– Вы оба после школы собираетесь в университет?
Тогда Адама еще собирался поступать на медицинский факультет государственного университета, но я думаю, он не представлял, что это практически невозможно. Я точно не помню, какими были в то время мои планы, но, видимо, я вообще об этом не слишком задумывался. Тогда я уже попал в категорию людей, которые вообще не думают о будущем. Однако это не значит, что меня не волновало, что мои оценки все время ухудшаются. Это меня тревожило. Мне совсем не хотелось запороть экзамены. Это при том, что в 1969 году провалиться было большим развлечением. Студенты повышенной школы даже издали книгу с заявлениями против университетского образования. В журналах японские хиппи изображались рисующими свои яркие картины на голых телах женщин, окутанных дымкой. В демонстрациях непременно принимали участие смазливые девицы. Женщины были центральным моментом. Причиной страха перед провалом была перспектива остаться тогда без телки. И это не из-за желания обрести жену, поскольку число невест было безграничным. Парни просто не могли жить, если не получали подтверждения, что нравятся девицам.
– А ты что собираешься делать, Ивасэ? – спросил Адама. Ивасэ учился в классе, где почти никто не собирался поступать в университет.
– Не знаю, – ответил он. – Думаю, что в университет мне не попасть.
Потом он спросил о моих планах.
– Я тоже не знаю. Я мог бы пойти в художественный колледж, но, скорее всего, пойду на филфак... Впрочем, я еще не решил, – ответил я.
– Ты счастливчик, – сказал Ивасэ, беря на гитаре ля-минор. – У тебя много талантов. У Адама тоже хорошая башка. А у меня ничего нет, – грустно добавил он, продолжая бренчать на гитаре ЛЯ-МИНОР. Тогда я забрал у него гитару и взял соль.
– Ивасэ, перестань молоть чушь, – бодро сказал Адама, попивая свой кофе с молоком. – Откуда ты знаешь, что у тебя нет никаких талантов? Вспомни Джона Леннона. Что он писал в журнале «Музыкальная жизнь»? Что его считали совершенно бесталанным ребенком.
Эти слова взбодрили Ивасэ. Он опустил глаза, рассмеялся и покачал головой.
– Понимаю. Все ясно. Тем не менее вы оба останетесь моими друзьями, даже после того, как окончите университет?
И мне, и Адама стала понятна причина его грусти. Мы с Адама становились все ближе, и он чувствовал, что отходит в тень. До того как мы с ним встретились, Ивасэ был заурядным, простоватым парнем из футбольной команды, которого обожали полные уродины. После того как он стал нашим другом, Ивасэ начал читать поэзию Татихара Додзо, слушать Колтрей-на, перестал гоняться за уродинами и ушел из футбольной команды. Но не я изменил его отношение к жизни. Я был лишь одним из его приятелей. Я только познакомил Ивасэ с поэзией, джазом и поп-артом. Ивасэ окунулся в них потому, что никто не мог ему в этом помешать. Теперь зачастую он лучше меня разбирался в джазе, поп-арте, театре андерграунда, поэзии и кино. Он всегда был моим первым сообщником. Но после того как к нам присоединился Адама, он, вероятно, стал считать, что его роль слишком неопределенная и его единственной функцией является покупать для нас с Адама кофе с молоком.
Ивасэ выглядел совсем одиноким, когда спросил: «Вы останетесь моими друзьями?» Таким подавленным я давно его не видел, разве что когда мы были в первом классе. Тогда у нас был учитель классического японского по имени Симидзу. Он был мерзким типом, лупил нас по голове деревянной линейкой, если мы не справлялись с контрольными: один удар за семьдесят баллов из ста, два удара – за шестьдесят, три – за пятьдесят, четыре – за сорок. Ивасэ и еще пара учеников всегда получали по четыре-пять ударов. В конце второго семестра Симидзу объявил: «Учебный год подходит к концу. Если я буду вас правильно бить, мы не успеем пройти весь учебный материал. Поэтому отныне я буду наказывать вас не больше, чем четырьмя ударами». Все страшно обрадовались, но самые слабые студенты напряглись. «Тебе повезло, Ивасэ», – сказал он возвращая ему контрольную. Было понятно, что у него менее сорока баллов, и все рассмеялись. Ивасэ потупился и улыбнулся, но потом я видел, какое отчаяние было на его лице. Тогда я подумал, что для Ивасэ было бы лучше получить удары линейкой, чем вообще быть списанным со счетов.
– Эй, Отаки-сан здесь? – нарушил мрачную атмосферу, созданную Ивасэ, девичий голос.
В дверях появились две девушки в форме коммерческого колледжа, которые по сравнению с Мацуи Кадзуко казались гориллами, и захихикали при виде Адама. Они, вероятно, обрадовались, что в комнате хоть кто-то есть. При виде же такого красивого парня, как Адама, девицы расслабились и развеселились.
– Привет! Я – Ядзаки из Северной школы, он – Ямада, а тот – Ивасэ. Вы из коммерческого колледжа? Заходите! А что в мешке? Рисовое печенье? Угостите нас. Мы же все товарищи! – сказал я как ни в чем не бывало.
Их звали Тэйко и Фумиэ, как фабричных девчушек из старых мелодрам. Я завел с ними разговор об Элдридже Кливере, Даниэле Кон-Бендите и Франце Фаноне. Я указал им на сходство строя, описанного в трактате Макиавелли «Государь» и императорской системы в послевоенной Японии, выразил сомнение по поводу того, что Че Геваре удалось претворить в жизнь идеи анархизма. Разумеется, я лгал, похрустывая крекерами, наигрывая на гитаре «April Come She Will» Саймона и Гарфанкела, объясняя, что хранить девственность вредно для здоровья старшеклассниц и что все преподаватели Северной школы потрясаются тупости Отаки и Нарасима. Однако эти две фабричные девчонки, видимо, были любовницами Отаки и Нарасима, подтверждением чему были разобранный футон, подушки и бумажные салфетки. Поговаривали, что Отаки и Нарасима завлекали в свою организацию обещаниями секса и устраивали там оргии. Значит, это правда. Оба они были грязными типами. Мне было настолько досадно, что они не относятся к вопросу борьбы более серьезно, что я готов был расплакаться.
Пока я разъяснял фабричным девчонкам, что если полить воду на спаривающихся собак, то они разъединятся, а те продолжали хихикать, появилось десять человек с Нарусима и Отаки во главе. Среди них был студент университета в шлеме. Кроме того, были педерастического вида Фусэ и Мияти из дискуссионного клуба, Мидзогути, которого едва не выгнали из школы за то, что он сбил кого-то на велосипеде, и еще трое учащихся второго класса, включая владельца восьмимиллиметровой камеры Масугаки.
При виде меня на лицах Нарасима и Отаки появились неприятные ухмылки. Во втором классе мы учились вместе. Оба они были отстающими. Когда я, впрочем, не очень понимая смысл, пытался одолеть «Империализм как высшая стадия капитализма», они даже имени Ленина не знали. Оба были тупицами и только начинали осознавать, что оказываются в ряду заурядностей. Вступив в Объединенный фронт борьбы, они переменились, поняв, что даже посредственности могут стать звездами. Я с презрением смотрел на них, когда они начали распространять в школе листовки с призывами Студенческо-рабочего движения университета Нагасаки. Я считал их намного ниже себя. Но, используя футоны, подушки и бумажные салфетки, они смогли привлечь к себе таких же тупых, как они сами, и теперь почувствовали уверенность в себе.
– Что это значит? Ядзаки? Подумать только! – воскликнул Нарасима.
– Решил вступить в наши ряды? – спросил Отаки.
Когда он еще только создавал организацию и приглашал меня, я отказался. Я сказал тогда, что еще не созрел и занимаюсь внутренними поисками, но это была ложь. Мне не хотелось, чтобы меня выперли из школы за занятия подобной деятельностью, а кроме того, считал, что производство фильмов быстрее приведет меня к разбросанным футонам, подушкам и бумажным салфеткам. Но сейчас говорить об этом было неуместно. Причиной тому – Мацуи Ка-дзуко. Моему олененку Бемби нравились мужчины, которые ведут борьбу.
– Да, хочу вступить, – сказал я.
Отаки и Нарасима вначале удивились, а потом обрадовались и пожали мне руку. Они представили меня парню в шлеме со словами, что я блестящий теоретик и еще в школе читал труды Маркса и Ленина. Парень в шлеме сказал, что одной теории недостаточно, и посмотрел на меня. Вид у него был довольно дебильный. Но я имел дело с девятью, и мне нужно было срочно взять ситуацию ПОД КОНТРОЛЬ.
– Хорошо, Отаки, – сказал я, – расскажи, каковы твои планы борьбы.
Отаки и Нарасима растерянно переглянулись. В их головах не было никаких идей. Объясняя свои планы, они сказали, что собираются создать группу, связанную с Нагасакским университетом, и вместе с Ёкота-сан и другими распространять листовки с призывами «За мир во Вьетнаме»...
– Давайте лучше построим баррикады.
На Кюсю еще ни разу не только в школах, но даже в Нагасакском университете не возводили баррикад. В нашем провинциальном городке на западном побережье острова еще ни разу школа не была забаррикадирована. Такая идея была им столь же малопонятна, как фильмы Годара или песни «Led Zeppelin». Она всех ошеломила.
– Я уже решил. Это должен быть день окончания занятий, 19 июля. Мы забаррикадируем крышу школы.
Мое предложение всех привело в восторг, только у парня в шлеме вырвалось: «Это безумие!»
– Помолчи, это дело Северной школы. Оно не имеет никакого отношения к студентам Нагасакского университета, которые никогда не возводили баррикад.
Масугаки и прочие второклассники посмотрели на меня с уважением.
– Вся проблема в том, что мы имеем дело с организацией, где нет даже десяти членов. Как только станет известно, что мы собираемся забаррикадироваться, нас исключат из школы раньше, чем мы успеем начать, – уверенным голосом произнес я, потом продолжил: – Нам нужно приобрести больше сторонников. Пока их число не возрастет, наш план должен оставаться в тайне. Организация должна быть подпольной. Поэтому 19 июля доверим баррикадирование нашим союзникам. После баррикадирования там никого не останется. Это будет тактикой герильи.
Я всерьез увлекся и перешел на стандартный японский:
– Нашей тактикой будет написание граффити на стенах школьных помещений. Потом мы вывесим с крыши огромный лозунг. Мы сделаем это глубокой ночью, в стиле герильи. Мы забаррикадируем проход между лестницей и крышей, чтобы лозунг было невозможно снять. Нам нельзя будет использовать нынешнее название организации, иначе Нарасима и Отаки немедленно исключат из школы. Поскольку организация пока еще слишком малочисленная, такого мы допустить не можем. Именно об этом писал Че Гевара в своей книге «Принципы герильи».
Никто не произнес ни слова. Только Адама, улыбаясь, почесывал подбородок. Он один понимал, что причиной всему Мацуи Кадзуко.
– С маленькой группой нам не потребуется много денег, и число участников достаточное. Если мы сделаем это в день окончания школы, трудно будет что-то узнать, поскольку назавтра начнутся летние каникулы, а на учащихся вывешенный плакат произведет сильное впечатление. Так как во время каникул они не будут общаться с учителями, их не смогут настроить в антиреволюционном духе, и, возможно, за время летних каникул они даже прочтут Маркса или задумаются о Вьетнамской войне. Еще одним важным лозунгом должно быть что-то имеющее отношение чисто к префектуре Нагасаки: протест против Общенационального состязания, которое правительство хочет использовать как контрреволюционную меру. Нужно подчеркнуть, что девушкам участие в подготовке к массовым церемониям мешает готовиться ко вступительным экзаменам в университет. Значительно проще расширить фронт борьбы, если удастся сформулировать конкретные требования, когда люди соотносят задачи общей борьбы с личными интересами. Разумеется, мы не станем говорить, что все было задумано учащимися Северной школы, но и не будем утверждать, что это дело рук посторонних. Мы можем только намекнуть, что ветер дует из Северной школы.
Немного погодя, Отаки поднял руку.
– А как мы назовем себя, если не Всеобщий комитет борьбы Северной школы?
Я посоветовал ему не волноваться.
– Я уже придумал название – «ВАДЖРА». Это санскритское слово ассоциируется со страстными и гневными богами. Этого недостаточно?
– Более чем достаточно! – прокричал Масугаки, и все зааплодировали.
Так я стал предводителем общины «Ваджра», новой антиправительственной организации Северной школы.
КЛАУДИА КАРДИНАЛЕ
Через несколько дней после окончания семестровых экзаменов, которые я сдал очень плохо, мы с Адама и Ивасэ снова поднимались по холму к агитационному пункту.
– Помнишь, Кэн-сан, как в прошлом году мы ездили поразвлечься в Хаката? – сказал Ивасэ.
– Когда мы целую ночь провели в кинотеатре?
Ивасэ вспомнил о том уик-энде прошлым летом, когда мы с ним сели на поезд и отправились в Хаката, чтобы посмотреть несколько фильмов. Мы поехали туда в субботу, узнав, что там всю ночь будет проходить фестиваль польских фильмов.
– Помнишь джаз-кафе, где мы были?
– Ага.
– Как оно называлось?
– Кажется, «Riverside». Оно было прямо на берегу реки.
– Я подумываю, чтобы во время летних каникул там немного подработать.
– В «Riverside»? Здорово!
– Хозяин его – славный парень. Я послал ему письмо.
– Правда?
В прошлом году мы с Ивасэ прибыли в Хаката после обеда. Забросив вещи и отметившись в общежитии университета Кюсю, мы сразу отправились посмотреть на американский «Фантом». Потом съели по миске лапши и направились в квартал кинотеатров. Прямо напротив маленького кинотеатра «Худфильмы» находился красочный стенд. Его украшала розовая женщина с огромными титьками, и были написаны названия фильмов: «Потроха ангела», «Похитители эмбрионов» и «Грязные бабы в лесной глуши». Я остановился и пялился на стенд. Ивасэ сразу потащил меня туда, где показывали «Пассажирку», «Мать Иоанна от ангелов» и «Канал».
– Подожди, подожди, подожди, подожди, Ивасэ! Давай посмотрим лучше фильмы Вака-мацу Кодзи или Тодзюро вместо этих польских фильмушек, где нет даже «Пепла и алмаза». Вместо гостиницы нам придется дремать в кинотеатре, наблюдая за страданиями монашек и партизан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18