На глазах у невозмутимого Эмиля Субрэй один за другим выпил два бокала виски.
— Месье мучила жажда… — только и заметил дворецкий.
Жак знал Эмиля уже много лет, но так и не мог решить, то ли этот шестидесятилетний старик окончательно закоснел и все его умственные способности ограничены десятком стереотипных формул, то ли, напротив, под внешней торжественностью скрывается на редкость острый и ироничный ум. В глубине души Субрэй склонялся ко второму варианту, и порой ему даже казалось, что Лауб все знает о его истинной деятельности.
— Месье очень повезло, что он может путешествовать… Это расширяет кругозор… а иногда и дает утешение…
— Что вы, Эмиль, я вовсе не нуждаюсь в утешениях!
— Кто может знать, месье, когда они понадобятся?
Субрэй очень ценил сентенции дворецкого, и разговор с ним всегда был для него большим развлечением.
— Уж не стали ли вы философом за время моего отсутствия, Эмиль?
— Пожалуй, мы к этому склонялись всегда, месье. Мы немало повидали в жизни и, смеем надеяться, многое запомнили.
— Как-нибудь на днях надо будет попросить вас дать мне несколько уроков, Эмиль… а пока, будьте любезны, доложите обо мне Тоске.
— Нам очень грустно, месье, но мадемуазель Тоски нет дома.
— Вот как? А вы не знаете, она скоро вернется?
— Ее скорое возвращение нас бы очень удивило, месье… Во всяком случае, не раньше половины первого — часа.
— Она присутствует на какой-нибудь церемонии?
— Даже на двух, месье. Сначала — гражданский брак в мэрии, а через двадцать минут после этого, в одиннадцать тридцать, венчание в церкви Сан-Петронио.
При этом известии воспоминание вновь погрузило Жака в светскую жизнь Болоньи, и он почувствовал себя удивительно счастливым. Впредь свадьбы, крестины и похороны станут самыми значительными происшествиями его мирного существования подле Тоски.
— Должно быть, женятся очень важные персоны, раз Тоска встала в такую рань, а, Эмиль? — с улыбкой спросил Субрэй.
— Это она, месье.
— Она? Кто «она»?
— Мадемуазель Тоска, месье. Налить вам еще немного виски?
Жак был так ошеломлен, что смог лишь кивнуть. Все вокруг рушилось — и прошлое, и настоящее. Тоска… Его Тоска выходит замуж за другого! Но как это может быть? В полной растерянности Субрэй залпом выпил бокал виски.
— Но в конце-то концов, Эмиль, ведь она любит меня! — возмущенно воскликнул он.
— К несчастью, месье, опыт говорит нам, что мы далеко не всегда соединяемся священными узами с теми, кого любим.
— Но она клялась мне…
— О, клятвы, месье… — скептически заметил дворецкий, и в его голосе Жак почувствовал братскую симпатию.
— Она уверяла, будто любит меня…
— С разрешения месье, мы позволим себе утверждать, что мадемуазель Тоска говорила искреннее… но ведь месье ни разу не дал о себе знать?
— Я не мог!
— Разве там, где находился месье, не было почты?
— Почты? Ах, да… Была, конечно… но мне запретили писать.
— Вот уж мы никогда бы не подумали, что торговля макаронными изделиями требует подобных предосторожностей… Век живи — век учись.
Субрэй не сомневался, что, несмотря на свой невозмутимый вид, Лауб издевается над ним. Он чуть не вспылил, но вдруг вспомнил, что перед отъездом Тоска предъявила ему ультиматум. Жак не позвонил ей, и девушка наверняка решила, что он ее бросил.
И Жак возненавидел Джорджо Луппо.
— Если это хоть немного утешит месье, мы можем сообщить ему, что мадемуазель Тоска пролила немало слез, прежде чем согласилась отдать руку синьору Санто Фальеро.
— Санто? Она вышла за Санто?
— Нет еще, но это случится всего через четверть часа…
— Но, ради Бога, что она нашла в этой мокрой курице?
— Разочарование часто толкает нас на самые необъяснимые поступки, месье. А кроме того, синьор Фальеро постоянно работает с господином графом и стал своим человеком в доме. Месье не может не знать, что синьор Фальеро — замечательный инженер и его, как и дядю, ждет самое блестящее будущее.
— Я уверен, что она его не любит, Эмиль!
— Мы также убеждены в этом, месье, но теперь это уже не имеет особого значения…
— Ну, это мы еще посмотрим! Сколько осталось до церемонии в мэрии?
— Теперь уже всего тринадцать минут, месье.
— Я еду туда!
— Мы желаем месье удачи и рискнем заметить, что, на месте месье, мы бы уже были там.
Не ответив, Субрэй бросился к двери, но Эмиль все же успел первым открыть дверь, как и положено хорошему слуге. Жак уже собирался переступить порог, как вдруг наткнулся на ногу Эмиля и упал. Автоматная очередь прошила дверную раму, не причинив вреда людям. Лауб захлопнул дверь и помог ошарашенному Субрэю подняться на ноги.
— Должно быть, у месье есть конкуренты, которым не нравятся его спагетти… — пробормотал он. — Но месье может выйти отсюда через черный ход, и дорога до мэрии не займет более пяти минут.
Жак как ошпаренный выскочил на виа Кальдареза с намерением мчаться к Тоске, но его снова задержал Лауб.
— Месье забыл свой кейс!..
Субрэю было глубоко наплевать и на кейс, и на ловушки, расставленные Джорджо Луппо для русского шпиона. У него пытаются отнять Тоску! И Жак уже подумал было попросить Лауба оставить пока кейс у себя, но решил, что не имеет права подвергать жизнь доброго Эмиля смертельному риску, и вернулся. Крепко сжимая в руке свой обременительный багаж, он со всех ног бросился к мэрии, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих и твердо надеясь, что успеет прибежать прежде, чем Тоска произнесет роковое «да», которое разлучит их навеки.
Глава II
Все жители Болоньи, считавшие себя друзьями графа Матуцци или льстившие себя такой надеждой, теплились в мэрии. Накануне все газеты пели дифирамбы этому браку, призванному соединить богатство с наукой. Консерваторы воспевали восприимчивость к духу нового времени тех, кого еще совсем недавно считали реакционерами, а либералы видели здесь залог будущего, основанного на взаимопонимании.
Конференц-зал мэрии, открытый ради такого выдающегося события, был набит битком. В первом ряду возвышалась долговязая фигура графа Лудовико. И манерами, и костюмом седовласый гигант напоминал скорее американца. Рядом стояла его жена Доменика, все еще очень красивая и настолько элегантная дама, что сердца гостей прекрасного пола наполняла жгучая зависть. Брат Доменики Дино Ваччи, несмотря на то что ему уже перевалило за пятьдесят, оставался верен стилю завсегдатаев литературных кафе образца 1935 года. Но, поскольку Дино был родственником Матуцци, в этом находили особый шик.
Стоявший по другую сторону прохода профессор Фальеро походил на медведя, с превеликим трудом наряженного в человеческую одежду. Он не умел носить смокинг и явно не знал, куда девать цилиндр. Его жена Лидия вызывала всеобщие симпатии своим восторженным видом. Даром что ее муж — ученый с мировым именем, все понимали, что этот день для Лидии — своего рода посвящение. Сегодня она твердо вступала в высшей свет болонского общества. Вся фигура синьоры Фальеро излучала радость, а потому никто не заметил, как она вульгарна.
И, наконец, бок о бок у еще пустующего стола мэра стояли Тоска в белом платье и фате и Санто в роскошном, сшитом по фигуре смокинге. Они казались выше всякой критики. Хрупкая изящная Тоска, несмотря на то что была дочерью графа Лудовико Матуцци, волновалась не меньше, чем любая другая девушка в такой момент, и тем подкупала даже самых завистливых. Правда, наиболее проницательные гости все же заметили в ее глазах легкую печаль. Санто, скорее тощий, нежели стройный молодой человек с чуть рыжеватыми светлыми волосами, вполне отвечал расхожему представлению о служителе науки, и, пожалуй, никто бы особенно не удивился, узнав, что он провел первую брачную ночь у себя в лаборатории. Подруги Тоски тщетно ломали голову, что могло ее привлечь в мужчине с такой невыразительной внешностью (они достаточно хорошо знали дочь графа Матуцци и не считали ее способной увлечься интеллектуальным блеском кавалера). Однако предстоящий брак, казалось, опровергал такое мнение.
Как только из боковой двери вышли мэр и его помощники, все встали. Глава городской администрации — иль Коммандоторе — Феличано Граттипола поклонился присутствующим (причем графу Лудовико — особенно низко) и предложил всем сесть. А дальше все пошло согласно обычному ритуалу.
Тем временем Жак с трудом продирался сквозь толпу на подступах к мэрии. Но даже проникнув в здание, он не мог предъявить пригласительного билета, а потому столкнулся с многочисленными препятствиями. Ценой бешеных усилий и разных уловок он преодолел все барьеры, но потерял немало драгоценных минут. Когда Субрэй наконец проник в почетный зал, мэр как раз задавал сакраментальный вопрос:
— Тоска Матуции, согласны ли вы взять в мужья присутствующего здесь Санто Фальеро?
Недолго думая, Жак что было мочи завопил:
— Нет!!!
Это было так неожиданно, что присутствующие замерли и даже стражники, пораженные событием, выходящим за рамки понимания, не решились немедленно принять меры. Субрэй не преминул воспользоваться замешательством и ринулся по центральному проходу к столу оцепеневшего от изумления мэра. И только когда Жак оказался за спиной у будущих супругов, городской голова возопил дрожащим от ужаса и негодования голосом:
— Ma Signore, это профанация!
При виде Субрэя Тоска не могла сдержать волнения.
— Жак! — вскрикнула она.
А француз уже схватил девушку за руки и принялся умолять не бросать его. Казалось, он не видит и не слышит, что творится вокруг. Стряхнув оцепенение, Санто Фальеро бросился на Жака с явным намерением оттеснить его от Тоски.
— По какому праву? Ma gue! Да за кого вы себя принимаете?
Ничего так и не добившись, он накинулся на парализованных недоумением стражников:
— Уберите его отсюда или я его убью!
Но стражникам никак не удавалось пробраться сквозь охочую до скандала толпу, и жениху пришлось воззвать к гостям:
— Ну? Никто не пытается меня удержать? Вы хотите, чтобы тут лежало его бездыханное тело?
Меж тем Субрэй не желал отпускать девушку.
— Ты не можешь так поступить со мной, о моя Тоска! Ты ведь знаешь, что я люблю тебя и ты меня любишь!
— Вы меня любите? Да если бы вы меня любили, то позвонили бы три месяца назад, как я просила, а не пропали неизвестно где! Сколько времени о вас не было ни слуху ни духу!
Возможно, им и удалось бы прояснить недоразумение поссорившее их, если бы не вмешались другие. На помощь Санто, подпрыгивающему на месте от возмущения, поспешила его тетка — появление Жака ставило под угрозу осуществление ее заветной мечты.
— Вы невоспитанный человек, синьор Субрэй! — заявила Лидия и, призвав в свидетели всех присутствующих, добавила: — Эти северяне воображают, будто все еще живут во времена Барбароссы, и чувствуют себя завоевателями!
Исторический намек произвел благоприятное впечатление, но никто не сдвинулся с места. В кои-то веки на подобной церемонии можно еще получить столько удовольствия! Лидия встряхнула мужа.
— А ты что молчишь? Твоему племяннику не дают жениться на избраннице, а ты как воды в рот набрал?
Профессор как будто пробудился от глубокого сна — должно быть, душой он блуждал в неведомых нам межзвездных пространствах — и недоуменно посмотрел на жену.
— В чем дело, Лидия? И что мы здесь делаем?
— Женим твоего племянника!
— Вот как?.. Ну что ж, по-моему, это прекрасно… разве нет?
Синьора Фальеро воздела руки, призывая в свидетели Небо, а в толпе послышались довольно бесцеремонные смешки. В один из моментов затишья многие расслышали, как Дино Ваччи сказал сестре:
— Все получилось вовсе не так убийственно скучно, как я опасался…
Толпа взвыла от восторга. Никто уже не думал, понравится это или нет графу Матуцци. А того, казалось, вот-вот хватит удар. Вне себя от бешенства граф набросился на шурина:
— Молчал бы лучше, идиот!
— Решительно, у тебя гораздо больше денег, чем воспитания, Лудовико, — спокойно отозвался Дино.
Матуцци в ярости подскочил к мэру:
— А вы чего ждете? Почему не приказали выдворить этого субъекта вон? Неужто я должен учить вас, как исполнять свои обязанности?
В зале вдруг наступила гробовая тишина. Замолчал даже Жак. Как-никак дон Феличано был очень заметной фигурой в Болонье. Человек тщеславный, он в какой-то мере рассчитывал, что это бракосочетание укрепит его положение и поможет продвинуться дальше на политическом поприще. По правде говоря, дон Феличано даже подготовил длинную речь, выучил ее наизусть и за последнюю неделю хорошенько отрепетировал в тиши своего кабинета. Однако подобная бесцеремонность графа, да еще на глазах у лучшего болонского общества, совершенно выбила мэра из колеи. Рванув большим пальцем душивший его воротник, дон Феличано завопил:
— Ma gue! Для чего, по-вашему, я тут торчу, дон Лудовико? Может, это ваша мэрия, а не моя? Что ж, садитесь на мое место, раз уж вам так хочется распоряжаться! Вот вам значок, вот кодекс! Дерзайте! Коли вам вздумалось давать мне уроки — попробуйте сами. Хорошенький пример вы подаете избирателям, дон Лудовико! Всё, я возвращаюсь домой!
Граф Матуцци не знал, куда деваться от смущения.
— Простите меня, дон Феличано… — пробормотал он. — Этот скандал продолжается слишком долго, вот я и вспылил… Прошу вас принять мои глубочайшие извинения…
— Что ж, в таком случае… Стража, вывести нарушителя! Церемония продолжается.
И тут Майк Мортон, снова выследивший Субрэя, тихонько проскользнул в зал. В ту же секунду у других дверей показались Роналд Хантер и Наташа, за которой по пятам шли убийцы, упустившие Жака на виа Сан-Витале. Все они одновременно заметили кейс, который, прежде чем броситься к столу мэра, француз оставил на скамейке в глубине зала. Конкуренты поспешили завладеть добычей, но оказались у цели одновременно. Увидев друг друга, они остановились как вкопанные, руки скользнули в карманы. Атмосфера накалилась до предела. Теперь любой пустяк мог привести к перестрелке. Неожиданно на сцене появился Эмиль Лауб. Отстранив одного, попросив прощения у другого, извинившись перед третьим, он разомкнул смертоносное кольцо и с благодушной улыбкой спокойно забрал кейс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22