Впечатление было потрясающее. Вместо
намыленной руки он обрел податливое, теплое вместилище, которое
пульсировало и сжимало его пенис. От стонов и криков Клары эрекция
наступала снова и снова, и Тоби испытывал оргазм за оргазмом, даже не
покидая этого теплого, влажного гнезда. Величина пениса всегда была для
Тоби источником тайного стыда. Теперь же это вдруг стало предметом
гордости. Клара не могла оставить такой феномен для себя одной, и скоро
Тоби уже обслуживал с полдюжины замужних женщин в округе.
За два последующих года Тоби успел лишить девственности почти
половину девушек в своем классе. Среди его одноклассников кто-то был
футбольным кумиром, кто-то более красивым, чем он, кто-то богатым, но там,
где их подстерегала неудача, Тоби ждал успех. Он был самым смешным, самым
остроумным созданием из тех, кого эти девушки когда-либо встречали, и
просто невозможно было сказать "нет" парню с таким ангельским лицом и
такими мечтательными синими глазами.
Когда Тоби учился в последнем классе средней школы (ему было
восемнадцать лет), его вызвали в кабинет директора. В комнате находилась
мать Тоби, и лицо ее было сурово, рыдающая шестнадцатилетняя
девушка-католичка по имени Айлин Хенеган и ее отец, сержант полиции,
одетый в форму. Как только Тоби вошел в кабинет, он мгновенно понял, что у
него большие неприятности.
- Я перейду сразу к делу, Тоби, - сказал директор. - Айлин беременна.
Она говорит, что отец ребенка - ты. У тебя были с ней близкие отношения?
У Тоби вдруг пересохло во рту. Он вспомнил о том, какое большое
удовольствие получила от этого Айлин, как она стонала и выпрашивала еще и
еще. А теперь...
- Отвечай, щенок, сукин сын! - заорал отец Айлин. - Ты трогал мою
дочь?
Тоби украдкой посмотрел на мать. То, что она здесь и видит его позор,
для него самый болезненный удар. Он подвел ее, осрамил! Его поведение
оттолкнет ее. Тоби решил, что если ему удастся выпутаться, если Бог
поможет ему в этот единственный раз и совершит какое-нибудь чудо, то он
никогда в жизни больше не прикоснется ни к одной девчонке. Он сразу же
пойдет к врачу и скажет, пусть его кастрируют, чтобы он никогда больше
даже не думал о сексе, и...
- Тоби... - голос матери звучал сурово и холодно. - Ты спал с этой
девушкой?
Тоби сглотнул, сделал глубокий вдох и пробормотал:
- Да, мама.
- В таком случае ты женишься на ней.
Это прозвучало как окончательный приговор. Она посмотрела на плачущую
девушку, глаза которой распухли от слез.
- Ты ведь этого хочешь, не так ли?
- Д-да, - всхлипнула Айлин. - Я люблю Тоби.
Девушка повернулась к Тоби.
- Они заставили меня сказать. Я не хотела называть им твое имя.
Ее отец, полицейский сержант, сказал, ни к кому конкретно не
обращаясь:
- Моей дочери всего шестнадцать лет. По закону это изнасилование. Я
мог бы отправить его в тюрьму до конца его паршивой жизни. Но если он
собирается жениться на ней...
Все повернулись и посмотрели на Тоби. Он опять сглотнул и с трудом
выдавил:
- Да, сэр. Я... Мне очень жаль, что так случилось.
Пока они с матерью в молчании ехали домой, Тоби сидел рядом с ней и
мучился, зная, какую причинил ей боль. Теперь ему придется искать работу,
чтобы содержать Айлин и ребенка. Вероятно, он вынужден будет идти работать
в мясную лавку и забыть все мечты и планы на будущее. Когда они приехали
домой, мать сказала:
- Идем наверх.
Тоби пошел за ней в свою комнату, собираясь с силами в ожидании
длинной нотации. Мать молча вынула чемодан и стала укладывать его одежду.
Совершенно сбитый с толку, Тоби спросил:
- Что ты делаешь, мама?
- Я? Я-то ничего не делаю. А вот ты - да. Ты уезжаешь отсюда.
Она остановилась и повернулась к нему лицом.
- Неужели ты думал, что я собиралась позволить тебе испортить жизнь
из-за какой-то ничтожной вертихвостки? Ладно, ты с ней переспал, и у нее
будет ребенок. Это доказывает две вещи - твою человеческую натуру и ее
безмозглость. Ну уж нет! Никому не позволю заманить моего сына в ловушку
подобным образом. Богу угодно, чтобы ты стал большим человеком, Тоби! Ты
уедешь в Нью-Йорк, а когда станешь знаменитостью, пошлешь за мной.
Он сморгнул слезы и бросился к ней в объятия, а она нежно прижала его
к своей огромной груди. Тоби вдруг почувствовал растерянность и страх
перед расставанием с ней. И все же в нем жило какое-то возбуждение, подъем
от предвкушения новой жизни, которая начиналась для него. Он обязательно
будет работать в шоу-бизнесе и станет звездой; он непременно будет
знаменитым!

2
В 1939 году Нью-Йорк был театральной Меккой. Великая депрессия
завершилась. Президент Франклин Рузвельт пообещал, что бояться будет
нечего, кроме самого страха, что американцы станут самой процветающей
нацией на земле, так оно и вышло. Все были при деньгах. На Бродвее шло
тридцать спектаклей одновременно, и все с успехом.
Тоби прибыл в Нью-Йорк с сотней долларов, которую дала ему мать, и с
верой, что его ждут богатство и слава, что он перевезет мать к себе, и они
поселятся в пентхаусе [роскошные апартаменты в верхнем этаже здания], и
она будет приходить в театр каждый вечер и смотреть, как ему аплодирует
публика. А пока ему надо найти работу. Тоби обивал пороги всех бродвейских
театров, рассказывая о том, в каких любительских конкурсах он побеждал и
как он талантлив. Его гнали прочь. Блуждая в поисках работы, Тоби тайком
пробирался в театры и ночные клубы и смотрел, как работают первоклассные
артисты, особенно комики. Он видел и Бена Блю, и Джо Льюиса, и Фрэка Фея.
Тоби был уверен, что в один прекрасный день он превзойдет их всех.
Когда денег осталось совсем мало, он нанялся мойщиком посуды. Матери
он звонил каждую субботу утром, когда это стоило дешевле. Она рассказала
Тоби, какой фурор произвел его побег.
- Жаль, что ты этого не видишь, - сожалела мать. - Полицейский
приезжает сюда на патрульной машине каждый вечер. Судя по тому, как он
бесится, можно подумать, что мы тут все гангстеры какие-то. Без конца
спрашивает, где ты.
- А ты что ему говоришь?
- Правду. Что ты ускользнул, как вор в ночи, и что если ты
когда-нибудь попадешься мне в руки, то я сама сверну тебе шею!
Тоби очень смеялся.

Летом Тоби удалось устроиться ассистентом к фокуснику, бездарному
шарлатану с малюсенькими глазками, который выступал под именем Великого
Мерлина. Они давали представления в нескольких второразрядных отелях в
горах Катскилл, и основной работой Тоби было грузить тяжелые причиндалы из
Мерлинова автофургончика, да стеречь живой реквизит, который состоял из
шести белых кроликов, трех канареек и двух хомяков. Из-за того что Мерлин
опасался, как бы "реквизит" не пропал, Тоби приходилось жить вместе с
животными в комнатках размером с чуланчик для хранения швабр, так что все
лето он находился в нестерпимой вони. Он был в состоянии полного
физического истощения от перетаскивания тяжелых ящиков с хитрым
устройством стенок и дна и беготни за "реквизитом", который постоянно
норовил удрать. Ему было одиноко и грустно. Тоби сидел, глядя на грязные
комнатушки, и спрашивал себя, что он здесь делает и каким образом все это
поможет ему приобщиться к шоу-бизнесу? Он отрабатывал свои номера перед
зеркалом, а вместо публики у него были запашистые зверьки Мерлина.

В одно из воскресений ближе к концу лета Тоби, как обычно, позвонил
домой. На этот раз трубку снял отец.
- Это Тоби, папа. Как ты там?
Ответом было молчание.
- Алло! Куда ты исчез?
- Я не исчез, Тоби. - Что-то в голосе отца заставило Тоби зябко
поежиться.
- А где мама?
- Ее вчера вечером увезли в больницу.
Тоби так сильно сжал трубку, что она чуть не переломилась в руке.
- Что с ней случилось?
- Врач сказал, что был сердечный приступ.
"Нет! Только не мама!"
- Она обязательно поправится, - требовательно сказал Тоби. - Правда
ведь? - Он уже не говорил, а кричал в трубку. - Скажи, что она поправится,
будь ты проклят!
С расстояния в миллион миль ему было слышно, как отец плачет.
- Она... Она умерла несколько часов назад, сынок!
Эти слова накатились на Тоби, как раскаленная добела лава, опаляя и
обжигая его, пока ему не показалось, будто тело его охвачено пламенем.
Отец лжет. Она не может умереть! Ведь у них договор. Тоби станет
знаменитым, и мама будет рядом с ним. Он купит ей чудесный особняк, и
лимузин, и меха, и бриллианты... Рыдания душили его. Он слышал, как
далекий голос повторяет: "Тоби! Тоби!"
- Я еду домой. Когда похороны?
- Завтра, - сказал отец. - Но тебе нельзя приезжать сюда. Они будут
ждать тебя, Тоби. Айлин скоро родит. Ее отец грозится убить тебя. Они
будут подстерегать тебя на похоронах.
Значит, он не сможет даже проститься с единственным человеком на
свете, которого он любил. Тоби весь тот день пролежал в постели,
погрузившись в воспоминания. Образ матери рисовался ему отчетливо и живо.
Вот она на кухне - что-то готовит и рассказывает ему, каким известным
человеком он станет; потом в театре - она сидит в первом ряду и громко
восклицает: "Mein Himmel! [О, небо! (нем.)] Какой талантливый мальчик!"
Вот она смеется в ответ на его имитации и шутки. Вот укладывает его
чемодан: "Когда ты станешь знаменитым артистом, я приеду к тебе". Он
лежал, оцепенев от горя, и думал: "Я никогда не забуду этот день. Никогда,
покуда живу. Четырнадцатое августа 1939 года. Это самый важный день в моей
жизни!"

Унылое серое четырехэтажное здание больницы в Одессе, штат Техас,
изнутри походило на садок для кроликов - ряды клетушек, предназначавшихся
для того, чтобы распознать болезнь, облегчить страдания больного, вылечить
или - случается и такое - похоронить его.
Было четыре часа утра, время тихой смерти или беспокойного сна.
Время, когда персонал больницы может перевести дух и подготовиться к
сражениям наступающего нового дня.
У родовспомогательной бригады в 4-й операционной возникли проблемы.
То, что выглядело вначале как самые обычные роды, внезапно превратилось в
ЧП. Вплоть до самого момента появления на свет ребенка миссис Карл Чински
все шло нормально. Миссис Чински была здоровой женщиной в расцвете сил, а
ее широкие крестьянские бедра с акушерской точки зрения не оставляли
желать ничего лучшего. Схватки участились, и роды протекали по графику.
- Ягодичное предлежание, - объявил доктор Уилсон. Эти слова не
вызвали никакой тревоги. Хотя лишь три процента родов проходит при
ягодичном предлежании, то есть когда ребенок выходит попкой вперед, их
обычно принимают без особых трудностей. Есть три типа родов при ягодичном
предлежании: спонтанные, где помощь не нужна, с родовспоможением, где
природе помогает акушер, и полный "обвал", когда ребенок заклинен в
материнской утробе.
Доктор Уилсон удовлетворенно отметил про себя, что в этом случае роды
будут спонтанные, самые простые. Он наблюдал, как появились ступни
ребенка, а за ними и ножки. После еще одной потуги матери показались
ляжечки ребенка.
- Мы почти у цели, - ободряюще сказал доктор Уилсон. - Потужьтесь еще
разок.
Миссис Чински потужилась, но ничего не произошло. Доктор нахмурился.
- Давай еще раз. Сильнее.
Ничего.
Доктор Уилсон взялся руками за ножки ребенка и осторожно потянул.
Никакого движения. Он просунул руку мимо ребенка, через узкий проход,
ведущий в матку, и начал исследование. Вдруг его лоб покрылся крупными
каплями пота.
- У нас проблема, - промолвил доктор Уилсон вполголоса.
Миссис Чински услышала.
- Что-то не так? - спросила она.
- Все в порядке. - Доктор Уилсон ввел руку глубже внутрь, осторожно
пытаясь вытолкнуть ребенка наружу. Но тот не сдвинулся с места. Доктор
чувствовал на ощупь, что пуповина прижата тельцем ребенка к тазу матери,
блокируя кровоснабжение младенца.
- Стетоскоп!
Акушерка взяла инструмент и приложила его к животу матери, слушая
сердцебиение ребенка.
- Упало до тридцати, - сообщила она. - И есть заметная аритмия.
Пальцы доктора Уилсона двигались внутри тела матери, ощупывая,
исследуя, словно это были щупальца, управляемые на расстоянии его мозгом.
- Я плохо слышу сердцебиение плода! - В голосе акушерки звучала
тревога. - Сердцебиение отсутствует!
У них был умирающий внутри матки ребенок. Оставалась еще слабая
надежда на то, что младенца удастся оживить, если они успеют вовремя его
извлечь. Оставалось не более четырех минут, чтобы вынуть ребенка, очистить
его легкие и заставить крохотное сердечко снова забиться. За пределами
четырех минут мозг новорожденного подвергнется обширным и необратимым
повреждениям.
- Засеките время! - приказал доктор Уилсон.
Все, кто находился в операционной, инстинктивно глянули вверх, когда
стрелки электрических часов на стене, щелкнув, встали на цифру 12, а
большая красная секундная стрелка пошла на первый круг.
Родовспомогательная бригада начала действовать. К столу подкатили
баллон с дыхательной смесью для неотложной помощи, а доктор Уилсон в это
время пытался сдвинуть с места застрявшего ребенка. Он начал манипуляцию
Брехта, стараясь раскачать ребенка и повернуть его плечи так, чтобы он мог
пройти через вагинальное отверстие. Все безрезультатно.
Студентка-практикантка, собирающаяся стать медсестрой, которая
впервые видела, как принимают роды, вдруг почувствовала дурноту и выбежала
в коридор.
Перед дверью в операционную стоял Карл Чински и нервно мял шляпу в
своих мозолистых ручищах. Сегодня самый счастливый день в его жизни.
1 2 3 4 5 6