Это
был воин, с кривой саблей и двумя кинжалами на поясе.
- Где мой конь? - закричал он и, подбежав к месту, где только что пасся
белый жеребец, наклонился к земле, разглядывая следы.- Я узнаю: к коню
подошел... человек в монгольских сапогах... Он украл моего боевого коня! К
чему моя светлая сабля, если вор далеко!.. Без коня я немощен, как сокол с
перебитыми крыльями! Какой я теперь воин! - И, схватившись за виски, юноша
со стоном повалился на землю.
- Не горюй,- сказал, подходя, факих.- На твоем коне уехал человек,
который даст тебе взамен тысячу кобылиц... Юноша лежал неподвижно, а Хаджи
Рахим утешал его:
- Поверь моим словам, ты ничего не потерял, а может быть, многое
выиграл...
- Это был мой верный испытанный друг!.. На нем я бросался в битву, и не
раз он спасал меня от смерти. Горе воину без коня!
- Я знаю того, кто едет сейчас на твоем белом скакуне, и говорю, что твой
конь к тебе вернется! Это так же верно, как то, что меня зовут факих Хаджи
Рахим.
Юноша встал, резким движением подхватил с земли свой плащ и склонился
перед ученым:
- Если я вижу перед собою прославленного знаниями факиха Хаджи Рахима,
прозванного аль-Багдади, то я верю твоим словам. Да будут уют, простор и
благодать в твоем доме! Я прошу милости и мудрого совета страннику,
приехавшему из далеких гор Курдистана. Привет тебе от Джелаль эд-Дина,
храбрейшего из героев!
- Юный брат мой! - сказал факих. - Ты прошел невредимо через пучины
бедствий в страшные дни, когда потрясается вселенная, и принес мне слова
привета от далекого прославленного героя, - этим ты доставил мне двойную
радость. Войди в мой скромный дом!
Глава четвертая
ТРОПА ЖИЗНИ ДЖИГИТА
Я привязал мою жизнь и мой век
К острию моего копья.
Поэма "Джангар".
Молодой воин вошел, пригнувшись, в узкую дверцу хижины и сел на пятки у
самого входа. Хаджи Рахим опустился на старый коврик близ очага. Оба
провели ладонями по щекам, затем, как требует приличие, долго молчали,
рассматривая друг друга,
Наконец с достоинством и с грустью человека, видевшего на своему веку
множество людей, факих соединил концы пальцев и сказал:
- Кто ты? Какого рода? Каким именем наградил тебя твой белобородый отец?
В какой далекой стране ты впервые увидел свет солнца? Хоть ты и говоришь
по-кипчакски, но движения твои и одежда показывают, что ты иноземец.
Воин, вежливо покашливая в руку, заговорил ровным, тихим голосом.
- Зовут меня Арапша, но мои боевые товарищи дали мне прозвище "Ан-Насир",
потому что в битве, говорят, я теряю разум, становлюсь злобным, бросаюсь в
самые опасные схватки и обращаю врага в бегство... Хотя я сказал тебе, что
зовут меня Арапша, но как прозвал меня мой почтенный отец и где я провел
свое детство - клянусь! - я не знаю. Помню смутно, что жил я в лесу около
озера, плавал с отцом в лодке и видел, как он высыпал из сетки в корзину
много серебристых рыб. Помню, как тепло было лежать на руках у матери и
слушать ее песни. Помню еще маленькую сестренку... Потом все это кончилось.
Напали разбойники и увели меня и сестренку в большой город, где продали нас
на парусный корабль. На корабле было очень много мальчиков и девочек.
Корабельщики набили нас в трюм корабля и заперли вместе со стадом больших
белых гусей. Гуси щипали и клевали нас. Корабль плыл по широкой реке, затем
по морю. Корабельщики распродали детей на базаре. Я никогда больше ни с
ними, ни с моей сестрой не встречался.
- Все это происходит из-за гибельной страсти купцов к богатству.
Ослепленные блеском золота, жадные купцы захватили невинных детей и бросили
их в чужие города, где им придется влачить всю жизнь мучительное иго
рабства! - вздохнул факих.
- Вероятно, я из какой-либо северной страны: мордвинов, саксинов или
урусов,- продолжал Арапша,- потому что эти рабы, особенно урусы, славятся
своей силой. А меня аллах наградил большой крепостью. Я был продан на
базаре невольников в Дербенте, где находятся кавказские Железные ворота. Я
переходил от одного хозяина к другому. Когда я подрос, меня заставляли
исполнять самые трудные работы: вместе с ослом вертеть колесо для черпания
воды из колодца, с колодкой на шее вскапывать засохшую, как камень, землю,
таскать бревна, И небо в годы моего рабства казалось мне таким же черным и
сухим, как разрытая мною чужая земля!.. Хаджи Рахим с горечью сказал:
- Хозяин скорее пожалеет четвероногую скотину, чем одаренного разумом
раба!
- Мне было семнадцать лет, когда тропинка моей жизни повернулась в другую
сторону. Однажды я пас на склоне высокой обрывистой горы баранов моего
господина, азербайджанского хана. Неожиданно над кручей показался отряд
всадников. Впереди, на прекрасном вороном коне, ехал молодой воин. Вдруг
размытая дождями земля осела под конем, и он покатился в пропасть.
Извернувшись, как кошка, воин удержался за куст. Я бросил конец аркана и
вытащил воина. Я сказал: "Я сумею спасти и твоего коня!" Витязь ответил:
"Если ты спасешь моего вороного, можешь просить у меня все, что захочешь".
Джигиты распустили два аркана, одним я обвязал себя вокруг пояса и сполз
вниз по обрыву. Конь чудом удержался на самом краю пропасти и спокойно
пощипывал траву. Злой жеребец зафыркал, когда я приблизился к нему, но я
обмотал его арканом, и джигиты вытащили его на тропинку. Мне было трудно
лезть обратно, мне мешали оковы на ногах...
- Храбрый юноша! Небо хранило тебя! - воскликнул Хаджи Рахим.
- Воин стал расспрашивать меня о дороге. Я рассказал ему о всех тропах,
предупредил его о местах, где обычно курды делают засады и нападают на
проезжих, и посоветовал лучшую обходную дорогу. Тогда он спросил меня: "Что
же ты теперь хочешь?" - "Быть свободным!" - ответил я. Витязь сказал:
"Следуй за мной и ты мечом заслужить себе свободу!.." Воин оказался
прославленным скитальцем Джелаль эд-Дином, который не боялся воевать с
монголами и разбил их при Перване. С этого дня я стал воином в его отряде.
Джелаль эд-Дин дал мне кривую саблю и боевого коня, которого я сегодня
потерял, бесстыдно заснувши! - И юноша снова застонал.
- Рассказывай дальше, конь к тебе вернется! - заметил факих.
- В тот день, когда я, свободный, на горячем коне, оказался в отряде
славного Джэлаль эд-Дина, я увидел, что небо надо мной не черное, а снова
сияет, голубое, как бирюза, как в моем далеком детстве, когда я с отцом
плавал на лодке по лесному озеру. И я понял тогда, что в мире нет ничего
слаще свободы!.. Три года я всюду следовал за смелым полководцем, оберегая
его в бою, и прославился как "Ан-Насир - победоносный". Джелаль эд-Дин
говорил мне не раз, что он знал в порабощенном монголами Хорезме одного
ученого, факиха самого светлого из светлых и доблестных людей, искателя
правды, Хаджи Рахима, прозванного аль-Багдади. "Если,- сказал он,- на тебя
надвинется черная туча беды, назови ему мое имя, и он протянет тебе руку
милосердия..."
Хаджи Рахим встал, подошел к Арапше и протянул ему обе руки:
- Имя Джелаль эд-Дина сияет для меня, как яркая звезда среди темной ночи.
Сядь рядом со мной!
Факих и Арапша взялись за руки, прижались плечами и затем уселись рядом-
на старом коврике.
- Расскажи мне теперь, мой юный друг Арапша Ан-Насир, почему ты расстался
с доблестным Джелаль эд-Дином? Жив ли он? Не попал ли в руки беспощадным
монголам? Ведь ветер неожиданности часто поворачивает жизнь человека.
Иногда храбрый воин, казалось бы, уже достиг вершины совершенства, но вдруг
обрушивается в пропасть несчастья и возвращается к тому, с чего начал...
- Так случилось и со мной! - сказал юноша.- После неудачной для Джелаль
эд-Дина стычки с отрядом монголов я с трудом спасся и едва ускользнул от
плена. После этого я больше не встречался с храбрым моим покровителем,
ушедшим далеко на запад. Я направился на восток горными тропами, отбился от
шайки диких горцев и, наконец, присоединился к каравану, уходившему в
Хорезм. Я горел желанием увидеть новые страны и договорился поэтому с
купцами охранять их караван. В пути через пустыню на нас напали разбойники.
Я обезумел от ярости, зарубил нескольких грабителей и обратил в бегство
остальных. Однако купцы этого не оценили. Прибыв благополучно в Хорезм, они
так мало дали мне за свое спасение,- да покарает их аллах! - что я с трудом
добрался сюда, в Сыгнак. Здесь я решил разыскать тебя, факел премудрости и
маяк знаний, почтенный Хаджи Рахим. Когда этой ночью я подъезжал к твоему
дому, я услышал в темноте, что какие-то люди ломают твою дверь. Я бросил им
свой боевой клич, напал на них, ранил троих, одному отсек ухо, и грабители
побежали, не оглядываясь.
- Так это ты заревел, как раненый зверь? Ученый смотрел удивленными
глазам? на скромно сидевшего юношу:
- Как же после этой схватки ты решаешься оставаться здесь? Ведь убежавшие
были монголы; они пожалуются своему начальнику на тебя, а заодно и на меня,
и он пошлет целый отряд, чтобы схватить нас обоих. Монголы придумают тебе
мучительную казнь за то, что ты осмелился поднять меч против этих новых
владык вселенной. Нам нужно немедленно бежать... Ты, молодой и сильный,
сможешь убежать, а как убежать мне, старому и слабому?
Арапша встал и показал на плеть, висевшую на поясе:
- Вот все, что осталось от моего коня! Без коня я тоже далеко не уйду.
Все же лучше выбраться подальше от этого места, чем сидеть, ожидая казни.
Хотя ты и слаб, почтенный Хаджи Рахим, но, как дервиш, ты привык скитаться
по дальним дорогам. Пойдем отсюда в степь и укроемся у кочевников. Кто
сидит на месте, к тому подбирается скорпион несчастья.
- Ты говоришь, как истинный воин,- сказал факих.- Я ухожу с тобой, чтобы
не попасть снова в железную клетку.
Он снял со стены фонарь и тыквенную бутылку и привесил их к поясу. Вместо
белого талейсана он надвинул на голову колпак дервиша с белой повязкой
паломника-хаджи. Достал длинный посох, всунул ноги в старые туфли и
остановился посреди хижины:
- Я готов отправиться на конец вселенной. Я в жизни никому не сделал зла,
а между тем многие годы мне приходилось скитаться, точно преступнику...
Теперь снова начнется полоса скитаний... Моего старого плаща нет...
Придется надеть одежду, которую оставил ночной гость... Факих поднял синий
монгольский чапан:
- Никогда у меня не было такой красивой одежды с такими пуговицами из
шести красных камней, похожих на драгоценные рубины... Я здесь бросаю все!
Мне только жаль оставить написанную мною книгу о необычайных событиях,
пережитых Хорезмом во время нашествия краснобородого Чингизхана!
- Подожди горевать! - Арапша почтительно взял руку Хаджи Рахима и провел
ею по своим глазам в знак того, что с этого времени он добровольно делается
его мюридом.
- Позволь мне отныне стать твоим учеником, следовать всюду вместе с тобой
и взять с собой книгу, о которой ты говоришь. Я спрячу ее в дорожную сумку.
- Ты это хорошо сказал! - Факих передал Арапше большую книгу в кожаном
переплете и медную коробочку-пенал для письма. Печальным взором он окинул
хижину, в которой провел несколько лет.- Теперь скорее вперед!
Оба вышли из хижины. Хаджи Рахим заложил дверь деревянным засовом.
- Акбай! Поди сюда! - крикнул он собаке.- Ты будешь сторожить наш дом.
Твой хозяин едва ли сюда вернется! Старый белый пес покорно улегся на
пороге хижины и, подняв голову, недоумевая, смотрел красными глазами вслед
двум путникам, быстро уходившим по тропинке в сторону пустынной степи.
Глава пятая
МОНГОЛЫ СОБИРАЮТСЯ В ПОХОД
Сила и дисциплина были настолько
необыкновенны в явившемся в нашу страну
татарском, войске, что, каталось, оно могло
покорить весь мир.
Китайский летописец XIII века.
Давно, со времени монгольского нашествия, мирный город Сыгнак не видел в
своих узких переулках столько верблюжьих караванов, столько скачущих во все
стороны всадников и торопливо шагающих жителей. Все спешили узнать,
насколько верны прилетевшие из степи слухи о великом походе на Запад,
задуманном монголами.
Волновавшаяся толпа сразу замолкала и расступалась, когда из переулков
выезжали группы монгольских воинов, безбородых, похожих на угрюмых старых
женщин, С неподвижными, смуглыми от загара и грязи лицами монголы ехали на
небольших, злых, храпевших конях, не сдерживая их перед толпой. Они били
наотмашь в обе стороны плетьми, стегая по головам зазевавшихся.
Все они направлялись на главную базарную площадь. Там за высокой аркой из
цветных изразцов находился дворец правителя области, знатного внука
Чингизова, Тангкут-хана. Монголы располагались на площади отдельными
кругами, привязав к поясу поводья своих коней. Они тут же разводили костры,
для чего выламывали ворота, калитки и рубили деревья ближайших садов. Они
входили, невозмутимые и гордые, в дома горожан, забирали хлеб и все, что
попадалось под руку. Усевшись вокруг костров, они ели похлебку из мяса с
жареным просом, вскипяченную в котлах и приправленную салом и молоком.
Это были передовые тургауды одиннадцати монгольских царевичей-чингизидов,
прибывших в Сыгнак из своих далеких восточных кочевий. Главное
монголо-татарское войско спешно шло за ними следом. Его ждали со дня на
день.
Население Сыгнака трепетало перед монгольскими воинами и безмолвно
отдавало им все, на что они устремляли свои раскосые глаза. Все еще слишком
хорошо помнили бывшее пятнадцать лет тому назад вторжение страшного
Чингиз-хана. Вся страна была в пламени горящих городов и селений, толпы
обезумевших жителей бежали по дорогам. Монгольские воины избивали мирное
население, угоняли ремесленников в рабство в далекую Монголию, а женщин и
детей делили между собой, как законную добычу, как двуногую скотину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9