Ц Я, пожалуй, поеду, Ц сказал он, поднимаясь. Больше ему ни секунды не хот
елось оставаться в этом доме, с его тайнами и синими чашками. Ц Спасибо з
а кофе.
Ц Спасибо за участие, Ц сказала она и не поднялась, чтобы его проводить,
Ц в город дорогу найдете?
Ц Как-нибудь, Ц пробормотал он.
Дверь тихо притворилась за его спиной, он сбежал с крыльца и остановился,
прикуривая и выжидая, когда повернется ключ.
Ключ повернулся, и он зашагал по гравиевой дорожке к своей машине, дремав
шей за кованой железной решеткой.
Усевшись, он первым делом включил приемник, который бодро запел про топо
линый пух, жару, июль, заглушая все связные мысли.
Ему хотелось скорее уехать, и, не жалея машину, он дал по газам, перескочил
через канаву и на большой скорости пролетел тихий переулок. В зеркале за
днего вида крутилась желтая пыль, и Финский залив блестел свинцовой поте
мневшей водой.
В темном доме пахло сухими цветами и бедой. Он голову мог дать на отсечени
е, что там пахло убийством.
С пробками что-то не то.
Когда бабушка-старушка уронила в воду фен, выбить должно было совсем дру
гую линию или все пробки сразу. Если бы выбило все, их все бы и включили, ког
да нашли тело. Скорее всего выбило только ту пробку, которая “отвечает” з
а ванную. Ее включили, когда обнаружилось, что случилось несчастье, а на со
седнюю никто даже не посмотрел, она так и осталась выбитой. Непонятно тол
ько, почему.
Или кто-то выключил ее случайно, когда выключал ту, другую, чтобы создать
видимость короткого замыкания? Но если ту выключили, значит, дело вовсе н
е в том, что бабушка уронила в воду фен.
Или все это просто случайность, и пробки вылетают постоянно, только деву
шка Настя об этом ничего не знает?
Впрочем, решил Кирилл, это опять не его проблемы.
Это ее проблемы, и пусть она их решает как хочет. Как сможет.
* * *
Жара навалилась на Москву, как борец сумо на боксера веса пера. Бумаги лип
ли к рукам, а рубахи к спинам, на станциях метро продавали хлипкие вьетнам
ские веера, подростки в закатанных штанах и без маек неподвижно сидели в
фонтане на Пушкинской площади.
Спастись было невозможно.
Кирилл устал и хотел в отпуск.
Он с удовольствием думал о том, как прилетит в Дублин, где всегда семнадца
ть градусов и шумит холодный океан. Думал о крохотных прокуренных пабах
и густом темном пиве в тяжелой кружке. Думал о предстоящем двухнедельном
одиночестве, которое ценил больше всего на свете. Думал о прохладе мален
ького дорогущего отеля в самом центре города и ирландском виски в низком
и широком бокале.
И совсем не думал о делах.
Дел было очень много. Перед самым отъездом в отпуск Кирилл собирался еще
наведаться в Питер, где дела шли не так хорошо, как хотелось бы. Впрочем, Ки
рилл знал, что дела никогда не идут так, как хотелось бы, и не разделял песс
имизма своих замов, как раньше не разделял их оптимизма.
Он вылез из-за стола, заваленного бумагами, и некоторое время лавировал п
о кабинету, вылавливая прохладную кондиционированную струю. Попав в нее
, он замер в неподвижности, как сомлевшая от жары собака в тени акации. Ост
орожно, стараясь не делать резких движений, он оттащил от липкой груди ру
баху и снова замер, чувствуя, как холодный воздух льется за воротник.
Через полторы минуты кипяток в голове превратился во что-то похожее на ч
еловеческие мысли.
До отъезда надо бы поговорить с начальником отдела маркетинга по поводу
предстоящей в сентябре строительной выставки в Германии. Компания “Стр
оймастер” традиционно участвовала в этой выставке, и каждый год повторя
лось одно и то же Ц ровно за неделю выяснялось, что к ней ничего не готово:
никто не знает, где стенды, которые в прошлом году были заботливо зачехле
ны и оставлены на складе, буклеты умерли в типографии, потому что запил на
борщик, а имеющиеся безнадежно устарели, кроме того, их, конечно, не хватае
т, и неизвестно, хватит ли новых, даже если удастся привести наборщика в чу
вство, а весь отдел маркетинга вдрызг переругался на почве того, кто имен
но поедет в Дюссельдорф.
Ехать хотелось всем.
В этом году Кирилл, не полагаясь на начальника отдела, своей властью реши
л, кто едет, а кто не едет, распределил роли, раздал партии и велел докладыв
ать ему каждую неделю. Первые две недели начальник бодро докладывал о де
лах, а потом все благополучно затихло, и Кирилл хотел знать, почему.
Стараясь двигаться внутри холодной струи, он подошел к двери и выглянул
в приемную. Секретарши на месте не было, и стало ясно, что придется идти са
мому.
В отделе маркетинга царили спокойствие и благолепие. Кондиционеры рабо
тали на полную мощность, а сотрудники раскладывали пасьянсы. За это Кири
лл Костромин своих сотрудников ненавидел.
Став хозяином и начальником, он перестал понимать, почему люди вместо то
го, чтобы зарабатывать на работе деньги, тратят время на бесчисленные пе
рекуры, чаепития, пасьянсы и разговоры по телефону с такими же ничем не за
нятыми страдальцами, сидящими в чьих-то чужих офисах. Всем сотрудникам з
а хорошую работу он платил щедрые премии, а за плохую устраивал головомо
йки, но ничего не помогало. Вдали от начальничьего глаза сотрудники прод
олжали благодушно бездельничать, и Кирилла это бесило.
Ц Где Бойко? Ц спросил он сразу всех, переполошившихся как куры, любите
лей пасьянса.
После нескольких секунд всеобщего смятения ответила Леночка Брускина,
которая считала, что начальник к ней неравнодушен, и мечтала предпринять
что-нибудь такое, от чего он стал бы активно неравнодушен.
Ц А… Виктор Григорьевич уехал. Сразу после обеда. Может, нужно что-то сде
лать, Кирилл Андреевич?
Сделать нужно было сто тысяч разных дел, но Кирилл не удостоил Леночку от
ветом.
Ц Куда уехал?
Сотрудники переглянулись. Шеф был что-то на редкость мрачен. На горизонт
е собирались тучи, и осторожно, словно пробуя силы, погромыхивал гром.
Ц Домой, Ц преданно глядя на Кирилла голубыми до отвращения глазищами,
доложила Леночка. Ц Он плохо себя чувствовал. Сказал, что поедет домой и
вызовет врача.
Ну да, конечно. Врача. Распаляться не было никакого смысла. Чувствуя свинц
овую тяжесть в затылке, от которой невозможно было повернуть голову, Ц в
ерный признак надвигающегося бешенства, Ц Кирилл все же сказал:
Ц А что, ни у кого нет никаких дел? Все молчали, смотрели на него зачарован
но, как под гипнозом.
Ц Если дел нет, все свободны. Можно разъезжаться по домам.
И осторожно, строго контролируя себя, притворил дверь.
Секретарши на месте по-прежнему не было Ц должно быть, она тоже чувствов
ала себя неважно. Сверяясь по записной книжке, Кирилл набрал домашний но
мер начальника отдела маркетинга, где, ясное дело, никто не ответил, а пото
м еще один, мобильный.
С мобильным дело пошло веселее.
Ц Ну что? Ц спросил он, когда ответили. Ц Как ты себя чувствуешь, Виктор
Григорьевич?
Ц Да что-то у меня с давлением не то, Ц слабым голосом ответил насторожи
вшийся начальник отдела, “Алло” он произнес куда бодрее, Ц и сердце коле
т и… давит с левой стороны.
Ц Врач был? Ц осведомился Кирилл.
Ц Врач? Ц переспросил начальник отдела упавшим голосом.
Ц Клизму поставил? Ц продолжал Кирилл Андреевич. Ц От твоей болезни с
амое лучшее средство Ц клизма. Это я тебе точно говорю, хоть я и не врач.
Ц Да у меня в самом деле давление, Кирилл Андреевич!
Ц Это у меня давление, Ц отрезал Кирилл, Ц а у тебя, Виктор Григорьевич,
сегодня в машине на заднем сиденье сумка с ракетками валялась. По утрам т
ы в теннис не играешь, значит, сейчас поехал. Ты что, забыл, что мы вместе на
стоянку заезжали?
Специалист по маркетингу молчал, как школьник на педсовете.
Все знали, что шефу свойственны сверхъестественная внимательность и ум
ение замечать все вокруг, но, как на грех, именно сегодня Бойко об этом заб
ыл. И дернул его черт сказать про врача!..
Ц Ты приезжай, Ц попросил шеф душевно, от чего у Виктора Григорьевича в
желудке сделалось какое-то неприятное движение, Ц партию отложи и прие
зжай. Про Дюссельдорф потолкуем.
Нагнав на Бойко страху, он положил влажную трубку и вытер мокрый лоб. В Пит
ере тоже тридцать три, и, похоже, до Ирландии и холодного океана он не дожи
вет.
Он собирался уехать в субботу с утра, чтобы не угодить в чудовищные пятни
чные пробки. В пятницу, традиционный “день освобождения Москвы”, выехать
из города было невозможно. Мертвые пробки начинались от Кремлевской наб
ережной и кончались где-то километров за сто от столицы.
Нужно позвонить матери, чтобы они не стали его искать, пока он будет в отпу
ске.
Звонить не хотелось.
Ц Мам, Ц сказал он холодно, Ц это я. Как ваши дела?
И старательно пропустил ответ мимо ушей.
Ц Мам, я в отпуск ухожу. На две недели. Я завтра уеду в Питер и оттуда улечу.
Вернусь, позвоню.
Ц Опять за границу? Ц с тяжелым вздохом спросила мать.
Ц Да. Опять.
Ц И совершенно напрасно, Ц с ожесточением, продолжая давний бессмысле
нный спор, заговорила она, Ц что это за мода такая, на эту заграницу? Тебе ч
то, дома плохо? Что там может быть хорошего? Сплошной разврат и разложение
! Ты бы лучше…
Ц Мне тридцать два года, Ц перебил ее Кирилл и взял со стола крошечную т
рубку мобильного, мечтая, чтобы кто-нибудь ему позвонил, прямо сейчас, в э
ту секунду, Ц я сам знаю, что мне лучше.
Ц Кира, ты очень странный мальчик. Ты же рос в нормальной семье, что с тобо
й сделалось? Разве мы с отцом тебя так воспитывали? Что это за заграницы бе
сконечные, дела какие-то странные! Чем тебе плохо дома? Нужно любить свою
родину и…
Ц Мама, я люблю свою родину. Я живу на своей родине и не собираюсь никуда у
езжать, хотя мог бы. По-моему, этого достаточно.
Ц Что значит Ц мог бы?! Ты что, думаешь об отъезде?! Кира, ты просто сошел с у
ма! Я отрекусь от тебя. Мы все отречемся от тебя! Ты не наш сын, ты… ты… ты про
сто капиталист, без чести и без совести. Как ты можешь даже произносить та
кое?
Ц Ничего такого я не произносил, Ц сказал он с тоской, Ц все это ты прои
зносишь, а не я. Мам, я не хочу больше слушать всякую чушь.
Ц Чушь? Ц чуть не завизжала мать. Ц Я говорю тебе о чести и совести, а ты с
меешь говорить, что это чушь! И в кого ты превратился? Я учила своих детей б
ыть трудолюбивыми, я учила вас чувству товарищества, взаимовыручки, отве
тственности за свои поступки, я учила вас отличать истинные ценности от
всего наносного и пошлого…
Ц Мама, я вовсе не пионер-герой, Ц перебил Кирилл, Ц ты меня с кем-то пут
аешь.
Ц Ты погряз в мещанстве, Ц констатировала мать торжественно, Ц ты про
сто вырос слабым и не смог сопротивляться влиянию Запада. Ты всегда люби
л вещи больше, чем людей, и поплатился за это. Неужели ты на самом деле дума
ешь, Кира, что живешь правильно? Неужели ты можешь хоть чем-то оправдать с
ебя? Неужели твои грязные деньги не жгут тебе руки?
Ц Пока, мам, Ц попрощался Кирилл, Ц я позвоню, когда прилечу из Дублина.
Отцу привет передавай.
Ц Отец о тебе и слышать не желает, Ц сообщила мать с гордостью, Ц ты Ц н
аша ошибка, Кира.
Ц Роковая, Ц согласился Кирилл, положил трубку и подул на мокрые пальцы
.
Он Ц ошибка. Его засосало мещанское болото. Странно, что она не сказала, ч
то он должен очиститься, запеть “Марсельезу” и устроиться на завод, чтоб
ы тяжким трудом смыть с себя позор бизнесменского прошлого.
Деньги Ц гадость. Достаток Ц зло. Мечтать о материальном Ц низко. Не име
ет значения, во что ты одет, имеет значение только твое внутреннее содерж
ание. Все, кто с этим не согласен, Ц недостойные ничтожества. Помыслы дол
жны быть чисты и мысли возвышенны, только тогда ты имеешь право называть
ся человеком.
Зачем тебе джинсы? Бовины брючки вполне ничего, ты в них еще год проходишь
. Какое имеет значение, что все над тобой смеются? Они просто дураки и ниче
го не понимают, только и всего. Зачем тебе в парикмахерскую? Мама отлично т
ебя подстрижет, лучше всякой парикмахерской.
Конечно, лучше. В парикмахерской нужно было оставить целый рубль, а взять
его, несмотря на все презрение к деньгам, было негде.
Яблоки раз в году, в августе, из собственного сада. Яблони были старые, ябл
очки мелкие и несладкие, с почерневшими бочками. Есть их было невкусно, но
других не было. Шоколадкой его в первый раз угостили в школе, и он потом ка
ждый день приставал к Наде Суриковой Ц может, даст еще. Колбаса только по
праздникам, тоненький кусочек колбасы на толстом-претолстом куске хлеб
а. Всю весну и осень он ходил в школу в растоптанных ботах, таща в мешке “см
енку”, полотняные тапочки на резиновом ходу. Зеленые кримпленовые брюки
, перешитые бабушкой из отцовских, натирали кожу между ног, а других у него
не было. Цигейковая шапка была велика Ц почему-то она была ему велика вс
ю жизнь Ц и съезжала на нос, мешая видеть. Примерно до третьего класса оте
ц привозил его в школу на велосипеде. Сидеть было неудобно, попка затекал
а, ноги свешивались и болтались как макаронины, в штанинах полоскался хо
лодный ветер. Прохожие провожали их недоуменными взглядами Ц никто не е
здил зимой на велосипеде, да еще с ребенком. Родители одноклассников его
жалели, одноклассники Ц смеялись.
К семнадцати годам он укрепился в ненависти к образу жизни, который вела
его семья, и подался в хиппи Ц протестовать. В восемнадцать понял, что от
протестов такого рода нет никакого толка, и устроился на курсы водителей
. Потом некоторое время работал сменщиком у шоферов большегрузных машин
на дальних трассах.
Родители к его метаниям относились со снисходительным пониманием Ц он
и готовы были уважать свободу личности, занятой поисками своего “я”, пок
а не выяснилось, что личность ищет не столько свое “я”, сколько где бы побо
льше заработать.
С тех пор все и началось и продолжалось по сей день, когда выяснилось, что
Кирилл Ц ошибка.
1 2 3 4 5 6 7