Неопытной юности…
Легостаев переоделся, сел за компьютер. Церемония церемонией, но о делах тоже нельзя забывать. Первым делом он проверил счета.
Неплохо. Поступили пожертвования от Фонда «Свободы совести», — эти ребята всем мало-мальски заметным сектам отстегивают понемножку. Черт его знает, из каких соображений, да и не важно. Дареному коню в зубы не смотрят.
Из банка «Авангард» пришел перевод — зарплата пятерых работающих Обращенных. Кое-какие счета требовали оплаты, в первую очередь коммунальные. Хотя такого ни разу и не случалось, Легостаев панически боялся оказаться однажды в темном и холодном доме вместе со всей своей полутысячей Обращенных. Неизвестно, что может взбрести им в головы.
Пиликнула трубка. Легостаев посмотрел определитель, поднес телефон к уху:
— Благодать тебе, раба Алина.
— А… да… это я, Единственный. Ка… как вы узнали?
— Ты сомневаешься в силе духа, которую Он дает самому верному своему слуге?
Только он, Наместник, был слугой Предвечного. Остальные именовались рабами.
Раба Алина испуганно залепетала:
— Простите, Единственный! Я… я не хотела. Простите, меня, простите!
Боже ты мой, как легко поддерживать в неискушенных прогрессом пенсионерках веру в свою нечеловеческую сущность! Раба Алина, ранее — Алина Захаровна, упаковщица фабрики «Красный Октябрь», приехала в Москву по лимиту, полжизни отпахала на родное предприятие за копеечную зарплату и получила-таки, в конце концов, вожделенную московскую квартиру. С трудом скопила на кое-какую мебель да маленький цветной телевизор. Ни о каких других достижениях цивилизации, вроде АОНа, она и слыхом не слыхивала.
— Что ты хотела сказать, раба Алина? Голос в трубке сделался заискивающим:
— Я… я нашла покупателя на квартиру. Сегодня звонил один мой знакомый…
Алина Захаровна, то и дело запинаясь, принялась объяснять. Что-то о своем давнем друге, сын которого работает в риэлторском агентстве. Якобы у парня есть хороший клиент, и он хочет провернуть все дело полюбовно, чтобы не переплачивать.
— …он звонил мне утром, сказал, что документы готовы и через несколько дней я уже смогу получить деньги. Я… старалась, Единственный.
— Что ж, твоим братьям и сестрам будет радостно это слышать, раба Алина. Мы сможем наконец подновить южную стену. А если будем экономными — остаток пойдет на постройку лесной Обители. Возможно, и тебе там найдется место. Благодать не оставит тебя, раба Алина, но и ты должна стараться во славу Его. И помни: Он не любит ленивых!
— Я все сделаю, Единственный, все! Спасибо! Да воссияет Благодать на твоем пути!
— Да воссияет. Помни мои слова, раба Алина.
Легостаев отключился, прервав горячие заверения собеседницы. Он улыбался. Конечно, он пожурил Алину Захаровну за медлительность, но не сильно — на самом деле он был доволен. Двухкомнатная квартира в Кузьминках — это тысяч пятьдесят, а то и все восемьдесят. Хватит и на ремонт, и на кое-какие закупки для строящейся Обители, а большая часть пойдет лично ему, Легостаеву. Пай за строящийся коттедж пора вносить, да и вообще…
Он удовлетворенно откинулся в кресле, провел рукой по волосам, подмигнул своему отражению в зеркале. А что? Еще молод, некрасив, но, как говорится, интересен, а теперь еще и не беден. Какая вертихвостка откажется? Да и среди Обращенных бывает иногда на что посмотреть. Редко, но бывает.
Сходить, что ли, в женские кельи, пока эти двое не нагрянули за свежатинкой?
Ладно, успеется. Дела прежде всего.
Легостаев открыл журнал, проверил записи о приводе новых братьев. На этой неделе пока всего двое. Маловато, конечно, но на бесптичье… Да и неделя еще не кончилась.
Первого привел раб Константин. Ну наконец-то и этот начал приносить пользу. Наместник отметил на полях поощрить его. Скажем, направить в женские кельи вне очереди. Или одарить Благодатью. Хотя нет — дорого. Пусть уж утешит какую-нибудь вдовушку типа той же рабы Инги.
А вот второго окрутила раба Люда, Людмила Аркадьевна. Ее, чуть ли не единственную, Наместник иногда называл по имени-отчеству, хотя среди Обращенных попадались женщины куда как постарше. Заслужила. Вот кого точно стоит одарить Благодатью: она за этот месяц уже третьего приводит. Молодчага! Бойкая тетя.
Напротив имен остальных пока стояли пропуски. Наместник нахмурился, бегло просмотрел записи за прошлые месяцы.
Да-а… Кое-кто не старается. Вот, например, эта молодуха, раба Евгения. Сколько раз можно говорить: Предвечный ждет от каждого Обращенного по новому брату или сестре в месяц! А у рабы Евгении — который раз ничего! Какой смысл от такого послушания!
«Он, Предвечный, Пребывающий Вовне и Навсегда — всеблаг и всепрощающ».
Легостаев хмыкнул: каких сил стоило придумать всю эту галиматью! «Пребывающий Вовне и Навсегда»… надо же было такое измыслить! Но верят же!
Предвечный любит своих детей, а вот Наместнику приходится быть жестким и иногда даже жестоким. В его власти— наказывать нерадивых. Скрепя сердце, конечно. Но смотреть сквозь пальцы на плохое поведение рабы Евгении он больше не намерен.
Наместник накинул балахон, повесил на грудь черную перевязь — знак Вечной Истины — и позвонил в колокольчик. Вошла раба Инга, замерла в низком поклоне. Ей не надо было говорить, что она счастлива выполнить любое приказание. Поза была красноречивее всяких слов.
— Приведи ко мне рабу Евгению. Пусть совершит омовение и помолится. Моими устами с ней будет говорить Вечная Истина.
Нет слов, в первый месяц новички исправно выполняют норму. И во второй. Бывает, что и в третий приводят новых братьев, пока не кончатся запасы знакомых, подруг и родственников. А потом приходится выходить на улицы, проповедовать, уговаривать. В принципе, так даже лучше. Ибо друзья и родные, если все же соглашаются прийти сюда, заранее настроены против Наместника, озлоблены. Ну как же! Вот, думают они, очередная секта закабалила их Танечку, Ирку, Алешика… Таких обратить очень сложно. Как ни красноречив Наместник, а удается не всегда.
А на улице все совсем по-другому. Только отчаявшийся, задавленный жизнью человек услышит миссионера Обращенных. Он готов принять Вечную Истину: нынешняя жизнь без единого проблеска давно стоит поперек горла, впереди то же самое — обыденность и пустота, а хочется чего-то яркого, светлого. Хочется быть КЕМ-ТО.
Однако миссионерствовать получается не у всех, а у той же рабы Евгении даже родственников в Москве нет. Не обзавелась пока. Вот и не может никого привести.
Людмиле Аркадьевне проще — она тоже у метро стоит, как и все, бумажки раздает, но глаз-то уже наметан. Не то что у новичков. Конечно, Евгению можно двинуть на другой участок (Легостаев чуть покачал головой: опять комсомольский жаргон прорывается!) — ходить по подъездам в рабочее время. Внешность у нее подходящая: неприметная «серая мышка». Вызывает доверие. Пусть окучивает домохозяек из многочисленного клуба «Кому за 40» или старушек-пенсионерок. Из тех, что и рады бы на лавочках потрепаться, да не с кем уже. А тут — все на дом: и собеседник хороший, и слушатель. Вникает во все перипетии: как Ванька из тридцать второй квартиры вчера напился, да какой, оказывается, жмот зять — полтора месяца не может ее на машине на кладбище свозить. Ну, понятное дело, здесь и разговор начинается другой. Есть, мол, в Москве такие люди, которые всегда готовы помочь и вообще… Друг за друга горой. Кумушки и клюют. Только надо обязательно в рабочее время приходить, чтоб никто не мешал, все успеть до того момента, пока молодое поколение не вернулось. А то можно прямо с порога пинок под зад получить.
Но эту привилегию — проповедовать по квартирам — надо заслужить. Ничего в этом мире просто так не бывает. А тем более под Его взором. Сначала постой на морозе, под дождем-снегом да под плевками прохожих, неси слово Его в заблудшие души, а там, если успех к тебе придет, если Он отметит тебя своей Благодатью, можно будет и другое послушание назначить.
Да, придется, видимо, пригласить рабу Евгению в заднюю комнату.
Легостаев потянулся, размял плечи. Привычно растеклась по телу сладостная истома, дрогнули руки в предвкушении знакомого удовольствия.
Наместник откинул полог с дальней стены своих покоев. За ним обнаружилась невысокая дверца, обитая старым дерматином. Кое-где из дыр вылезла вата, материал обвис, сморщился. Легостаев толкнул дверь плечом, она тяжело подалась, оказавшись неожиданно толстой. Он пощупал обивку с обратной стороны, покачал головой. В прошлый раз все прошло не так гладко, хотел было исправить, да вот закрутился, забыл.
Надо позвонить в «Сизиф». Ребята из строительной конторы язык за зубами держать умеют — проверено. Лишь бы платили. «Сизиф» много странных заказов для Обращенных исполнял — и ни разу никаких глупых вопросов из серии «зачем» да «почему».
.Номер сидел в памяти телефона, даже в книжку лезть не потребовалось. Всегда под рукой — в «Сизифе» полезные ребята, что и говорить. Мастера.
— Алло, «Сизиф»? Игоря Степановича, пожалуйста. Клиент спрашивает, скажите — любимый. Ага. Игорьстепаныч? Легостаев говорит. Как бизнес? Рад за вас. У меня вот какая просьба — не могли бы вы прислать своих мальчиков? Да, по старому адресу. Второй этаж. Пусть представятся — их проводят. Хочу стены обить. Да. Да. Нет, не сайдингом. Двойным слоем звукоизоляции. Для надежности. Оплата? Как хотите: можем по факту, можем сразу. Лишь бы сделали побыстрее. Завтра реально? Отлично. Тогда жду. Спасибо. Да, и вам всего самого наилучшего. Ха, да вы шутник, Игорьстепаныч. Успехов. До свиданья.
Вот и хорошо. «Сизиф» сделает. А то мягкого пластика, как выяснилось, маловато для полной изоляции. В прошлый раз какие-то люди услышали крики, вызвали милицию. Пришлось объясняться: в религиозном экстазе, мол, верующие кричат, бормочут что-то несвязное, волосы рвут, бывает, вообще падают чуть ли не замертво. Вот откуда эти крики, а совсем не потому, что кто-то там кого-то избивает. Побои? Какие побои? А, эти синяки и ссадины! Понятно. Это когда бедная раба Ира билась телом о стены. Истово верит очень, что поделаешь. Потому и сознание потеряла, — свалилась без сил. Да, вы правы, капитан, молоденькая. Именно такие как раз и верят по-настоящему. Регистрация Минюста? Есть, конечно, как не быть. Вот, пожалуйста.
Конечно, капитан тот был не дурак, и все понял правильно. Но в протоколе записана именно та версия, которую высказал он, Наместник. Капитан стоил дешево.
Легостаев поморщился. Не стоит больше так рисковать.
Через полчаса раба Инга доложила о приходе рабы Евгении. Наместник нахмурился. Комната еще не готова, стоит ли сегодня? Ладно, для начала покается, а там посмотрим.
— Пусть войдет.
— Я пришла по твоему велению, Единственный… Голос девушки задрожал, она всхлипнула и замолчала.
Легостаев протянул к ней руки:
— Подойди ко мне, Обращенная раба. Сегодня с тобой будет говорить Вечная Истина. Суровая, но справедливая.
Когда насмерть перепуганная раба Евгения опустилась перед ним на колени, Наместник поймал себя на мысли, что, видимо, упустил в своем саду вполне созревший плод.
Полгода назад ее привела одна из активисток, чуть ли не та же Людмила Аркадьевна. История девушки показалась Легостаеву банальной и не слишком интересной. Родом откуда-то из-под Курска, Женя приехала в Москву поступать в Пищевой институт. Умудрилась успешно сдать все экзамены и даже попасть на вожделенный факультет, а не куда-то еще. Но в первом же семестре случилась неувязочка. Подонок-преподаватель объявил Жене расхожую цену заветного «отлично» в зачетной книжке — ночь в его квартире. А после того как девушка наотрез отказалась, раскрутил скандал, обвинив бедняжку в непристойном поведении. Она, мол, приставала к нему, просила поставить ей оценку без экзамена, предлагая себя в оплату. Поменял знаки.
Женя выглядела не сказать чтобы излишне сексуально, скорее наоборот — надо еще поискать того, кто на нее польстился бы, и институтское начальство приняло версию препода. Женю выгнали с позором.
Без денег, без знакомств в Москве, она не могла нигде устроиться, а возвращаться домой с пометкой «отчислена за непристойное поведение» Женя даже и не думала. Поселок маленький, все про всех знают — слухи пойдут сразу. И как с таким жить?
Тогда-то и набрела на нее Людмила Аркадьевна. Чуть ли не у Крымского моста поймала.
Наместник поморщился, но принял девушку в семью. Будущая раба Евгения в первые дни всего боялась, потом попривыкла, успокоилась. Она очень хотела помогать, приносить пользу, бралась за любое предложенное дело. Даже заслужила Посвящение. Она очень старалась. Но… не получалось. Ни в одном послушании раба Евгения так и не смогла добиться хоть сколько-нибудь заметного успеха. И до сих пор не привела ни одного нового брата.
Тогда, шесть месяцев назад Женя показалась Наместнику не слишком красивой. Даже скорее — слишком некрасивой. Костлявая, бледная, бесцветные неухоженные волосы, глаза скрыты за стеклами совершенно не идущих ей старомодных очков.
«Серая мышка».
Теперь он видел, что Обращение пошло девушке на пользу. Видимо, сказалось ее положение — одна из немногих молодых девушек, постоянно проживающих в кельях. Другие молодухи работают, в общинный дом приезжают поздно вечером, а Евгения, если не отбывает очередное послушание, — все время здесь. Одинокие бабки, да разведенки с нерастраченным материнским инстинктом, вроде той же рабы Инги, нашли себе «доченьку». Небось, хлопотали вокруг, кормили в три руки, приводили в порядок: «Ой, бедненькая, что ж ты такая худущая, щечки бледные… разве ж так принимают Благодать?»
Раба Евгения расцвела. На щеках появился румянец, фигурка вполне округлилась — заметно даже под мешковатым балахоном, ежедневной одежды Обращенных. Волосы красиво уложены (Наместник вспомнил, что одна из новых сестер, раба Виктория — отличный парикмахер).
«Серая мышка» совершенно незаметно для него превратилась в «тихий омут». Тот самый, в котором «черти водятся».
Наместник взял рабу Евгению за подбородок, приподнял голову.
1 2 3 4 5 6 7