— Оставь, — сказала Ламбэри. — Пусть Его Могущество скажет что хотел.
— Как это все случилось? — спросил Иллеар, глядя ей прямо в глаза. — Вы ведь успели осмотреть тела, верно? И от того, что ты мне расскажешь, хуже не будет. Если я одержим — знаю все и так. Если нет — вдруг сумею помочь?
Безжалостная усмехнулась:
— Сомневаюсь. Видишь ли, Твое Могущество, все дело в том, как их убили. И целительницу, и «сестру» прирезали кинжалом. Целительницу — сзади, просто вскрыли ей горло, когда она стояла, повернувшись спиной к больному и боком к выходу из шатра: что-то искала на столике, наклонилась — но полог, повторяю, она видела.
— Значит, убийца в это время уже был внутри.
— И стенки шатра не повреждены, то есть одержимый не мог взрезать холстину и залезть туда так, чтобы целительница не заметила.
— А войти раньше, когда в шатре не было никого, кроме уснувшего Джализа?
— Тоже не получается! Целительница неотлучно находилась возле больного. Это подтвердили и «сестры». Одна из них была в шатре до самой ночи, потом ее сменила покойная Данара. По сути, в шатре их было трое: твой человек, целительница и Данара.
Иллеар задумался.
— Нет, все-таки четверо — и этот четвертый был хорошо им знаком, иначе не впустили бы. И уж во всяком случае целительница не поворачивалась бы к нему спиной, не занималась бы своими делами, когда в шатре был чужак.
— Или, — добавила Змейка, которая незаметно подошла и прислушивалась к разговору, — гость сказался больным. И попросил целительницу дать какое-нибудь лекарство.
— Так или иначе, я не понимаю, как это все случилось. А что же «сестра»? Данара ведь должна была видеть, как чужак замахивается кинжалом. Да и он бы не рискнул нападать. Сразу двоих он бы не убил, а Данара вполне могла убежать из шатра, чтобы позвать на помощь. И она ведь видела его!
— Когда одержимый убил целительницу, Данары не было в шатре. — Теперь к разговору присоединилась иб-Барахья. Она, кажется, более-менее успокоила «сестер» и сама тоже выглядела спокойной. И голос ее звучал ровно, с едва заметной горчинкой сожаления: — Я отпустила ее вечером, но велела приготовить мне чай. После полуночи я поднималась на площадку, слушать пустыню. — («Вот куда она ушла потом», — догадался Иллеар.) — К тому моменту чай был готов и дожидался меня наверху. И он был горячим. Данара вернулась от целительницы, заварила чай, оставила на столике и снова пошла в шатер.
— А убийца, — продолжал Иллеар, — не знал, что там должен быть кто-то еще, кроме целительницы! Зарезал ее, после чего… Постойте-ка, а как именно убили Данару?
Ламбэри осклабилась:
— Ты уверен, что хочешь знать все подробности, Твое Могущество? Ей вспороли живот, одним ударом. А потом перерезали горло. И стояла она при этом спиной ко входу, лицом к больному. Наверное, вбежала в шатер, увидела мертвую целительницу, убийцу — и тот сразу же ударил.
— Там все было в крови, — тихо подтвердила Змейка. — Весь шатер. И больной тоже.
В этот момент одна из йор-падд, прибежав, зашептала что-то на ухо Ламбэри. Та, нахмурившись, повернулась к Иллеару:
— Рядом с озерцом, на том краю рощицы, на кустах — капли крови. Не исключено, что убийца там умылся… после всего. Но не обязательно.
— Как же иначе? Он наверняка был в крови: одежда, руки, лицо, волосы… — Иллеар наконец сообразил: — Хочешь сказать, это Джализ?! Но иб-Барахья ведь говорила: ему дали снотворное.
— И он не проснулся, когда все это творилось в шатре, вообще ничего не услышал? Ты в это действительно веришь, Твое Могущество?!
— Не мои — твои люди нашли на кустарниках возле озерца кровь.
— Но не одежду. А кровь, — Безжалостная махнула рукой, — кровь там могла появиться от чего угодно. Змейка, пойди-ка взгляни — что скажешь? Вдруг нащупаешь след…
Чующая вместе с йор-паддой отправилась к озеру. Иллеар понимал, конечно, что этот след, если Змейка его и отыщет, почти наверняка оборвется. Убийца вряд ли настолько глуп, чтобы бросать одежду в воду.
Между тем их с Ламбэри разговор словно превратился в центр водоворота: под разными предлогами сюда подходили все, от служительниц до простых обитателей Таальфи. Издавна оазис считается священной землей, никто и никогда не осмеливался пролить здесь кровь. Местные были уверены, что жизням их ничего не угрожает. И события этой ночи до смерти их напугали — это было заметно по взглядам, по тому, как люди стояли и как несмело придвигались поближе, чтобы не пропустить ни слова.
Доверив наконец сына заботам «сестер», подошел и Эминар ал-Леад. Он замер на полшага позади, за спиной шулдара, и молчал, скрестив на груди руки.
— Итак, — продолжал Иллеар, — убийца прирезал двух беззащитных женщин. Зачем?
— И не тронул твоего Джализа, — напомнила Ламбэри. — «Зачем?» Да причины могли быть самые разные. Джиэммоны — существа, чуждые нашему миру. Их поведение никто не способен объяснить.
Эминар ал-Леад вдруг тихо, упрямо возразил:
— У всего на свете есть причины, девочка. У всего на свете. Мы можем о них не знать, но они есть, есть всегда!
Это неожиданное обращение не сбило Ламбэри с толку. Она снова ухмыльнулась и даже, кажется, обрадовалась тому, что мастер битв вмешался в разговор.
— «Причины»? В самом деле, ты, наверное, знаешь многое о причинах, доблестный ал-Леад. И о джиэммонах, а? Уж всяко больше нашего! И, может, у тебя тоже были причины желать смерти этих женщин? Например, ты — точнее, джиэммон в тебе — собирался убить юного Джализа, потому что рано или поздно тот заметил бы перемены в своем отце. Понял бы, кто именно из вас троих одержим. А так…
— Не проще ли мне было дождаться, пока мы покинем оазис? И потом вернуться в Бахрайд одному. Нет свидетелей, нет жертв — кто усомнится в моих словах? И риска никакого. Конечно, — добавил Эминар ал-Леад, — если верить в то, что «поведение джиэммонов необъяснимо», этим можно объяснить что угодно. Вот только стоит ли? Мне больше нравится метод мудреца Эльямина ох-Хамэда. Этот достойный муж утверждал: для каждого случая следует искать наиболее простое разъяснение и обходиться как можно меньшим количеством допущений.
— Хороший метод, — согласилась Ламбэри. — Мне он тоже нравится. Знаешь, доблестный, кто убийца, если судить, пользуясь наставлениями ох-Хамэда?
— И кто же?
— Твой сын. Слишком уж быстро он оправился после тех ран. — Ламбэри повернулась к Иллеару: — Верно, Твое Могущество? Вы ведь с доблестным ал-Леадом и сами удивились? «Мастерство целительницы»? Вполне допускаю, что и оно сыграло свою роль. А может — не оно одно? Может, именно в Джализа вселился джиэммон? И потом он убил обеих женщин — и снова прикинулся спящим. Это так удобно! Якобы принять сонное зелье и уснуть. А на самом деле?
— А что же на самом деле?
— А на самом деле, доблестный Эминар ал-Леад…
Именно тогда от озера прибежала йор-падда — та самая, что сообщила о каплях крови на кустах.
— Вот, — она протянула Безжалостной нечто, небрежно завернутое в грязную от песка, всю в бурых пятнах, ткань.
— Где это нашли?
— У озера, неподалеку от кустов.
Ламбэри осторожно развернула сверток — и показала всем присутствующим кинжал:
— Чей? Кто-нибудь узнает?
— Да. — Эминар ал-Леад повел плечами, будто ему стало невыносимо холодно, хотя и день ведь уже давно начался, и солнце греет, да еще как! — Узнаю, — повторил он устало. — Это кинжал моего сына, мой подарок, он с ним никогда не расставался.
Йор-падда откашлялась, взглянула на Безжалостную, испрашивая разрешения говорить.
— Змейка сказала, именно им были убиты целительница и «сестра». Это точно.
— Все это хорошо, — отмахнулась Ламбэри. — Вот только воспользоваться кинжалом мог кто угодно: и Джализ, и доблестный Эминар, и любой другой, кого целительница впустила в шатер и оставила у себя за спиной. Любой! — Она обернулась к иб-Барахье и спросила, подчеркнуто вежливо: — Когда же я наконец смогу задать тебе свой вопрос, провидица?
— За тобой придут.
Не добавив более ни слова, иб-Барахья развернулась и ушла в башню — тонкая, хрупкая, желанная. Неумолимая, как сама судьба.
И глядя ей вслед, Иллеар наконец понял, что произошло. Ведь провидицы никогда не спускаются ниже Срединных покоев. А она — спустилась.
«Дважды».
* * *
Все переменилось — и все осталось прежним: таким, как и видела в снах Иллэйса.
… Ах, конечно же, не все! «Всего никогда не увидишь, — предупреждала Хуррэни. — В этом и подвох. Тебе кажется, что ты поняла. Но если внимательно не всмотреться, если поверить первому впечатлению…»
Всмотреться Иллэйса сможет только этой ночью, не раньше. А до ночи нужно как-то жить — жить и сдерживать липкий, рвущийся наружу, сковывающий тебя страх. Все в оазисе держится на иб-Барахье: так движенье телеги зависит от одного-единственного гвоздя, благодаря которому колесо не соскакивает с оси.
Только сегодня Иллэйса по-настоящему поняла, как это — быть колесным гвоздем. Она ходила по башне, направляла, успокаивала словом и взглядом, следила, чтобы у постели раненого дежурили не меньше трех «сестер», чтобы вовремя, не побоявшись россказней Безжалостной, ему поменяли повязки; ключ от оружейной комнаты, где заперли все луки да мечи паломников, повесила на цепочку, цепочку — себе на шею. Назначила вместо Данары «сестру» Сэллике: та, хоть чай заваривать и не умела, а в башне кое-как порядок навела, другим «сестрам» сумела занятия найти, чтобы всяким вздором головы себе не забивали.
Уверившись, что порядок восстановлен, Иллэйса пошла поспать до обеда, а затем, проснувшись и поев, велела звать к себе Ламбэри. Еще подумала с постыдным злорадством: вот и лишних забот добавилось старому душезнатцу; а нечего было скалиться да примеряться в дальний путь. (За Хуррэни. Вот за что — за кого — Иллэйса не простила его. — и не простит вовек. Хоть и не обязан душезнатец горевать о судьбе своих подопечных, вообще ничего такого он им не обязан, только заверять и слово держать, — а все же… все же…)
Этот вопрос, она знала, касается всех, поэтому велела Сэллике созвать в Срединные покои «сестер», и йор-падд, и, конечно, шулдара со старым ал-Леадом. В покоях стало тесно и не-выносимо душно… а может, это будущее сдавило ей разом горло и чай уже не помогал, Сэллике ведь не умеет его заваривать…
— О чем же ты хочешь спросить, Ламбэри Безжалостная, дочь Найрэни Пепельной, мать…
Та резко взмахнула рукой, прерывая ритуальную фразу. Ах да… да. Она не хотела, чтобы кто-то знал о дочери. Ладно, душезнатцу хватит и сказанного.
— Я хочу спросить у тебя, провидица, кто будет пойман и по справедливости осужден за убийство двух твоих служительниц, погибших сегодня ночью. Я хочу знать имя убийцы. Если же это был джиэммон, тогда — имя того, кто им одержим.
Кто-то из «сестер» охнул от неожиданности, две или три йор-падды переступили с ноги на ногу и потянулись к поясам, туда, где прежде висели мечи. Даже старый душезнатец за занавесью, казалось, затаил дыхание: никто и никогда так не спрашивал. Это был сложный, смертельно сложный вопрос. Они даже не понимали, насколько.
Но Иллэйсу вопрос не напугал, только удивил: она не ожидала от Ламбэри такой изобретательности.
— Итак, ты спрашиваешь? — повторила Иллэйса. — Ты спрашиваешь, Ламбэри Безжалостная, дочь Найрэни Пепельной?..
— Спрашиваю, иб-Барахья!
— Да будет так. Я, Иллэйса иб-Барахья, Уста небес, принимаю твою просьбу и клянусь дать тебе нелживый ответ, каким бы он ни был.
Безжалостная, зная, что надлежит делать, молча протянула ей руку.
А после завершения ритуала спросила тихо:
— Когда, провидица? Когда ты дашь мне ответ?
— На рассвете ты все узнаешь.
И только после того, как они покинули Срединные покои, и Сэллике затушила свечи, и душезнатец, поставив корявую, как росчерк клюки, подпись, тоже ушел, — только тогда Иллэйса ощутила дикий, сдавливающий горло страх. Страх и сладостное предвкушение.
А потом, конечно же, пришел он.
* * *
— Ну, что скажешь?
Иллеар не стал добавлять «доблестный» и прочее. Прозвучало бы фальшиво, как пожелание спокойной ночи тем, у кого только что умер родной человек.
Кстати, сегодняшняя ночь для людей в башне будет очень неспокойной…
Иллеар внимательно посмотрел на мастера битв: тот сидел напротив, на огромном, черном от времени сундуке, куда гость-паломник должен был, наверное, складывать свои вещи. Сам Иллеар опустился на кровать и позволил себе слабость: потер пальцами виски. Не помогло. Разумеется.
Эминар ал-Леад оглянулся на вход в гостевые покои и пожал плечами:
— Жаль, что двери не запираются. Но если придвинуть сундук…
— Прости?
— Ну, Джализа-то мы сюда на ночь перенесем. Я уговорю «сестер», да они и сами рады будут. А. потом запремся до утра. Если продержимся, на рассвете все станет ясно. Иб-Барахья назовет имя, йор-падды изгонят джиэммона или убьют одержимого.
— А если это будет твое имя? Или мое? Или она обвинит Джализа?..
Мастер битв поднял голову и спокойно встретил взгляд Иллеара.
— Не обвинит. Вопрос-то задан правильно. «По справедливости осужден», помните? Иб-Барахья назовет убийцу. И вот что я вам скажу. Когда я был сегодня в шатре, я ведь не только успокаивал Джализа, я еще успел осмотреться. Это не Джализ их убил. Когда он потом пришел в себя и бредил… он не прикидывался, государь, не играл.
— Если речь идет о джиэммоне, который «ныряет» и «всплывает» в одержимом, тогда твое наблюдение ничего не меняет. Джализ мог и не знать, что творил джиэммон, завладев его телом.
— Да вы ведь сами не верите, что это Джализ.
— Не верю, — согласился Иллеар. И добавил, чтобы переменить тему: — Так что же еще ты заметил в шатре?
— Пальцы на правой руке целительницы были скрючены, словно она что-то держала в самый момент смерти.
— Что же?
— Ни под нею, ни рядом я ничего не увидел.
— Убийца унес это с собой?
— Или оставил там же. В шатре ведь все забрызгано кровью, еще одна вещица просто легла на полку — и все, поди сыщи, которая! И причина очевидна: эту вещицу убийца попросил у целительницы, когда вошел; по ней можно было бы определить, кто же он.
— И снять подозрение с Джализа.
1 2 3 4 5 6 7 8