже пока голяк. Дал объявление в «Экспресс-газету»: «Студент ищет работу в свободное от учебы время». Звонит какой-то хрен, говорит: есть работа – продажа курток «аляска». Он их шьет, а я должен выкупать за свои бабки и продавать на базаре. Я его послал, конечно, – Голубович отхлебывает пива. – Вот устроиться б на валюту на Комаровке. Это, блин, работа, я понимаю… Липа, ты кого-нибудь знаешь, кто там работает?
– Одного знаю – он в сорок шестой учился. Вместе на УПК были, а летом «косухи» брали в ГУМе. Коммерческий отдел тогда только открыли, и в нем – «косухи» по пятнадцать штук. По сто баксов, короче. Потом, в августе, бакс скакнул, а они цены поднять не успели, лоханулись. И «косухи» стали уже не по сто, а по семьдесят – если рублями. Он мне позвонил, мы поехали, взяли.
Я спрашиваю:
– А он что, тоже от «Депеша» тащится?
Голубович говорит:
– А ты с ним можешь побазарить – ну, насчет того, чтобы устроиться на валюту?
– Побазарить, конечно, можно, только сам понимаешь: все туда хотят. Знаешь, сколько кэша приходит? Платишь в день двадцать баксов за место, а остальное, что заработал, твое.
Лицо Голубовича напрягается, он прищуривает правый глаз, трогает подбородок.
– Двадцать баксов в день? Ни фига себе… А сколько он тогда зарабатывает?
– Это тебе никто не скажет. Знаю, что до хера. Музыкальный центр себе взял за четыре сотни, на автоматах играет, в кабаке сидит почти каждый вечер.
– Блин, везет же людям… Ты с ним поговори, ладно?
– Сказал, поговорю – значит, поговорю.

***
Комитет по делам молодежи – в бывшем райкоме комсомола. Вахтер не отрывает глаз от книги «Подозрение. Современный зарубежный детектив».
Я стучу в дверь с табличкой «Приемная», заглядываю. Секретарша печатает на машинке.
– Извините, а куда насчет работы? Я студент…
– В триста двадцатую комнату.
На дверях – таблички. ООО «Импэксторг». МП «Унимакс». ООО «Валерия». На триста двадцатой таблички нет, только номер.
Стучу, открываю дверь, захожу.
1 2 3 4