— Потому что именно вы и примете моё предложение.
— Лететь на тарелке? — сморозил Котов.
— Вернуться в прошлое.
На несколько секунд мы словно одеревенели. У меня в голове тупо прокрутились сюжеты из «Янки при дворе короля Артура».
— А что нас ждёт в будущем? — спросила Вера.
— Про вас лично не могу сказать ничего определённого, но так, вообще, кое-что помню из истории. Горбачёв, перестройка, Ельцин, Путин, общеевропейская валюта… Что-то в таком роде.
Голова у меня пошла кругом; из сказанного мне были знакомы только два слова: Горбачёв и перестройка.
— Теперь сделаем так. Каждый напишет на бумажке год, в котором он хотел бы оказаться. Потом сложим их вместе и посмотрим, что получится.
Тут до меня дошло, что Иванов разговаривает с нами, не открывая рта. Он постоянно что-то сосредоточенно грыз и рвал зубами, запивая пивом. А вот мои спутники, кажется, этого ещё не поняли.
Вера попросила у меня ручку, взяла салфетку и сразу написала какую-то цифру.
Я сопоставил кое-какие даты и тоже написал, затем передал ручку Котову.
Тот тоже написал.
Петрушка думал с минуту, затем тоже что-то вывел.
— А теперь полюбуйтесь, — сказал Иванов.
На всех четырёх бумажках стояла цифра «1982».

Санитары

— Возьмите это, — заторопился вдруг Иванов и высыпал из ладони на стол четыре довольно крупные белые таблетки, похожие на аскорбинку. — Примите завтра ровно в полночь. До этого мы ещё встретимся. Мне нужно выйти в туалет…
Иванов встал, но направился не к выходу, где был туалет, а вглубь зала и сразу затерялся в толчее.
Послышался шум, в дверях показались санитары в белых халатах. Их было двое, и они сразу подошли к нам.
— Мы разыскиваем опасного сумасшедшего, сегодня утром он задушил врача и сбежал из больницы. Называет себя гуманоидом. Способен проделывать кое-какие дешёвые фокусы. Он вам что-нибудь говорил? Передавал какие-либо предметы?
Переглянувшись, мы покачали головами.
— В какую сторону он направился?
Котов неопределённо махнул рукой. Санитары двинулись в указанном направлении, и их белые халаты плавно растворились в толчее.
— Мне тоже надо… в туалет, — сообщил Петрушка и тоже, можно сказать, растворился. С ним всегда происходило такое от волнения.
А я вдруг понял, что эти санитары говорили с нами, не разжимая губ.
— На входе не видели никаких санитаров, — сказал Петрушка, вернувшись из туалета.
На часах было всё так же без четверти два.

Ночь

Мы зашли в магазин, вернулись в квартиру и как-то быстро все напились. Петрушка и Котов рядком заснули, а мы с Верой, сидя в красном свете абажура, ещё кое-как переговаривались. Котовский видеомагнитофон (большое богатство по тем временам) с выключенным почти до нуля звуком показывал душераздирающий ужастик. Я наполнил две рюмки и жестом предложил выпить. Вера взяла свою и икнула, расплескав половину. Она виновато улыбнулась, я долил, и мы выпили.
— Слушай, Карлов, а что ты вообще обо мне знаешь? — неожиданно и громко спросила Вера.
Предшествовавшие четверть часа мы молчали. От неожиданности Котов заворочался, а Петрушка заохал во сне.
Я ждал, что Вера продолжит, но минут через десять понял: она сказала всё, что хотела.
— А что я должен знать? — спросил я ещё немного погодя.
— Помнишь десять заповедей?
С длинными промежутками я стал перечислять то, что помнил. Правда, спешить было совершенно некуда. На «не прелюбодействуй» Вера жестом меня остановила.
— Как ты понимаешь эту заповедь?
Я задумался. Не называть же грехом любые добрачные отношения и всё такое…
— Наверное, действия, приносящие какой-то вред?
— Карлов, я тоже так думаю. А скажи мне, пожалуйста, приносят ли какой-нибудь вред проститутки?
— Наверное, разносят что-нибудь венерическое, СПИД…
— Врёшь, глупости. Проститутки не работают без презервативов.
Мне показалось, что Котов пошевелился.
— Тогда не знаю. Может быть, это не грех. Может быть, для некоторых даже благо.
Вера хитро прищурилась:
— Хочешь, что-то скажу?
— Не надо.
— Это тоже ещё не всё.
Затушив сигарету мимо пепельницы, Вера засучила рукав выше локтя.
Я не стал утруждать себя фокусированием пьяных глаз, и так всё было ясно.
— Давно?
— Что именно?
Мы помолчали, глядя в телевизор: на экране замелькали кадры отчаянной порнухи. Я налил в рюмки, выпил свою.
— Это, — она шевельнула рукой, — давно, лет пять. А то, — она кивнула на телевизор, — потом, когда понадобились деньги… на это.
Вера выпила. Я посмотрел на кровать. Мне снова показалось, что Котов не спит — слишком уж тихо он лежал.
— Котов, ты не спишь?
— Нет, — послышался приглушённый звук из подушки.
— Слышал?
— Слышал. Я и так знал.
— А-а… чего ты вообще, спящим притворяешься?
— Не притворяюсь. Просто лежу.
Котов лежал лицом в подушке и его было еле слышно. Он поднялся и сел на кровати. Я разлил на троих. Мы выпили. Котов взял руку Веры и стал её разглядывать.
— Ну и дура, — сказал он.
Вера отдёрнула руку и спустила рукав. Мы помолчали.
— А ты откуда знаешь? — спросил я Котова.
Тот посмотрел на Веру.
— Я здесь пару раз кололась с приятелем. Предлагала ему сдать вторую комнату. Взяла с него слово, чтоб помалкивал.
— Я не подумал, что это так серьёзно. Теперь завязать не можешь?
— Нет.
Котов налил себе водки в фужер и медленно выпил. Содрал кусок кожуры с апельсина и сунул в рот.
— Хреново, в общем. Как и у меня.
С этими словами он снова вытянулся животом на своей кровати и через несколько секунд засопел в унисон Петрушке.
Я не сводил глаз с Веры. То ли благодаря лёгкому шоку от сказанного, или просто от её присутствия, мне вдруг мучительно её захотелось.
Вера икнула и, глядя на меня, засмеялась.
— Карлов, ведь ты всё ещё меня любишь.
Это была правда. Она смотрела на меня, блестя пьяными раскосыми глазками и насмешливо улыбалась.
— Знаешь, что очень важно в нашей работе? — проговорила она кокетливо. — Иметь привлекательное нижнее бельё. Хочешь покажу?…
У меня похолодело в животе, в голове стало ясно, как в космосе. Вера закинула свою длинную ногу в туфле на столик и медленно, пальчиками потянула к себе юбку.
Её чёрные в сеточку чулки держались на резинках, а кружевные трусики были почти прозрачны. Это было слишком. У меня закружилась голова, я почувствовал, что близок к оргазму. Я опустился на колени и, обняв её за бёдра, стал покрывать поцелуями обнажившуюся часть ноги между чулками и трусиками. Вера, кажется, тоже плохо соображала, что делает. Она порывисто вздохнула и обхватила мою голову руками.
— Хорошо, — сказала она, — пойдём в ту комнату. Сделаю напоследок что-нибудь хорошее…
Мы открыли глаза, кажется, одновременно, когда луч дневного солнца, медленно подобравшись, лёг на наши веки. Под нами был только ковёр; сверху — покрывало, стянутое с кровати, скорее всего, уже во сне, под утро. На полу была разбросана наша одежда. Блаженство и отчаяние владели одновременно моим существом. Была ещё надежда… В дверь просунулся Котов. Присвистнул и скрылся, а через минуту присвистнул просунувшийся Петрушка. Я, не глядя, запустил в него ботинком.
— О чём ты думаешь? — спросил я Веру.
— Наверное, о том же.
— Думаешь, это возможно?
— Если это произойдёт, я выйду за тебя замуж.
Когда мы оделись и вышли, Петрушки уже не было, а Котов с видом зомби начинал прибираться в комнате. Хотя на столе ещё стояли начатые бутылки, пить уже никто не мог. Мы вышли на улицу.
— Прощай, на всякий случай, — сказала Вера, усаживаясь в такси. — Если ничего не произойдёт, больше не увидимся.
Только когда машина тронулась с места, я понял смысл этой фразы и похолодел.

Котов

Петрушка ушёл, а Дима занялся уборкой. Несмотря на то, что выпивки для опохмелки оставалось ещё вполне достаточно, он закупорил и убрал бутылки, а наполненные стаканы безжалостно выплеснул в раковину. Там, в раковине, нагромоздилось порядочно посуды, и Котов добросовестно её вымыл.
Первое, что Дима сегодня сделал, проснувшись, — это проверил наличие таблетки, так как было ещё трудно разобрать, что приснилось, а что было на самом деле. К своему огорчению он обнаружил, что таблетки в кармане нет.
— Сигареты под столом валяются, — подсказал Петрушка. Его уже выкрутило в туалете едва ли не наизнанку. Он сидел в кресле бледный и дрожащий, собираясь силами встать и уйти домой.
Дима с досадой отмахнулся и стал тереть лоб. Петрушка вяло попрощался и направился к выходу.
— А ты помнишь этого Иванова? — спросил он, уже держа руку на замке входной двери.
Котов впился в него расширенными глазами.
Петрушка достал из кармана свою таблетку, подбросил на ладони и, приблизив к очкам, попытался разглядеть её.
— А моя… где? — проговорил Дима.
Петрушка спрятал таблетку, приложил ладонь к голове и простонал:
— Котов, что дома-то будет?
Сказав это, он удалился.
Дима сел в кресло, плеснул себе чего-то в стакан и выпил. Скорее всего, свою таблетку он, по пьяной привычке, раз десять перепрятывал. Алкоголь на время прояснил мысли, и Дима решил проверить наиболее вероятные места в процессе уборки. Когда он начал снимать с кровати постельное бельё, то сразу наткнулся на таблетку. Она была под подушкой.
Предшествовавшая описываемым событиям пятилетка отмечалась для Димы Котова стремительными взлётами и ещё более стремительными падениями; большой радостью и великой печалью.
Весной 1982 года, вернувшись из армии, он, по настоянию родителей, поступил на рабфак института. Сами родители уехали на работу в Монголию, оставив Диму одного в отдельной двухкомнатной квартире. Тогда он бросил институт и сколотил ансамбль, специализировавшийся на обслуживании свадебных торжеств.
Благодаря административной жилке Котова, дела у ансамбля шли неплохо — деньги платили по тем временам хорошие, а дармовая выпивка и доступные женщины делали жизнь беззаботной и приятной.
В 1986 году судьба преподнесла ему новый подарок: их ансамбль заметил известный композитор Александр Марусин. За пару месяцев он превратил ресторанных лабухов в настоящую рок-группу, исполняющую не очень качественный, но популярный в массах музыкально-поэтический материал.
Как стало ясным уже впоследствии, группа изначально существовала только как способ обогащения самого Марусина. Людей можно было менять как износившиеся детали механизма. Но Котов понял это только тогда, когда его самого, на пороге пика популярности группы, выставили на улицу. «Дайте мне хороших ребят, — говорил когда-то Дюк Эллингтон, — а играть я их как-нибудь научу». Александр Марусин имел противоположное мнение по данному вопросу.
Тогда же Котова постигло душевное потрясение, на личном фронте: его бросила любимая девушка. Марина не выдержала бесконечных гастролей и неопределённости. Получилось так, что и группу, и Марину он потерял едва ли не в один день.
Вот уже год Котов работал приёмщиком в пункте приёма стеклотары. График — неделя через неделю, по двенадцать часов. Деньги хорошие, работа — дерьмо. Переодевшись в ватник и перчатки без пальцев, скрупулёзно обсчитывая пьянчужку или полуслепую бабушку на пять-десять копеек, он чувствовал себя не то Гобсеком или Плюшкиным, не то (в минуты просветления) просто мерзавцем.
В личном плане дела на данный момент обстояли следующим образом.
Рядом с домом находился ДК им. Кирова с танцевальным «Мраморным» залом, где собирались по большей части моряки из находившегося поблизости училища и девушки из соседних общежитий с целью знакомства. Девушек интересовала возможность выйти замуж, их партнёров — случайная связь.
Перед матросами и лимитчиками Котов имел решающее превосходство: у него была квартира, и он мог предъявить её незамедлительно.
Сценарий всегда был один и тот же. Дима прохаживался по танцевальному залу и буфету, разглядывая наиболее привлекательных особей женского пола. Девица, ответившая ему заинтересованным взглядом, намечалась жертвой низменных интересов Котова и приглашалась на медленный танец.
Во время танца Котов в непринуждённой форме давал о себе необходимую информацию («знаете ли, сидел-сидел один в пустой квартире…»).
После танца (одного, не более) они выходили прогуляться по свежему воздуху. Вскоре Дима с удивлением замечал, что они находятся возле его парадной и предлагал зайти, попить чайку. Подавляющее большинство особей легко соглашалось, движимое любопытством и смутной надеждой. Немногие для приличия заставляли себя поуговаривать, совсем немногие, единицы, наотрез отказывались. В последнем случае Котов, если было не лень, возвращался в ДК.
Таким образом, новая знакомая становилась его любовницей — приходящей или живущей с ним какое-то время.
Связь продолжалась до того момента, когда любовница заговаривала о браке. Это происходило в разных случаях по истечении одного дня (всего один раз) до нескольких месяцев (тоже всего один раз).
Для «приходящей» Котов вдруг становился ужасно занятым человеком — буквально ни минуты свободной для свидания. И девушка отчаливала.
С сожительницей иногда приходилось расставаться при помощи жестокой шоковой терапии. Это могла быть грубо спровоцированная ссора с шумным уходом, даже с дракой. Или тихое признание в несуществующей венерической болезни (заканчивавшееся тем же самым).
Получалось, что и в личной жизни без Марины у Котова всё складывалось погано, и выхода из этого круга до вчерашнего дня он не видел.
То, что произошло в пивном баре, каким бы нелепым не казалось, было свершившимся фактом, и таблетка на его ладони была вещественным тому подтверждением. Ну, а кем на самом деле является этот Иванов —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37