Он
был плотник по профессии, человек простой, веривший в ранние браки и
большие семьи. Этот ребенок у них первенький, и он с трудом сдерживал свое
волнение. Чински очень любил свою жену и знал, что без нее пропадет. Он
думал о жене в тот момент, когда практикантка пулей вылетела из
операционной, и крикнул ей:
- Как у нее дела?
Потрясенная увиденным молоденькая сестра, мысли которой были заняты
ребенком, выпалила:
- Она умерла, умерла!
И бросилась прочь, чувствуя, что ее сейчас вырвет.
Лицо Чински побелело. Он схватился за грудь и стал судорожно хватать
ртом воздух. Когда его доставили в палату реанимации, помочь ему уже было
нельзя.
В операционной доктор Уилсон работал как машина, наперегонки со
стрелкой часов. Он мог ввести руку внутрь, прикоснуться к пуповине и
ощутить ее зажатость, но освободить ее никак не удавалось. Каждый его
нервный импульс требовал, чтобы он вытянул наполовину родившегося ребенка
силой, но ему приходилось видеть, что бывало с младенцами, которым
помогали появиться на свет таким образом. Миссис Чински теперь стонала в
полубеспамятстве.
- Тужтесь, миссис Чински. Сильнее! Ну!
Все напрасно. Доктор Уилсон взглянул на часы. Прошло две минуты
драгоценного времени после полного прекращения циркуляции крови в мозгу
ребенка. Перед доктором Уилсоном встала еще одна проблема: что делать,
если ребенка удастся спасти после того, как истекут четыре минуты?
Оставить его жить, чтобы он превратился в растительный организм? Или дать
ему умереть быстро и без страданий? Он отогнал эту мысль и ускорил темп
работы. Закрыв глаза и работая на ощупь, Уилсон целиком сосредоточился на
том, что происходило внутри тела женщины. Он применил манипуляцию
Морисо-Смелли-Ве - сложную серию движений, направленных на то, чтобы
ослабить зажатость и освободить тельце ребенка. И вдруг сдвиг произошел.
Он почувствовал, как ребенок стронулся с места.
- Щипцы Пайпера!
Акушерка быстро вложила ему в руку специальные щипцы, и доктор Уилсон
ввел их внутрь и наложил на голову ребенка. Еще мгновение - и голова вышла
наружу.
Ребенок появился на свет.
Раньше это всегда был момент триумфа: появившееся на свет создание,
краснолицее и орущее, протестовало против той бесцеремонности, с какой его
выгоняли из покойного и темного материнского лона на свет и холод.
Но с этим ребенком все обстояло иначе. Девочка была синеватого цвета
и не двигалась.
Доктор взглянул на часы. Оставалось полторы минуты. Каждое движение
теперь стало быстрым и автоматическим - результат многолетней практики.
Обернутые марлей пальцы очистили зев ребенка, открыв воздуху доступ к
отверстию гортани. Уилсон уложил ребенка на спину. Акушерка подала ему
небольшой ларингоскоп, соединявшийся с электрическим отсасывающим
устройством. Введя инструмент, он кивнул, и сестра щелкнула выключателем.
Послышался ритмичный сосущий звук, производимый аппаратом.
Доктор Уилсон бросил взгляд на часы.
Осталось двадцать секунд. Сердцебиение отсутствует.
Пятнадцать... четырнадцать... Сердцебиение отсутствует.
Приближался момент, когда надо будет принять решение. Может быть, они
и так опоздали, и повреждения мозга уже не избежать. В этих делах никогда
нельзя быть полностью уверенным. Ему приходилось видеть больничные палаты,
полные несчастных созданий с телом взрослого человека и разумом ребенка, а
то и хуже.
Десять секунд. Пульса нет, даже тоненькой ниточки, которая дала бы
ему надежду.
Пять секунд. Уилсон принял решение и надеялся, что Бог поймет и
простит его. Он отсоединит провод, скажет, что ребенка спасти было
невозможно. Никто не усомнится в его действиях. Он еще раз пощупал кожу
ребенка. Она была холодной и липкой.
Три секунды.
Доктор смотрел на ребенка, и ему хотелось плакать. Такая жалость.
Девочка-то хорошенькая. Она бы выросла и стала красивой женщиной.
Интересно, как могла бы сложиться у нее жизнь. Вышла бы замуж и нарожала
детей? Или стала бы художницей, или учительницей, или служащей в
какой-нибудь компании? Была бы богатой или бедной? Счастливой или
несчастной?
Одна секунда. Сердце не бьется.
Ноль секунд. Сердце не бьется.
Ноль секунд.
Уилсон протянул руку к выключателю, и в этот момент сердце ребенка
забилось. Одно неуверенное, неровное сокращение, еще одно, и вот уже
сердцебиение стабилизировалось, стало сильным и ровным. Находившиеся в
операционной отреагировали одобрительными возгласами и поздравлениями.
Доктор Уилсон их не слушал.
Его взгляд был прикован к часам на стене.

Мать назвала ее Жозефиной, в честь живущей в Кракове бабушки. Второе
имя было бы слишком претенциозным для дочери польки-белошвейки из Одессы,
штат Техас.
По непонятным для миссис Чински причинам доктор Уилсон настоял на
том, чтобы через каждые шесть недель Жозефину приносили в больницу на
осмотр. Заключение каждый раз было одним и тем же: с ней, по-видимому, все
было нормально.
Только время покажет.

3
В День труда летний сезон в горах Катскилл закончился, и Великий
Мерлин остался без работы, а вместе с ним и Тоби. Теперь он волен идти
куда хочет. Но куда? У него не было ни дома, ни работы, ни денег. Решение
явилось само собой, когда одна дама из отдыхающих предложила заплатить ему
двадцать пять долларов, если он отвезет на машине ее с тремя маленькими
детьми из Катскиллов в Чикаго.
Тоби уехал, не попрощавшись ни с Великим Мерлином, ни с его вонючим
реквизитом.

Чикаго в 1939 году был процветающим, открытым городом. Здесь все
имело свою цену, и тот, кто знал что почем, мог купить все, что угодно -
женщин, наркотики, политических деятелей. Здесь работали сотни ночных
клубов на любой вкус. Тоби обошел их все до одного, начиная с большого и
наглого "В Париже" и кончая небольшими барами на Раш-стрит. Ответ он
получал везде один и тот же. Никто не хотел нанимать сопливого юнца в
качестве комика. Время Тоби истекало. Пора ему было браться за
осуществление того, о чем мечтала мама.
Скоро ему исполнится девятнадцать лет.

Один из клубов, в которых околачивался Тоби, назывался "По колено".
Публику там развлекали трое уставших музыкантов, опустившийся и всегда
пьяный пожилой комик и две выступавшие в стриптизе девицы, Мери и Джери,
которые в афишах представлялись как сестры Перри и, что самое смешное,
действительно были сестрами. Они находились в возрасте между двадцатью и
тридцатью годами и смотрелись довольно привлекательно, невзирая на налет
дешевизны и неряшливости. В один из вечеров Джери подошла к стойке бара и
уселась рядом с Тоби. Он улыбнулся и вежливо сказал:
- Мне нравится ваш номер.
Джери повернулась, чтобы взглянуть на него, и увидела простоватого
парнишку с детским лицом, слишком юного и слишком бедно одетого, чтобы
представлять для нее интерес. Она равнодушно кивнула и хотела было уже
отвернуться, но тут Тоби встал. Джери уставилась на красноречивую
выпуклость на его брюках, потом повернулась и еще раз взглянула в
простодушное мальчишеское лицо.
- Господи, неужели это все настоящее?
Он усмехнулся:
- Есть только один способ это узнать.
В три часа ночи Тоби был в постели с обеими сестрами Перри.

Все было тщательно спланировано. За час до начала шоу Джери привела
пожилого комика, который был азартным игроком, в одну квартиру на
Дайверси-авеню, где шла игра в кости. Увидев это, он облизнул губы и
сказал:
- Мы можем задержаться здесь только на минутку.
Через тридцать минут, когда Джери потихоньку ушла, комик бросал кости
и вопил словно маньяк: "Восьмерка из-за пригорка, сукин ты сын!" Он уже
погрузился в какой-то фантастический мир, где и успех, и звездный взлет, и
богатство - все зависело от того, как выпадут кости.
А в это время в баре клуба "По колено" сидел аккуратно одетый Тоби и
ждал.
Когда нужно было начинать шоу, а комик не появился, владелец клуба
просто рвал и метал.
- С этим ублюдком на этот раз покончено, слышите? На пушечный выстрел
его больше к клубу не подпущу!
- Я вас не осуждаю, - осторожно сказала Мери. - Но вам везет. Там в
баре сидит новый комик. Он только что из Нью-Йорка.
- Что такое? Где он? - Хозяин окинул Тоби удивленным взглядом. - Ну и
дела. А где же его нянька? Это же младенец!
- Он колоссален! - заявила Джери на полном серьезе.
- Попробуйте его, - добавила Мери. - Что вы теряете?
- Своих чертовых клиентов, вот что!
Пожав плечами, хозяин подошел к Тоби.
- Так значит, ты комик, да?
- Ага, - небрежно ответил Тоби. - Я только что отстрелялся в
Катскиллах.
Хозяин с минуту изучающе смотрел на него.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать два, - соврал Тоби.
- Трепло ты. Ладно. Давай вон туда. И если провалишься с треском, то
уж точно не доживешь до двадцати двух.
Вот оно! Мечта Тоби Темпла наконец сбылась. Он стоял в свете
прожектора, оркестр играл ему туш, а публика, его публика, сидела там и
ждала _е_г_о_, чтобы узнать и полюбить. Он почувствовал такой сильный
прилив нежности, что у него перехватило горло. Ему казалось, будто он и
публика составляют одно целое, будто они связаны каким-то чудесным,
волшебным шнурком. На мгновение он подумал о матери, подумал с надеждой,
что оттуда, где она сейчас, ей виден его триумф. Музыка смолкла. Тоби
начал свой номер.
- Добрый вечер, счастливчики! Меня зовут Тоби Темпл. Как _в_а_с
зовут, я думаю, вы знаете...
Молчание.
Он продолжал:
- Слыхали про нового главаря мафии в Чикаго? Он со странностями.
Теперь Поцелуй Смерти будет включать обед и танцы.
Никто не засмеялся. Они смотрели на него холодно и враждебно, и Тоби
почувствовал, как страх запустил когти в его внутренности. Его тело вдруг
покрылось потом. Чудесная связь с публикой исчезла.
Он шел напролом.
- У меня только что кончился ангажемент в одном театре в Мэне. Это
такая лесная глухомань, что директором театра там работал медведь.
Молчание. Они ненавидели его.
- Мне не сказали, что здесь будет сборище глухонемых. Я чувствую
себя, как ответственный за развлекательную программу на "Титанике". У вас
здесь как в том случае: поднимаешься по трапу на борт и видишь, что
корабля-то нет.
Они начали шикать. Через две минуты после начала номера хозяин бешено
замахал музыкантам, и те громко заиграли, заглушив голос Тоби. Он стоял,
широко улыбаясь, и слезы жгли ему глаза.
Ему хотелось дико заорать на них.

Миссис Чински разбудил крик - пронзительный, жуткий в ночной тишине,
и, только когда женщина окончательно проснулась, она поняла, что кричит
малышка. Она бросилась в другую комнату, где находилась детская. Жозефина
перекатывалась с боку на бок, с посиневшим от судорог личиком. В больнице
врач сделал малышке внутривенную инъекцию транквилизатора, и она спокойно
уснула. Доктор Уилсон, с помощью которого Жозефина появилась на свет,
тщательно обследовал ее и не нашел никаких отклонений. Но ему было не по
себе. Он никак не мог забыть часы на стене операционной.

4
Водевиль процветал в Америке с 1881 до 1932 года, когда закрылся
театр "Палас". Водевиль служил тренировочным полигоном для всех
честолюбивых молодых комиков; это была арена, где они оттачивали свое
остроумие в схватках с враждебно настроенной язвительной публикой. Однако
те из комиков, кто выходил победителем из этих схваток, двигались дальше
по пути к славе и богатству. Эдди Кантор и У.К.Филдс, Джолсон и Бенни,
Эббот и Костелло, Джессел и Бернс, братья Маркс и десятки других. Водевиль
был кормушкой, постоянным источником дохода, но когда он вышел из моды,
комикам пришлось обратиться к другим сферам деятельности. Наиболее
популярных из них пригласили участвовать в радиоревю и вести собственные
программы; кроме того, они выступали в известных ночных клубах по всей
стране. В совсем иной ситуации оказались молодые, стремящиеся пробиться
комики вроде Тоби. Они тоже работали в ночных клубах, но это был
совершенно другой мир. Он назывался "Клозетным турне", которое проходило в
грязных кабаках по всей стране, где собиралась неопрятная публика, которая
дула пиво, громко рыгала на представлениях стриптиза и проваливала комиков
ради спортивного интереса. Артистическими уборными служили зловонные
туалеты, где пахло остатками пищи, пролитой выпивкой, мочой и дешевыми
духами. Гонорар варьировался от несъедобного обеда до пяти, десяти, а
иногда и пятнадцати долларов за вечер, в зависимости от реакции публики.

Тоби Темпл выступал во всех подобных заведениях, и они стали его
школой. Города были разными, но заведения одни и те же, и воняло в них
одинаково, и враждебность публики была неизменной. Если им не нравился
артист, то они швыряли в него бутылки из-под пива, всячески донимали его
на протяжении всего выступления и свистом сгоняли со сцены. Это была
суровая школа, но это была и полезная школа, потому что она научила Тоби
всем уловкам выживания. Он наловчился обращаться с подвыпившими туристами
и трезвыми хулиганами и никогда не путать их между собой; определять
потенциального дебошира и успокаивать его, попросив позволения отхлебнуть
от его выпивки или воспользоваться его салфеткой, чтобы вытереть лоб.
Острый язык Тоби давал ему возможность получать работу в местах с
такими названиями, как "Озеро Киамеша", "Шаванга Лодж" и "Эйвон". Он
выступал в "Уайлдвуде", "Нью-Джерси", "Сынах Италии" и "Лосиной усадьбе".
И все время учился.
1 2 3 4 5 6