Краткое и потрясающее предчувствие смерти, рожденное на холодном ветру, коснулось Фритти. Он вспомнил о том, что ему необходимо сделать.
– Не будет ли мне милостиво позволено попросить у вас, лорд Хлоп, – начал он.
– Прос.
– У меня есть известие, которое надо передать в Перводомье, лордам моего Племени. Передать поскорей. Сам я пока не могу быстро передвигаться. Я еще слишком слаб.
– Рикчикчики сделают-сделают, – без колебаний сказал лорд Хлоп. – Мы брать-брать весть-несть. Мы послать мастера Плинка. Плинк столь-быстр, как орех-пад-вниз.
Юный Рикчикчик уселся на ляжки, зримо надуваясь важностью.
– Он выглядит очень дельным, – одобрил юнца Фритти. – Но ему нельзя идти одному. Известие важнейшее, а путь в Коренной Лес долог и опасен. К тому же… – Хвосттрубой постарался сказать это как можно мягче. – К тому же коты Перводомья далеко не так, как я, знакомы с мужеством и великодушием Рикчикчиков. Они могут проявить недопонимание. Лучше послать большой отряд.
Когда слова Фритти дошли до общего сведения, мастер Плинк сразу сник, лишаясь важности, а двум-трем юным белочкам вновь стала угрожать дурнота. Однако лорд Хлоп остался невозмутим.
– Чудной Желудь! Успок-успок, кош-дружок. Много Рикчикчик скоро пойти-пойти. А Плинк будь-будь горд – наш маленький лорд! – Он что-то коротко протрещал этому малому, который заметно утешился.
Фритти изложил сообщаемое известие, повторив несколько раз, пока Плинк и другие посланцы не запечатлели его в памяти.
– И помните, – серьезно сказал он, – если принца Сквозьзабора не будет на месте – оно должно быть передано лично королеве Солнечной Спинке!
Собрание засвистело от благоговейного ужаса, и Хлоп подал знак закрыть совещание.
Охота Фритти не была потрясающе удачной. Он изловил достаточно жучков и червячков, чтобы заморить червячка, а перед сном теперь уже товарищески расположенный к нему Плинк даже уговорил его попробовать лесного ореха. Но и выковыряв с помощью Рикчикчика плоть ореха из-под треклятой шелухи, он не счел это удовлетворительным опытом; хоть и благодарил Плинка неумеренно, но в душе решил, что из него настоящей белки не выйдет.
Зима обрушила свою ярость на Лес Крысолистья. Внезапные снежные бури и вьюги вынудили небольшую свиту лорда Хлопа забиться в гнезда. Посланцы отбыли с превеликими церемониями, и после их отбытия Хвосттрубой впал в апатию. Одно насущное его дело было выполнено – Перводомье теперь поднимется по тревоге, – и на нем стали сказываться последствия горестного пребывания под землей. Встречи с Рикчикчиками стали реже. Фритти все больше и больше времени проводил сгорбившись в своем дупле, скрываясь и выздоравливая. Охотился он редко, так что сберегал энергию, проводя тягучее время в дремоте – Часы бодрствования были коротки и едва отличимы от сна. Свернувшись в своем расщепленном молнией дереве, защитно обернув хвостом нос, он предоставлял разуму блуждать по всему сделанному и увиденному. Словно они были рядом, призывал к себе друзей по Стене Сборищ: Маркиза Тонкую Кость, Быстролапа, горделивого Потягуша и доброго Жесткоуса. Как бы они поразились!
Порой он думал о Мягколапке, об изяществе ее походки и плавных очертаниях шеи и головы. Бывало убеждал себя, будто нашел ее и забрал домой, будто она с благоговейным страхом и почтением слушает как он описывает свои приключения.
«Ради меня? – спрашивала она. – Все это, чтобы найти меня?» Потом внезапно вокруг его пня подымался ветер, взъерошивая ему шерсть, и он вновь возвращался в Крысолистье. И задумывался о тех, кого покинул, предоставил страшной судьбе в Холме.
«Вот, наверное, почему я был Именован Хвосттрубоем, – мысленно злился он на себя. – Все, что я сделал – шел за ближайшей целью, – меня вело как котенка, который гоняется за собственным хвостом, бегая по кругу, пока не утомится».
Однажды – минуло уже примерно пол-Ока с тех пор, как его нашли Рикчикчики – Фритти возвращался к себе в гнездо после долгих послеполуденных Часов безуспешной охоты. Из Крысолистья было вытеснено еще не все живое, но большинство существ, которые остались, прятались от долгой холодной зимы. Хвосттрубой ощущал опустошенность и бесцельность. Остановился, чтобы поточить когти о кору крепкой сосны, освобождаясь от маленького охотничьего разочарования и стряхивая снежную пыль с верхних веток. Он почувствовал внезапное озарение.
Его время в Крысолистье окончилось. Обширный пустой лес, занесенный снегом и безмолвный, был остановкой в пути – промежуточной полосой. Как полудрема меж сном и явью, он не был местом, чтобы в нем остаться – только чтобы набраться сил и двинуться в том или ином направлении.
И вот когда он стоял, выгнув спину и омывая усы холодным воздухом, ему припомнились слова одного из Старейшин при его Именовании: «Он хочет получить имя хвоста еще до имени лица». Старейшины смеялись, но теперь он понял: в этом была своя правда. Он ушел не только чтобы найти Мягколапку, но и чтобы что-то заслужить. Да, его и в самом деле вело, но это он решал, за чем следовать. Сейчас он должен обдумать, какой избрать путь. Мог продолжить тот путь, на который ступил, уйдя к Сквозьзабору и другим, чтобы победить или погибнуть… или же мог завершить свое путешествие. Не то чтобы он, с его-то небольшими лапами, преуспел бы, но мог закончить начатое. Его друзья были схвачены, беспомощны, – может, он и не сумел бы их спасти, но они ведь пошли с ним, и все они подходили друг другу.
На миг, только на миг, он подумал, будто начинает понимать, что значит услышать наконец внутренний голос, обрести имя хвоста. Шерсть у него на спине поднялась; он ощутил приступ неудержимой дрожи. Встал на все четыре лапы и повернул к гнезду.
И вовсе не тогда, когда сворачивался, чтобы заснуть, он понял, что вернется в Холм. Только так.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Проходят львы терновником – и тают,
Хоть в целом день как будто нерушим:
Ход солнца вновь нам явят Небеса,
А кости вновь и вновь представят Время
Джозефина Джекобсон


Рассвет застал Фритти на пути к Западянной границе Крысолистья. Он не зашел проститься с Рикчикчиками. Несмотря на то, что лорд Хлоп с благородной готовностью платил долги Щелка, Фритти чувствовал: он не может и дальше спокойно отягощать собою белок. Они уже боролись за собственное свое выживание. Случай и странные времена заставили их объединиться, но Хвосттрубой знал, что Рикчикчики и Племя – добыча и охотники, и всегда такими будут. Он лишь надеялся, что искусственный союз продержится до тех пор, пока известие не будет благополучно доставлено в Племя Трона королевы.
Беззвучно шагая сквозь гущу окутанных снегом деревьев, он думал о Перводомье и своем пребывании там – нерешительная попытка занять чем-то свой разум. Холм должен предстать перед ним достаточно скоро; нет причины мысленно загодя спешить туда.
Среди поредевших рядов деревьев и папоротника возле опушки большого леса Фритти услышал вверху звук: хлопанье крыльев. Мигом решил метнуться в укрытие, но не успел и спрыгнуть с белого снега, на котором выделялся, как с высоты слетели две темные фигуры. Готовый – как считал – к любому несчастью, какое только могло на него свалиться, он съежился, вздыбив шерсть.
Два темных существа в вихре черных как смоль перьев расположились над ним на ветке. Фритти успокоился… отчасти. Это была только пара воронов – Каркаряков : один побольше, другой поменьше. Не самые безопасные из крылянок , но не столь сильные, чтобы скрестить когти с Племенем. Все же он не без подозрения разглядывал их, когда те, развернувшись, уставились на него поблескивающими глазами.
– Так этот-то и есть Хвосттрубой? – немузыкальным голосом спросила старшая птица.
– Ясно дело, батюшка, вон у него звезда середь лба – видал? – пискнула другая, что была поменьше.
Хвосттрубой в изумлении сделал шаг назад.
– Вы умеете говорить? – задохнулся он. – Знаете Единый Язык?
С грубым веселым хихиканьем более крупный Каркаряка хлопнул крыльями, чуть-чуть приподнявшись с ветки. Потом, усевшись, самодовольно почистил перья на груди, не сводя глаз с Фритти.
– На свете полно таких, которые хоть и не носят меховых шубок, да разговаривают малость получше котов! – Большой ворон снова захихикал. – Те, которые долгоживущие, вроде нас, ну, они научились. Да чего там, вот хоть бы и мой старшенький, хоть он и соображает не больше, чем кувырнувшийся жучишка…
– Что ж, – подумав, сказал Фритти. – Пожалуй, мне бы, прямо скажем, следовало сейчас лопнуть от удивления. Откуда вы знаете мое имя?
– Тем, которые покалякали с белками, нечего удивляться, что здешние древеса знают все ихние секреты. Ежели что маленько пролетит по этому лесу, так уж не минует уха старого Скогги, который и есть я сам.
– Мой старый батюшка – самолучший вожак Каркаряков ?в этих лесах, – горделиво пропищала вторая, небольшая птица.
– …Да, и мой недоросток Крелли еще как обучен, только вот ему недостает толики мозгов, которые Большая Черная Птица дарует и грибу.
Скогги наклонился и клюнул сына в макушку. Крелли жалобно закаркал и перебрался веткой выше, за пределы досягаемости отеческого клюва.
– В следующий раз думай, прежде чем разевать клевальник! – сказал Скогги. – И нечего болтать про наши делишки со всяким встречным-поперечным, с букашкой-таракашкой.
Фритти развеселился, сам того не желая.
– Но вы, кажется, знаете про мои дела, – возразил он.
– Как я давеча и сказал, – захихикал ворон, – Рикчикчики охочи болтать. Хранят свои орехи, но только не секреты. Похоже, уже все кругом знают, что вы пришли во-он… – он указал блестящей черной головой, – во-он оттуда. Из Холма, вот откуда. Вас уже преотлично знают те, которые не дали деру из Крысолистья, хотя этих, приличных-то, теперь и маловато. А куда вы ныне путь держите, мастер Хвосттрубой?
Хотя Каркаряка и казался неопасным, Фритти решил быть осторожней:
– Ох, на самом-то деле я просто осматриваю лес. В сущности, мне, пожалуй, уже надо идти.
– Ах, разумеется, разумеется, – проскрипел Скогги и, немножко пройдясь по ветке, взъерошил смоляные перья и проницательно скосился на Фритти уголком блестящего глаза. – Не будь так ясно, что вы кот большой смышлености и, как видно, в оба зрите, как бы уберечь эту красивую пушистую шубку, которую носите, все одно, похоже, вы топаете к Холму, вот куда.
«Усы Фелы Плясуньи Небесной!» – выругал сам себя Фритти: Каркаряка был умница.
– А с чего бы, – отразил удар Хвосттрубой, – если все так, как вы говорите, мне и близко подходить к этому жуткому месту?
– Верно, верно. Ужуткое место, ужуткое. Выползают в нощи злые твари, которым ровным счетом чихать, где бы ни кусаться. Оно и впрямь кажется мрачным и ужутким местом, лес теперь начисто пустой, а которые в нем остались – уж такие никудышные. Это все, что бедная душа может сделать, чтоб защитить возлюбленных чад своих и сунуть кусочек-другой в ихние нежные желтые клювики. – Он со скрытой любовью глянул вверх на Крелли.
– Тогда почему вы все-таки остаетесь? – спросил Фритти.
– Ах, почему, почему… – каркнул Скогги, выразив вздохом великую скорбь. – Тут же единственный дом, и другого мы не знаем. Страх как трудно оставить гнездовье чуть не тыщи своих пращуров. Ясно дело, – тут он скрипуче рассмеялся, – может, оно и легче бы держать малюток на одних только покойничках. Эти сующества, которые под землей, может, и впрямь вредные, но они, по крайности, оставляют то, что не доели. – Содрогаясь от смеха, ворон чуть не свалился с ветки. Хвосттрубой скривился.
– Да ладно, – продолжал Скогги, все еще пузырясь весельем, – неважно, кто ест и кого едят, объедки-то всегда остаются. Вот вам главное пре-уму-щест-во родиться Каркаряком .
– Мы съедим мастера Хвосттрубоя, батюшка? – с невинным любопытством спросил Крелли.
Скогги порывисто перепорхнул на верхнюю ветку и сильным клювом выбил быструю болезненную дробь по его оперенному черепу.
– Ты мне только влезь еще разок – я тебе все твои вострые перышки повыщиплю да и сошвырну с этого вот дерева на жратуху тем котам в Холме, каменная твоя башка! Не можешь же ты есть всех подряд! – Он повернулся к Фритти: – Так вот что, любезный мой кот, мы с вами, ясно дело, оба знаем, что вы не такой уж пустоголовый, чтоб лезть обратно в этот ужасный Холм. Так. Но случись такое, что вы собрались бы туда, вдруг бы я сумел дать махонький советик?
Хвосттрубой на миг задумался, потом слегка улыбнулся Каркаряке :
– Ну если уж мы говорим о таком глупом намерений и, предположим, если бы я нуждался в совете, что вы захотели бы в уплату?
– Вы, коты, не такие уж глупенькие, как можно бы подумать по вашим песням. Однако на сей раз пред-поло-жутель-ное дело, в котором я мог бы вам помочь, само себя окупило бы, хотя Черная Птица знает – удачей тут и не пахнет. Так вас бы за-ин-ту-ресовало? – Фритти кивнул в знак согласия. – Тогда хорошо. Ну так дайте мне сказать.
Не так чтобы уж очень давно, когда мы впервой узрели те кучи грязищи, что вспухли вдоль нашего леса, туннелей, которые выходили бы изнутри, еще не было. Первый туннель был невелик, и когда они вырыли те, что побольше, то этот взяли да и позабросили. По-моему, его покамест не охраняют и он порядком зарос – ведь те коты из Холма тогда еще не владычили так, как ныне. Теперь как бы это вам его сыскать…
Окончив, Скогги повернулся к сыну:
– А теперь, долдон ты крылошлепый, заруби себе это хорошенько – на случай, коли тебя упросят рассказать, как это ты был последним, который видел храброго мастера Хвосттрубоя живьем!
Еще взрыв каркающего смеха – и ворон взлетел; Крелли вздрогнул, потом последовал за ним.
– Подождите! – крикнул Хвосттрубой, и две черные крылянки остановились и закружились над ним. – Если вам неважно, кто кого ест, почему же вы мне-то помогаете?
– Подходящий вопросец, мастер Кот, – прохрипел Скогги. – Понимаете, я так высчитал, что по ихнему распорядку эти коты из Холма по осени очистят все как есть Крысолистье. Ясно дело, где б они ни прошли, будет еда для нас, Каркаряков … но я и впрямь становлюсь стар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42