А это…
Королева Энтолинера не выдержала и звонко крикнула:
— Мы заплатим, но нельзя ли побыстрее?! Мы спешим!..
Жрец надул щеки и с шумом выпустил воздух. Подбоченился и, снова приложившись к фляге с питием, воскликнул гневно:
— Это кто осмеливается перебить… и-ык!.. жреца Храма?! Вы, жалкие простолюдины! Ну, ты! А ну тащи сюда свою шлюху, посмотрим, что это за п-птица!
Энтолинера попыталась выпрыгнуть из фургона, но Леннар удержал ее.
— Мы заплатим, — пообещал он, заискивающе улыбаясь. — Вот двадцать пирров, достаточно? Я так думаю, этого хватит, чтобы покрыть все траты, что ты перечислил, пресветлый отец.
И несколько серебряных монет перекочевали из ладоней Леннара в трясущиеся то ли от жадности, то ли от невоздержного пьянства руки жреца смотрителя. Одна из монет, в пять пирров достоинством, скатилась на землю, и один из стражников, сопровождавших жреца в его благородной миссии поборов, поднял ее и принялся разглядывать. Попробовал на зуб, проверил чеканку.
— Новенькая, — сказал он и облизнулся.
Как раз в этот момент Энтолинера выглянула из фургона. Стражник отвлекся от созерцания монеты, взглянул на молодую женщину — и вдруг, вздрогнув, снова влепился взором в поверхность монеты. Туда, где был выбит, вычеканен ПРОФИЛЬ КОРОЛЕВЫ.
У стражника оказался цепкий, наметанный глаз. А может, еще и потому, что он не пил, как жрец смотритель… так или иначе, но стражник узнал… Он уже открыл было рот, но в ту же секунду Леннар спрыгнул на землю и почти без замаха влепил свой кулак в переносицу стражника. Раздался треск, стражник беззвучно опрокинулся на землю. Альд Каллиера воспринял это как руководство к немедленным действиям. У благородного беллонского дворянина, сына Озерного властителя, давно чесались кулаки, так что в этом смысле Смотрителю и его людям не повезло до чрезвычайности. Альд Каллиера направил осла на второго стражника, подмял его… Бедняга получил по лбу одной из тех подков, за которые следовало платить по четверти пирра в казну ненасытного Храма, и незамедлительно вернул богам свою потрепанную душонку.
Жрец смотритель, который не успел понять, чему так удивился сбитый Леннаром с ног стражник, ощутил лишь легкое прикосновение того же к основанию собственного черепа. После чего в его голове взорвалось багровое солнце, и жрец больше ничего не увидел.
— Даже посопротивляться не могли для приличия, сволочи… тьфу! — в неописуемой досаде воскликнул альд Каллиера и обуздал забившего копытами осла, которому словно передалось его настроение. — На бесчинные поборы горазды, а чтобы защищаться, как подобает мужчине, — на это их не хватает!.. Крысы и дети крыс!
Один из гвардейцев сопровождения, не кто иной, как правая рука альда Каллиеры, благородный тун Томиан, спрыгнул с осла. Перешагнув через повалившегося жреца, он опустился возле него на колени. Нет, не из почтительности перед нерадивым пастырем. Он просто обшарил его облачение.
Тун Томиан, сын одного из вассалов альдманна Каллиара, вместе с альдом Каллиерой покинул родное Приозерье и отправился на службу к арламдорскому правителю. Вот уже пятнадцать лет честь честью он состоял в гвардии. Главными качествами туна Томиана были неуступчивость, смелость и упрямство, которое порой доходило до ослиных характеристик. Облик туна Томиана был таков, чтобы максимально полно вместить три перечисленные черты характера: он был невысок ростом, необъятно просторен в плечах и груди, крепко стоял на земле мощными, заметно кривыми ногами. Широкое лицо с тяжелыми скулами украшали темные усы и борода, сбрить которые тун Томиан отказался едва ли не под страхом смертной казни. Впрочем, он и на казнь пошел бы, но не дал бы поганить свое лицо!.. Еще чего! Где вы видели безбородого и безусого беллонского туна? Вот то-то и оно!
Как уже говорилось, тун Томиан был предельно упрям, и это его качество усиливалось невоздержанным беллонским патриотизмом. Тун Томиан, истинный сын своей суровой родины, никогда не упускал случая заявить, что беллонские обычаи и беллонская Доблесть — лучшее, что существует в этом мире.
Нет надобности говорить, как при подобных взглядах тун Томиан относился к жрецам Храма, особенно к такой замечательной их разновидности, как жрецы смотрители. Мытари, норовящие утащить последнее!.. Сопя и бормоча себе под нос какой-то старинный беллонский напев, тун Томиан обыскивал жреца.
— Уф! — выдохнула Энтолинера. — Вы его… убили?
— Туда ему и дорога, клянусь Железной Свиньей, — отозвался тун.
— Не думаю, — сказал Леннар, глядя на то, как тун Томиан обыскивает бесчувственного жреца смотрителя, — не думаю, что убили. Очнется, паскудник. Будет дальше хорохориться, выпивать и бесчинствовать. Просто ничего не будет помнить, как и стражник, которому я зарядил в переносицу. А вот второго стражника благородный альд, кажется, уходил. Переехал своим, так сказать, боевым конем. То есть, хм, ослом.
— Невелика печаль! — бросил альд Каллиера. — Их надобно всех перерезать, потому что они оскорбляли королеву и вообще… За одно то, что я вынужден путешествовать не на коне, а на осле — благодаря их дурацким законам…
— Послушайте, уважаемый аэрг! — перебил его Леннар. — Если мы и впредь будем на каждом повороте дороги и у каждого дерева валить безмозглых стражников, то ничего хорошего из этого не выйдет. Мы должны спешить, не тратя на них времени. Они же не знали, что перед ними — королева, хотя это совершенно не оправдывает их бессовестного мздоимства. — Тут он не выдержал и тихо засмеялся. — Ну не смешно ли вам самому, господин альд, что я, бунтовщик и… — не буду перечислять!.. — что я защищаю этих, гм, представителей власти перед вами, государственным лицом и одним из воплощений этой самой власти?… Ну? Ладно, забыли.
— Ну и ну! — донеслось восклицание.
Все посмотрели на туна Томиана. Он все так же сидел возле тела жреца, чуть покачиваясь взад-вперед.
— Что такое? — спросил Каллиера.
— А вот! — Гвардеец раскрыл ладонь, и все увидели на его огромной пятерне продолговатый черный предмет, из которого торчали небольшие металлические штырьки.
Барлар, которого всегда привлекало все необычное, глядел во все глаза. Ему удалось рассмотреть на корпусе непонятного предмета длинный ряд каких-то знаков, словно несколько маленьких древесных паучков пристыли к черной поверхности, как к тягучей смоле.
— Что это такое? — спросила королева Энтолинера.
— А демоны его ведают, — беспечно отозвался тун Томиан. — Какой-то черный амулет. Не к добру. Все эти погремушки Храма, бают, могут вызвать Илдыза.
— Что-что? — бросил Каллиера. — Что ты там бормочешь, тун?…
— Я говорю, не к добру это, дружище. Чтоб мне бороду спалило, если я не прав!.. Эта встреча с жрецом Храма, даже таким мелким, как этот Смотритель… И — этот амулет. Приметы очень нехорошие.
И, насупившись, он взглянул на Леннара. Тот прищурился и медленно приблизился к туну Томиану. В его взгляде, обращенном на предмет в руке беллонского аэрга, промелькнуло беспокойство, но тут же и истаяло. Человек из Проклятого леса проговорил:
— Дайте сюда сию вещицу, любезный друг.
Тун Томиан недобро оскалил зубы и отозвался:
— Почему же? Это я обнаружил амулет. И если я кому его и передам, то только своему прямому начальнику, альду Каллиере. А тебе я не очень-то доверяю и до сих пор думаю, что ты лучше бы смотрелся во-о-он на том дереве, в петле. Хотя ты, конечно, лихой парень. — Тун Томиан всегда говорил то, что думал, и это качество очень часто портило ему жизнь. Хорошо еще, что он был немногословен… — Только альду Каллиере, — повторил он.
— А мне? — спросила Энтолинера.
— Ни в коем случае, что вы! — воскликнул глава ее личной гвардии. — Ни в коем случае, этот черный амулет может быть опасен и навредит вам! Лучше помолимся богам, чтобы указали нам правильный путь и дали силу свернуть с неверного!
Последняя фраза была куда как прозрачной. Тун Томиан проворчал, что его соотечественник уж очень кудряво изъясняется, набрался всех этих арламдорских штучек… А Леннар понял. Сложно не понять… Собственно, альд Каллиера был с самого начала против того, чтобы королева отправилась в непонятное путешествие с самым опасным человеком Арламдора, да и смежных земель, с тем, за кого Храм пожертвовал многим из имеющегося у него в распоряжении. Прямодушный беллонец особенно и не давал себе труда скрывать свое подозрительное отношение к Леннару, и только воспоминание о том, что именно он, предводитель тайных (как именовались они в народе), спас королеву, останавливало благородного альда от развязывания каких-то активных действий. Вернее — противодействий.
Леннар произнес спокойно:
— Кажется, я просил, чтобы вы слушались меня беспрекословно. Был такой уговор, Энтолинера?
Подобное обращение к королеве, запросто, по имени, возмутило и альда Каллиеру и туна Томиана. Хотя оба знали, что королева разрешила Леннару называть ее Энтолинерой, без титулования. Тун Томиан сжал в кулаке амулет, найденный при жреце смотрителе, и, дернув себя за бороду, воскликнул:
— Я отдам его тебе только по прямому приказу королевы! А может, не повинуюсь и ей! Быть может, ты околдовал ее, ведь недаром говорят, что ты имеешь дело с демонами, отчего и научился побеждать Ревнителей! Она потом сама будет благодарна мне!.. Лучше разобью эту проклятую штуковину, чем отдам ее тебе!
Леннар напрягся и, едва сдерживая голос, чтобы не заорать, с напряжением произнес:
— Нет! Не делай этого!
Однако тун Томиан отличался исключительным упрямством и непреклонностью, которые в свое время и помогли попасть ему в гвардию государыни. Стоит отметить, что сейчас эти качества сослужили ему дурную службу. Не послушав Леннара, он с силой швырнул черный предмет о придорожный камень и…
— Вниз! Всем ле-э-э-эчь!!! — прорезал воздух не истовый вопль Леннара и, не дожидаясь, пока гвардейцы и воришка Барлар исполнят его приказ, он рванулся в сторону, на пути буквально выдернув из Фургона королеву, и повалился вместе с ней в заросли придорожной травы.
И не зря.
Потому что на корпусе амулета, с силой брошенного о камень, появилась трещина, оттуда, извиваясь по-змеиному, выдавилась струйка угольно-черного дыма… Тун Томиан смотрел на нее как завороженный, словно это была живая змея с ледяным, гипнотическим взглядом, а сам он оперился и стал маленькой птичкой. Клинок пламени косо взрезал воздух, второй, третий, потом несколько следующих одна за другой вспышек слились в тугой клуб пламени — и рвануло. Камень, о который был брошен «амулет», разнесло на мелкие части. Незадачливого туна Томиана, виновника всего происшедшего, отбросило на десяток шагов, в заросли репейника. Взрывной волной перевернуло фургон и повалило невезучих ослов, впряженных в него. Еще двое лопоухих «скакунов» повалились вместе с всадниками. С начальника гвардии, благородного альда Каллиеры сорвало шапку и отнесло шагов за полсотни от места взрыва.
Сам он усидел в седле только благодаря своему незаурядному мастерству наездника, хотя и не был привычен ездить на осле.
Барлар, который наблюдал за всем этим широко раскрытыми глазами, был брошен прямо на стенку перевернутого фургона, и только то, что он успел в последний момент сгруппироваться (базарных воришек частенько сбрасывают с лестниц или спихивают с фургонов, на которые им случается запрыгнуть, так что опыт был), избавило его от больших неприятностей. Барлар отделался несколькими синяками да острой болью в ушибленном колене. Ну и амулет!.. Видно, страшная сила содержится в нем, если даже сам Леннар предостерегает и… Барлар не успел довести мысль до естественного завершения. ЧТО-ТО мутное, давящее, некое необоримое нечто вдруг прокатилось через него, ломая, прогибая, разрушая волю и сопротивление организма. Ничего подобного ему еще не приходилось испытывать. Жуткий, ни с чем не сравнимый животный ужас вдруг превратил дерзкого и смекалистого воришку в какой-то ошметок переваренного киселя, мутно-багрового, мелко трясущегося. Перед глазами Барлара рванулись, сминаясь в складки, ярко-оранжевые полосы, и в месте разрыва одной из них вдруг появилось белое пятно. Верно, лишь подсознанием, до которого еще не дотянулись ледяные лапы ощетиненного ужаса, он понял, что это белое пятно — лицо, перекошенное лицо человека, в котором мало осталось человеческого… почти ничего. Маска, посмертная маска страха. Барлар закричал, но только какое-то хриплое карканье выдралось из его горла. Он рванулся, раскинув руки и ноги, и повалился в гулкую пустоту… Конец?
— Вставай! — властно сказали ему.
Барлар увидел над собой светлое лицо, окаймленное радужным сиянием. Откуда-то исходил однообразный шум, плеск, словно неподалеку бесновался и пенился водопад. Барлар не сразу осознал, что этот шум и плеск внутри его собственной головы.
— Уже? — разлепил Барлар пересохшие губы. — Я… на небесах? Ты… пресветлый Ааааму? И…
— Ишь чего захотел. Вставай! Вот, выпей. Барлар глотнул. Питье жестко продрало глотку, но подействовало: к Барлару вернулась ясность ума и зрения. Водопады в голове унялись. Он узнал Леннара, склонившегося над ним.
— Что… что это было? — На человека из Проклятого леса глянули два испуганных мальчишеских глаза.
— Все равно не поймешь, даже если буду объяснять, — с досадой сказал Леннар. — ПОКА не поймешь. Этот бедолага тун Томиан, чьи ноги торчат сейчас из зарослей репейника, все-таки расколол… э-э… да что там говорить! Кажется, я его предупреждал. Хорошо еще, что живы остались. Ты пока лежи. Я пойду выну его из кустов.
И он, подхватив кожаную флягу жреца смотрителя, из которой только что дал глотнуть Барлару, направился к зарослям, откуда в самом деле беспомощно торчали две мощные кривые ноги в тяжелых сапогах. Барлар помотал башкой, сел. Он находился на обочине дороги в нескольких шагах от поваленного фургона.
1 2 3 4 5 6