Дело в том, что я знаю, как нейтрализовать амиацин-пять без установления кода… кода противодействия. Конечно, вам известно, сколько времени проходит от момента инфицирования до… до смерти?
— Я не понимаю, какое все это имеет отношение к предложению Зонана, — выделился из общего гула чей-то ломкий голос.
— Конечно, почтенный Элькан чрезвычайно уважаемый человек и к тому же ученый с всепланетным именем…
— Не будем о всепланетном, — звучно перебил Элькан. — Не надо об этом, ведь мы давно уже не на Леобее. Всем вам известно, что амиацин — великолепная комбинация синтетических материалов и геномодифицированного вируса. Вирус, как и всякая живая материя, развивается, и в процессе развития этого вируса гибнет… гибнет любой организм. Стадии развития вируса мне хорошо известны. Можно замедлить цикл развития биологической составляющей амиацина. Амиацин подвержен энтропии, то есть безвозвратной потере энергии…
— К чему все это? — солидно проговорил, вставая во весь свой могучий рост, Торгол из Свон-до-Крамма, Генеральный Инженер и глава Транспортной линии проекта. — Элькан, потрудитесь…
— Уже подхожу к сути, уважаемый! Мне удалось вычислить срок, за который амиацин распадается в организме, не оставляя последствий. Для того чтобы нейтрализовать вирус, нужно затормозить все обменные процессы, свести их практически к нулю… Собственно, именно это происходит во время сна, для которого предназначены капсулы, удаленные из этого зала…
— Я так понимаю, вы предлагаете применить восстановительные капсулы для того, чтобы погасить действие яда, — внушительно сказал Торгол. — И каков же срок?… Тот срок, за который в организме, где остановлены все обменные процессы, распадется амиацин-пять?
Элькан, чуть помедлив, ответил:
— По леобейскому времяисчислению — около восьмисот лет.
— Что?! — воскликнули тут и там, и один за другим члены Совета сопротивления стали вскакивать на ноги. — То есть!..
— То есть, — дальше говорил один Торгол, — вы хотите сказать, что намерены бороться с действием амиацина вот таким образом — погружением в полный анабиоз, в эдакий искусственно спровоцированный коллапс?… Во-первых, нет технологии, позволяющей поддерживать жизнь в организме в течение столь длительного времени, ну а во-вторых, и это самое главное, у нас нет и восьмисот часов, не говоря уж о восьми сотнях лет!
— Не торопитесь отвергать мое предложение, — сказал Элькан. — Оно не так абсурдно, как вы полагаете. Я понимаю, что силовые методы сейчас смотрятся более соблазнительно, более приемлемо. Но, уважаемые члены Совета…
Он не договорил. Пространство зала Снов внезапно рассек резкий, отточенный, как лезвие, звук, он разросся, отяжелел, а потом вдруг взвился до пронзительного свиста. Некоторые из присутствующих схватились за виски. На огромных экранах промелькнули косые белые молнии, а потом из наплывшей на них тьмы медленно выдавился транспортный портал уровня. Метнулись чьи-то перекошенные лица, потом мелькнула беззвучная желтая вспышка, другая… Леннар медленно опустился на свое место и почувствовал, как на его запястье смыкаются пальцы подошедшей Орианы.
— Да, — ответил он на ее не заданный вслух вопрос, — они решили напасть первыми. Зембер посчитал, что у него хватит сил взять звездолет под полный контроль. Видишь, там, в нижней панели экрана, несколько пульсирующих красных столбиков?… Их количество соответствует числу транспортных лифтов, которые мы уже не контролируем. Входы и выходы, каналы проникновения в… Я!.. — вдруг возвысил он голос, вскакивая на ноги и разрывая кольцо девичьих пальцев. — Я беру командование на себя!..
— Леннар!.. коснулся слуха голос Орианы. Леннар скосил на нее глаза…
И тут…
Ее лицо вдруг страшно искривилось, рот разорвался в беззвучном крике, а глаза поплыли, затуманиваясь и становясь огромными, темными впадинами. Леннар хотел что-то сказать, но губы слиплись, мучительно пересохли, язык не желал ворочаться… На том месте, где только что была Ориана, вздулось синее, с голубыми, желтыми и ядовито-зелеными прожилками пламя, задрожало, завибрировало и вдруг замерло, как хищный зверь перед гибельным прыжком. Леннар завороженно смотрел на пламя. Ему почудилось, что из огня вылетают тонкие руки Орианы, он прянул навстречу — и тотчас огонь, одним неуловимым движением сожрав расстояние между собой и Леннаром, охватил главу Гвардии Разума.
Леннар закричал от непереносимой боли, заполнившей каждую клеточку его тела, и…
…проснулся.
— Вы что?… — прозвучал женский голос, и там, откуда он доносился, возникла молодая королева в скромном, не по положению, сером платье.
Энтолинера, идентифицировал мозг Леннара. Остатки видения еще ворочались в голове, и Леннар попытался отвлечься от проплывающих перед глазами картин того, что возвращала ему память. Впервые он вспомнил так остро и доподлинно, хотя многое, очень многое из прошлого уже было известно этому омраченному человеку…

1

— Насколько я понимаю, наш путь лежит в Проклятый лес.
— Вы догадливы, Ваше Величество.
— А тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. И перестаньте хлестать меня «Вашим Величеством». Я же не называю вас, Леннар, всеми теми титулами, которые прикладывает к вашему имени Храм! А они все преимущественно бранного содержания, мне было бы куда менее приятно именовать вас… с применением всех титулов. Типа «отродья Илдыза»…
Леннар рассмеялся, открыв тесно посаженные белые зубы:
— Преимущественно? Боюсь, что все — бранного. И как же прикажете вас называть, ва… ве… мм?…
— У меня имя есть. Энтолинера, если у вас такая короткая память.
— Энтолинера, — повторил Леннар и быстро оглянулся, туда, где на сером осле покачивался альд Каллиера.
Этот последний, если судить по выражению его лица, был чрезвычайно недоволен тем, как коротко королева сошлась с новым знакомым. Пусть даже таким, чье имя гремело на весь Арламдор, просачивалось в Нижние земли, воспаряло в Верхнее королевство и повсюду выбивало из каменной громады Храма Благолепия звонкие искры злобы, усиленной непривычным для всемогущих Ревнителей осознанием собственной беспомощности. Короткорукости, если возможно употребить столь приземленный термин в отношении священного клира.
— Хорошо, Энтолинера, я буду вас так называть.
Королева усмехнулась… Надо отметить, что в этот момент она совсем не выглядела, как королева. На ней было простое дорожное платье темных тонов, из обыкновенной ткани. Такие платья надевали, скажем, жены купцов или вообще женщины, которым приходилось выезжать по дорожной надобности. Охрана королевы тоже сняла свои расшитые синие мундиры с черно-синими клетчатыми беллонскими накидками, известными всей стране, и облачилась в обычные штаны, куртки и сапоги.
Альд Каллиера пошел на страшную жертву: чтобы не привлекать к себе внимания (все-таки известное лицо, могут узнать на той же заставе на выезде из города или таможенном контроле), он сбрил свои пышные усы и остриг кудри. Те самые кудри, по которым страдала добрая половина знатных дам Ланкарнака всех возрастов, наклонностей и степеней стервозности. Если его сейчас мог бы увидеть отец, альдманн Каллиар, владетель самого большого озера в Беллоне, он, наверное, не узнал бы сына. А если узнал бы, то, самое малое, — отдал приказ своим тунам задать отпрыску хорошую взбучку. Беллонский мужчина с чисто выбритым, голым лицом — это то же самое, что беллонская женщина с, скажем, бесстыдно обнаженной грудью.
Впрочем, в ближайшее время альд Каллиера не имел намерений навестить родные земли, так что и кудри и усы еще успеют отрасти… Но в настоящий момент настроение благородного альда было хуже некуда. Его раздражало решительно все: его собственные гвардейцы, переодетые в барахло городских обывателей, королева в не подобающем ее положению простом платье; его раздражал Леннар и сама цель поездки, туманная и одновременно опасная, как… берега его родных озер, что ли!..
Единственное, что могло бы развеять дурное настроение аэрга, — это хорошая драчка. Неважно с кем, думал Каллиера… Да хоть с Ревнителями! Значит, именно они, братья ордена, — лучшие бойцы в пределах этого мира, созданного светлым Ааааму?… Значит, именно они, воспитанные в стенах Храма, а вовсе не закаленные сыновья Беллоны, — самые сильные воины? Слова, сказанные там, во дворце Энтолинеры, жгли альду сердце. Он и раньше недолюбливал ланкарнакский Храм и орден Ревнителей (хотя и старался поддерживать с ними сносные отношения), а теперь просто возненавидел. Хотя, как ни странно, на этот раз к подобной перемене сами Ревнители не имели никакого отношения.
Королева, Леннар, Барлар и двое беллонцев из гвардии, одетые как добропорядочные горожане, ехали в дощатом фургоне, запряженном парой здоровенных ослов особой тягловой породы, а еще четверо, включая Каллиеру, путешествовали верхом. Под продовольствием, уложенным в нижней части фургона, — сыром, ветчиной, мехами с вином, копченым мясом в окороках, оливками и фруктами — лежало оружие. Сабли и пики. Альд не желал оказаться безоружным перед лицом возможных неприятностей. «Неприятности» — так мягко сформулировал он то, что могло ожидать их на этом пути.
Обезопасившись таким образом от повышенного внимания — в самом лучшем своем проявлении шепотков «Королева уехала с любовником!..», — путешественники столкнулись с прямо противоположными препонами. Бесспорно, никогда не возникшими бы, путешествуй королева и благородный альд Каллиера открыто.
Уже за городом, на дороге из Ланкарнака в местность, где лежали печальные развалины деревни Куттака и начинался Проклятый лес, их нагнали несколько стражников. Судя по наглым их рожам, они занимались тем, что вежливо именуют «взиманием податей». Так как среди них был храмовый жрец смотритель, наглость и безнаказанность этих милейших людей достигала величин, достойных лучшего применения. Леннар, который нисколько не сомневался, что на пути от столицы королевства до конечной цели путешествия они напорются на подручных Храма, все-таки помрачнел, когда услышал визгливый голос жреца смотрителя:
— Эй, там, впереди, на дороге! Придержи-ка своих кляч! Кто такие? Куда едете?
Альд Каллиера уже открыл было рот, но королева Энтолинера, предполагая, ЧТО может ответить высокомерный начальник ее гвардии, не слишком-то искушенный в лицедействе, сделала предостерегающий жест рукой.
Жрец смотритель и двое стражников нагнали фургон и велели остановиться.
— Нам приказано осматривать все повозки, которые движутся по этой дороге! — заявил жрец, не вдаваясь в подробности — Вы не проституток ли в фургоне везете? А то недавно мы вынуждены были отправить в тюрьму владельца вот точно такого же фургона: он устроил в нем бордель на колесах. Он тоже отпирался до последнего. — (Это «тоже» было великолепно.) — Но мы его разоблачили, когда из фургона вывалилась голая девка. Отродье Илдыза и всех чресел его… А ну!..
Жрец слез с лошади, подошел к фургону и заглянул внутрь.
— Баба и мальчишка с воровской физиономией, — констатировал он. — Чье это хозяйство?
— Мое, пресветлый отец, — почтительно ответствовал Леннар, выглядывая из фургона. — Это мои родственники. Мы едем из Ланкарнака, покупали там ослов. Вот этих. На которых мы сейчас едем.
Жрец-мытарь окинул взглядом Леннара, на лице которого плавала почтительная и самая невиннейшая улыбка. К облику этого типа сложно придраться, поймал себя на мысли храмовник: в меру почтительности, в меру благопристойности, ведет себя ровно, богобоязненно — перед тем как заговорить с жрецом, прочел короткую отмыкающую уста молитву. Прочел?… Прочел. И закон Семи слов, кажется, соблюдает.
— Хм, — скривился жрец, — неплохие животины. А пошлину с покупки вы заплатили?
— Конечно.
— А доплату за вывоз за городскую черту?…
— Да.
— А подорожную мзду?
— Разумеется, пресветлый отец.
— А налог на подковы? Надеюсь, вам известно, что подкова — один из символов Благолепия, и за каждую подкову полагается внести в казну Храма по четверти пирра. Следует по пирру за каждую подкованную лошадь… э-э-э ну осла… то есть.
Королева, которая и не подозревала о таких тонкостях налогообложения в собственной стране, сидела тише мыши, потому что так шепнул ей Леннар. Но ее природная гордость, увеличенная благоприобретенной королевской надменностью, бунтовала. Тем временем жрец поименовывал все новые и новые выплаты, налоги и пени, которые он начислял буквально на глазах. Время от времени он возводил к небу глаза, вероятно спрашивая у пресветлого Ааааму: все ли перечислил, ничего не забыл?… Потом жрец вынимал из-под одеяния кожаную флягу с чудотворным питьем и прикладывался. Глаза его блестели, он ощутимо пошатывался, но языком молотил неустанно.
Закончил он тем, что, густо икая, предложил пожертвовать треть груза и одного из ослов (по выбору самого жреца) в пользу Храма. Кроме того…
— Следует делать отчисления в особый… ик!.. фонд Храма, который, к великому прискорбию, следует тратить на поимку мерзкого, грязного нарушителя Благолепия, рвоты из уст вонючего демона, плеши мира, гнойного чирья, уродующего тело Чистоты м-мира… тлетворных ветров из жирной задницы Илдыза, — терпеливо и стараясь не икать или икать не очень явно, перечислял жрец, — сына осла и муравьед… ик!.. словом, скверного Леннара, уродища из выгребной ямы миров, скопища помоев и… ик!.. — Жрец запутался в пышных эпитетах, последовательно прилагаемых к персоне Леннара, несколько раз повторился и наконец добавил: — Делайте взнос. Вы-зы-нос. Или вы, быть может, хотите, чтобы богомерзкий сей урод, объявленный Храмом вне всех законов, гулял на свободе и выпускал на честных людей своих зловонных демонов? Тогда, конечно, можете не платить, н-но… х-хе… вы тем самым отстраняетесь от Храма и выводите себя из-под чудотворной сени его законов.
1 2 3 4 5 6