Майк продолжал оставаться на заднем плане -
потому что ему так хотелось. Я кричу и спорю, а он сидит себе в самом
удобном кресле, какое только окажется под рукой, и молчит - и никому
невдомек, что под этой смуглой вежливой маской прячется ум, цепкий, как
медвежий капкан, и куда более быстрый. И еще - чувство юмора и
находчивость. Да, конечно, иногда мы кутили напропалую, но обычно нам было
не до развлечений. Работа нас увлекала, и мы не хотели терять время
впустую. Руфь, пока она оставалась с нами, всегда была не прочь выпить и
потанцевать. Она была молода, почти красива, и между мной и ею начинали
складываться отношения, которые могли перейти в нечто серьезное. Однако мы
вовремя обнаружили, что на очень многое смотрим по-разному. А потому я не
слишком горевал, когда она подписала контракт с компанией
"Метро-Голдвин-Мейер". Этот контракт знаменовал для нее ту славу, деньги и
счастье, на которые она, по ее мнению, имела полное право. Ей дают роли во
второклассных и многосерийных картинах, и с финансовой точки зрения она
устроилась даже лучше, чем могла бы мечтать. Но что касается счастья - не
знаю. Она недавно нам написала - она снова разводится. Но, может быть, это
и есть то, что ей нужно.
Но хватит о Руфи. Я опережаю события. Все время, вплоть до "Пламени
над Францией", мы с Майком хотя и работали вместе, но ставили перед собой
разные конечные цели. Майк помешался на мысли сделать мир лучше, уничтожив
самую возможность войны. Он постоянно повторял: "Войны всех и всяческих
родов свели почти всю историю человечества к одним только усилиям выжить.
А теперь, получив в свои руки атом, оно располагает средством вовсе себя
уничтожить. И если в моих силах сделать хоть что-нибудь, что поможет
предотвратить катастрофу, я это сделаю, Эд, клянусь богом! Иначе и жить
незачем. И это не пустые слова".
Да, это были не пустые слова. Он рассказал мне о своей заветной цели
в первый же день нашего знакомства. Тогда я решил, что он просто
расфантазировался с голодухи. Мне его аппарат казался всего лишь средством
достижения личных благ. И я думал, что и он вскоре станет на мою точку
зрения. Но я ошибся.
Когда живешь и работаешь бок о бок с хорошим человеком, невольно
начинаешь восхищаться качествами, которые и делают его хорошим.
К тому же, когда человеку живется приятно, его начинают тревожить
беды человечества. Во всяком случае, так произошло со мной. Когда я понял,
каким чудесным мог бы стать наш мир, победила точка зрения Майка. Кажется,
это произошло, когда мы работали над "Пламенем", но точная дата роли не
играет. Важно то, что с этого момента между нами уже не было никаких
разногласий, и спорили мы только о том, когда именно устроить перерыв на
обед. Большую часть свободного времени, которого у нас было немного, мы
проводили за бутылкой пива, у аппарата, бродя наугад по разным эпохам.
Мы побывали вместе повсюду и посмотрели все. То мы знакомились с
фальшивомонетчиком Франсуа Вийоном, то отправлялись бродить по ночам с
Гаруном аль-Рашидом. (Этот беззаботный калиф, бесспорно, родился на
несколько сот лет раньше, чем ему следовало бы.) А если настроение у нас
было скверным, мы могли, например, следить за событиями Тридцатилетней
войны. Майк снова и снова, как завороженный, наблюдал гибель Атлантиды -
наверное, потому, что он опасался, как бы что-нибудь подобное не
повторилось еще раз. А стоило мне задремать - и он возвращался к началу
начал - к возникновению нашего мира. (Что было раньше, рассказывать здесь
не стоит.)
Если подумать, то, пожалуй, к лучшему, что ни он, ни я не женаты.
Конечно, мы верили в лучшее будущее, но пока мы оба устали от
человечества, устали от алчных глаз и рук. В мире, поклоняющемся
богатству, власти и силе, только естественно, что порядочность нередко
родится лишь из страха перед этой жизнью или перед загробной. Мы наблюдали
столько скрытного и потаенного - если хочешь, назови это подсматриванием в
замочную скважину, - что научились не принимать на веру внешние проявления
доброты и благородства. Только один раз мы с Майком заглянули в частную
жизнь человека, которого любили и уважали. И одного раза оказалось
достаточно. С тех пор мы взяли за правило принимать людей такими, какими
они кажутся. Но хватит об этом.

Следующие две картины мы выпустили одну за другой - "Свободу
американцам" - про войну за независимость - и "Братья и пушки" - про войну
Севера с Югом. И сразу каждый третий политикан, множество так называемых
"просветителей" и все патриоты-профессионалы возжаждали нашей крови. Все
местные отделения "Дочерей американской революции", "Сыновей ветеранов
Севера" и "Дочерей Конфедерации" единодушно заскрежетали зубами. Юг совсем
взбесился. Все штаты крайнего Юга и один пограничный безоговорочно
запретили демонстрацию обоих фильмов - второго потому, что он был правдив,
а первого просто за компанию. Они оставались под запретом, пока в дело не
вмешались профессиональные политиканы. Тогда запрет был снят и оба фильма
без конца цитировались в речах соответствующих ораторов как ужасные
примеры того, во что верят и какие взгляды исповедуют некоторые личности.
Это был прекрасный предлог ударить в барабаны расовой ненависти.
Новая Англия попыталась было сохранить достоинство, но надолго ее не
хватило. В штате Нью-Йорк депутаты сельских округов дружно проголосовали
за запрещение фильмов. И в Дэлавер, где законодательному собранию некогда
было заниматься изданием нового закона, пришлось пустить дополнительные
поезда. Вызовы в суд по обвинению в клевете сыпались на нас градом, но,
хотя каждый новый иск вчинялся нам под гром фанфар, почти никто не знает,
что мы не проиграли ни одного дела. Правда, нам раз за разом приходилось
апеллировать к высшим инстанциям, однако, когда дело попадало к судье, не
заинтересованному в нашем осуждении, документы, сохранившиеся в архивах,
неизменно подтверждали истинность того, что мы демонстрировали на экране.
Мы-таки высыпали на воспаленную гордость, привыкшую чваниться
славными деяниями предков, изрядную горсть соли! Мы показали, что далеко
не все власть имущие могли похвастаться незапятнанной белизной своих одежд
и что в войне за независимость далеко не все англичане были хвастливыми
наглецами, но что они не были и ангелами. В результате Англия наложила
запрет на ввоз этих двух фильмов и представила государственному
департаменту возмущенный протест. Было очень потешно наблюдать, как
конгрессмены южных штатов в полном единодушии с конгрессменами Новой
Англии одобряют призывы посла какой-нибудь иностранной державы к
подавлению свободы речи. В Детройте ку-клукс-клан зажег у нашего подъезда
довольно дохленький крест, а такие организации, как Национальная
ассоциация содействия прогрессу цветного населения, выносили весьма
лестные для нас резолюции. Наиболее злобные и непристойные письма вместе с
адресами и фамилиями, которые были в них опущены, мы передавали нашему
адвокату, но к югу от Иллинойса ни один из их авторов не был привлечен к
суду.
Постепенно страна разделилась на сторонников двух точек зрения. Одни
- наиболее многочисленные - утверждали, что нечего нам копаться в старой
грязи, что подобные вещи лучше всего простить и забыть, что ничего
подобного никогда не происходило, а если и происходило, то мы все равно
отпетые лгуны и клеветники. Другие рассуждали так, как мы и хотели.
Мало-помалу складывалось и крепло убеждение, что подобные события
действительно происходили и могут произойти снова, а возможно, и
происходят в эту самую минуту - потому что на психологию нации слишком
долго воздействовало извращение истины. Мы были рады, что все большее
число людей приходит к выводу, к которому пришли мы сами: прошлое надо не
забывать, а понять и оценить беспристрастно и доброжелательно. Именно
этого мы и добивались.
Запрещение фильмов в некоторых штатах почти не повлияло на чистую
прибыль, а потому в глазах Джонсона мы были полностью оправданы. Ведь он
уныло предсказывал полный их провал, так как "в кино нельзя говорить
правду. Это вам с рук не сойдет, если зал вмещает больше трехсот человек".
Ну, а в театре? "А кто ходит куда-нибудь, кроме кино?"
Пока все складывалось так, как мы хотели. Наша известность достигла
зенита - никогда еще никого с таким жаром не хвалили и не ругали на
страницах газет. Мы были сенсацией дня. С самого начала мы старались
обзаводиться врагами в кругах, которые способны дать сдачи. Помнишь старое
присловие, что человек познается по своим врагам? Ну, короче говоря,
шумная известность была водой на нашу мельницу. А дальше я расскажу, как
мы начали молоть.

Я позвонил Джонсону в Голливуд. Он обрадовался.
- Что-то мы давно не виделись! Ну что, Эд?
- Мне нужны люди, которые умеют читать по губам. И не позже
вчерашнего дня, как ты выражаешься.
- Читать по губам? Это еще зачем?
- Неважно. Они мне нужны. Можешь ты их найти?
- Откуда я знаю? А зачем?
- Я спрашиваю: можешь ты их найти?
- По-моему, ты переутомился, - ответил он с сомнением в голосе.
- Послушай...
- Я ведь не сказал, что не могу. Спусти пары. Когда они тебе нужны? И
в каком количестве?
- Лучше запиши. Готов? Мне нужны чтецы по губам для следующих языков:
английского, французского, немецкого, японского, греческого, фламандского,
голландского и испанского.
- Эд Лефко! Ты совсем сошел с ума или еще нет?
Пожалуй, моя просьба и в самом деле могла показаться странной.
- Может быть, и сошел. Но эти мне нужны в первую очередь. Если
отыщутся специалисты по другим языкам, хватай и их. Они тоже могут мне
понадобиться.
Я представил себе, как он сидит у телефона и крутит головой: "Бедняга
Эд! Тепловой удар, не иначе. Совсем свихнулся".
- Ты меня слышишь?
- Да. Слышу. Если это какой-то розыгрыш...
- Это не розыгрыш. Я говорю совершенно серьезно.
Он разозлился.
- Где же я, по-твоему, их возьму? Вытащу из собственной шляпы или
как?
- Это уж твое дело. Советую начать с местной школы для глухонемых.
Он ничего не ответил.
- И пойми одно: я говорю совершенно серьезно. Мне все равно, как ты
их разыщешь и во что это обойдется, но мне нужно, чтобы чтецы по губам
ждали нас в Голливуде, когда мы туда приедем, или во всяком случае были бы
уже в дороге.
- А когда вы приедете?
Я ответил, что точно не знаю.
- Дня через два. Нам еще нужно закончить тут кое-какие дела.
Джонсон принялся проклинать все на свете, и я повесил трубку. Майк
ждал меня в студии.
- Ты говорил с Джонсоном?
Я пересказал ему наш разговор, и он засмеялся.
- Наверное, это и правда производит впечатление бреда. Но если такие
специалисты существуют и не прочь заработать, он их разыщет.
Я бросил шляпу в угол.
- Слава богу, с этим покончено. А как дела у тебя?
- Все готово. Кинопленки и заметки отправлены, фирма по продаже
недвижимости присылает сюда своего агента завтра, с девочками я
расплатился и выдал им премию.
Я откупорил бутылку пива.
- А как наш архив? И винный погреб?
- Архив отправлен в банк на хранение. Винный погреб? О нем я не
подумал.
Пиво было холодным.
- Распорядись упаковать бутылки и отошли их Джонсону.
Мы оба расхохотались.
- Идет! Ему нужно будет успокаивать нервы.
Я мотнул головой в сторону аппарата.
- А это?
- Повезем с собой в самолете. - Он внимательно посмотрел на меня. -
Что с тобой? Нервничаешь?
- Немножко.
- Я тоже. Твою одежду и свою я отправил утром.
- Даже ни одной сменной рубашки нет?
- Ни одной. Совсем как...
- Как тогда с Руфью, - докончил я. - Но есть разница.
- И очень большая, - медленно сказал Майк. - Что-нибудь еще нужно
сделать здесь, как ты считаешь?
Я покачал головой.
Мы погрузили аппарат в машину, оставили ключи от студии в бакалейной
на углу и поехали в аэропорт.
В кабинете Джонсона нас ждал ледяной прием.
- Ну, если это была шуточка!.. Где, по-вашему, можно найти людей,
которые читают по губам японский? Или даже греческий, если уж на то пошло?
Мы все сели.
- Ну, что у тебя есть?
- Кроме головной боли? Вот, - он протянул мне короткий список.
- И когда ты их доставишь сюда?
- Когда я доставлю их сюда?! - взорвался Джонсон. - Что я вам -
мальчик на побегушках, что ли?!
- По сути - конечно. Перестань валять дурака. Ну, так как же?
Мэре взглянул на лицо Джонсона и хихикнул.
- Ты-то что ухмыляешься, кретин?
Мэре не выдержал и захохотал. Я тоже.
- Валяйте смейтесь! Ничего смешного тут нет. Когда я позвонил в школу
глухонемых, они просто повесили трубку. Решили, что я их разыгрываю. Ну
ладно, об этом не будем. У меня в этом списке три женщины и один мужчина.
Это дает вам английский, французский, немецкий и испанский. Двое живут в
восточных штатах, и я жду ответа на телеграммы, которые им послал. Третий
живет в Помоне, а четвертая работает в Аризонской школе для глухонемых.
Больше мне ничего найти не удалось.
Мы обдумали положение.
- Садись за телефон. Обзвони все штаты, а если нужно - свяжись с
Европой.
Джонсон пнул ножку письменного стола.
- Ну, предположим, мне повезет. Но все-таки зачем они вам нужны?
- Тогда и узнаешь. Ставь условием, чтобы они вылетали сюда
немедленно. Кроме того, мне нужен просмотровый зал - не твой. И хороший
судебный репортер.
Он воззвал ко всем добрым людям - что у него за жизнь!
- Мы будем в отеле, - сказал я и повернулся к Мэрсу. - Пока держите
репортеров на расстоянии, но позднее у нас будет для них кое-что.
1 2 3 4 5 6 7 8