Роберт Шекли: «СОМА-БЛЮЗ»

Роберт Шекли
СОМА-БЛЮЗ


Детектив Дракониан – 3



Роберт Шекли СОМА-БЛЮЗ Эта книга — является чистым вымыслом. Все персонажи и события, происходящие в ней, вымышлены либо изменены. Моей жене Гейл с искренней любовью ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Париж Глава 1 От Парижа до Гризона в Швейцарии — день езды на машине. Хоб захватил с собой свою подружку Хильду. Хильда была голландкой, получившей французское гражданство, работала в галерее «Руке» в Париже и владела несколькими европейскими языками. Хоб боялся, что его французского в Швейцарии могут и не понять, а швейцарского варианта немецкого Хоб не знал. Он вообще не знал немецкого. К тому же Хильда была веселой и хорошенькой, с виду — типичная белокурая молочница. Короче, идеальная спутница для человека, собравшегося раскрыть темные и тщательно хранимые тайны одного из лучших санаториев и курортов Европы.Хоб оставил свой взятый напрокат «Рено» на стоянке для посетителей, и они с Хильдой прошли в центральную приемную. Стояло летнее утро, прохладное и ясное, типичное для Швейцарских Альп. В такой день приятно жить, даже если ты не на Ибице.У Хоба было множество вариантов, как обойти режим санатория — без сомнения, весьма строгий. Он решил начать с прямой атаки — просто чтобы прощупать оборону и посмотреть, насколько она серьезна.По его просьбе Хильда подошла к столику дежурной и спросила разрешения встретиться с мистером Серторисом. Ей ответили, что мистер Серторис никого не принимает. Все это говорилось по-английски — мог бы обойтись и без Хильды.— Но это же смешно! — воскликнула Хильда. — Мы прикатили сюда из самого Парижа по личной просьбе дочери мистера Серториса. А теперь нам придется уехать, даже не поговорив с ним?— Я здесь ни при чем, — ответила дежурная. — Это приказ самого мистера Серториса— Откуда мне знать, что это действительно так? — осведомилась Хильда.— У нас есть документ с подписью мистера Серториса. Можете посмотреть, если хотите.Хильда оглянулась на Хоба. Хоб чуть опустил веки. Хильда поняла его.— Бумагу показать всякий может! Мы хотим повидать самого мистера Серториса.— О, повидать — это пожалуйста!— Простите? — удивилась Хильда.— Мистер Серторис и прочие наши клиенты селятся здесь, как правило, именно затем, чтобы избавиться от родственников. Они отказываются встречаться с членами своей семьи, потому что не хотят, чтобы их беспокоили. И мы идем навстречу пожеланиям клиентов. А повидать… — дежурная взглянула на часы. — Идемте.Хоб с Хильдой прошли вслед за дежурной, поднялись по лестнице на несколько этажей, прошли по широкому коридору и оказались у стеклянной стены.— Вон он, — указала дежурная.За стеной был большой крытый каток, на котором кружились несколько десятков пожилых людей. Среди них выделялся высокий жилистый старик в теплых брюках и бордовом свитере. Хобу даже не пришлось сверяться с фотографией — он сразу узнал мистера Серториса.— До тех пор, пока наши пациенты ходят, катание на коньках является частью ежедневной терапии, — объяснила дежурная. — И мы показываем их всем желающим. Чтобы не возникало подозрений. Вы просто представить себе не можете, что начинают воображать себе некоторые, когда им не дают встретиться с родственниками!— Представить-то как раз могу, — сказал Хоб. — Мистер Серторис неплохо выглядит.— О да, — кивнула служащая — Он на удивление крепок здоровьем. По всей видимости, он проживет еще много-много лет.Итак, Хобу пришлось вернуться в Париж не солоно хлебавши и передать неутешительные вести Томасу Флери, рассчитывавшему в скором времени получить наследство от дядюшки Серториса и наконец перебраться из своей роскошной, но тесноватой виллы в Сан-Хуане на острове Ибица в просторную роскошную виллу в Санта-Гертрудис. Томас уже присмотрел себе подходящий домик, где можно было бы так уютно разместить всех своих гостей и четырех афганских борзых… Но отчет детективного агентства «Альтернатива» положил конец его мечтам. И источнику доходов Хоба тоже. Это случилось как раз перед тем, как появилось новое дело. Глава 2 После дела Серториса Хоб решил немного потусоваться в Париже и посмотреть, не подвернется ли что-нибудь новенькое. Он воспользовался приглашением Мариэль Лефлер, главного редактора издательства «Шарлемань», погостить у нее несколько дней. Несколько дней растянулись на несколько недель, деньги, как всегда, закончились, и терпение тоже потихоньку начало иссякать.Мариэль вернулась с работы более усталой, чем обычно, и Хоб понял, что этот вечер будет для него не лучшим. Она швырнула на стул свой «дипломат», набитый рукописями и корректурами, подошла к окну и выглянула на улицу. Все это — ни слова не говоря Хобу.Квартира на пятнадцатом этаже «Саль-дез-Арм», нового здания на бульваре Монпарнас. С балкона открывается изумительный вид на сортировочные пути вокзала Монпарнас. Небо белесое, как рыбье брюхо, с холодным отсветом огней большого города Сама квартира — узкая, но со множеством комнат. На стенах — фотографии родственников и детей Мариэль. Дети были на каникулах в Бретани. И фотография самой Мариэль рядом с Симоной де Бовуар. Фотография сделана четыре года тому назад, когда издательство «Шарлемань» опубликовало книгу де Бовуар о путешествии по Америке в обществе белокурого итальянского фехтовальщика, о котором она так трогательно писала в «Apres de ma Blonde» <"После блондинки" (фр.)>. *** — Ну что на этот раз? — поинтересовался Хоб.— Я кой-кого пригласила посидеть, — сообщила Мариэль. Она снова курила свои крепкие сигареты «Житан». Мариэль курила их одну за другой, прикуривая от окурка. С утра до вечера, а иногда и полночи. Хоб, сам заядлый курильщик, возненавидел этот запах — крепкий черный табак в сочетании с кислым красным вином, запах, неразрывно связанный с Мариэль.— Господи Иисусе! Кого на этот раз?Она перечислила несколько имен. Все личности, имеющие отношение к издательскому делу — «куча блядей», как называл их про себя Хоб, неисправимый шовинист.— Я им обещала, что ты приготовишь свое знаменитое чили.— Ну нет. — заявил Хоб. — Никогда и ни за что. Никакого чили. Ваши здешние мясники так мелко рубят мясо, что получается не чили, а паштет.— Объясни им это сам, — сказала Мариэль. — Ты же говоришь по-французски — вот и объясни.— Французский меня подводит.— А это потому, что ты им почти не пользуешься! Почему бы тебе не говорить со мной по-французски?— Ну не могу я так язык выворачивать! У меня горло сводит.Мариэль посмотрела на него с упреком.— Ну что с тобой происходит? Ты сделался таким скучным!Может, и сделался. А чего веселиться-то? Зачем он вообще живет здесь, в этой квартире, с этой женщиной? У него ведь есть своя квартира — унылая тесная квартирка на бульваре Массена, которую он делит с Патриком, флейтистом, своим приятелем с Ибицы. Недавно Патрик вернулся из поездки в По с Анной-Лаурой, француженкой, с которой он встречался уже давно. Они наконец сговорились поселиться вместе. Патрик должен был на днях переехать в ее маленькую муниципальную квартиру близ авеню д'Иври. Как только сын Анны-Лауры вернется в институт музыкальной культуры в Риме. А пока что, с разрешения Хоба, Патрик поселил в квартирке на Массена родственников Анны-Лауры, чтобы они могли провести праздники в Париже. А Хоб переехал к Мариэль.Это была не лучшая идея. Мариэль ему разонравилась. А нравилась ли она ему вообще? Когда-то — да, нравилась. Но это было до того, как они поселились вместе. Нет, ну почему она так боролась с сыром? Мариэль говорила, что в холодильнике сыры портятся. Сыр надо хранить при комнатной температуре. «Ага, чтобы он спокойно гнил», — заметил Хоб. В первый раз они поссорились по-крупному из-за сыра. Странно, из-за каких пустяков иногда ссорятся люди! Нет бы повздорить из-за чего-нибудь серьезного. Вот, к примеру — «Почему ты меня не любишь?» Вопрос в их случае абсолютно правомерный. А они — из-за сыра…Конечно, дело не только в сыре. У них было множество причин не ужиться вместе, и к главной из них Мариэль никакого отношения не имела. Хоб сидел без денег. Честно говоря, он занимался тем же самым, чем Жан-Клод: жил на содержании у бабы.Правда, денег ему Мариэль не давала. Зато кормила. А потому есть приходилось, что дают. Оба делали вид, что Хоб ждет чек из Америки. Вообще-то доля правды в этом была: иногда чеки из Америки действительно приходили, и некоторые из них действительно предназначались Хобу. Но немного и нечасто. А в последнее время их и вовсе не былоТем не менее оба тщательно поддерживали эту ложь. Мариэль была низенькой и толстой. К тому же она одевалась в широкие темные одежды, какие в Париже носят дамы бальзаковского возраста. Благодаря чему выглядела еще толще, чем на самом деле. Голая она выглядела еще ничего. Хотя Хобу это было уже по фигу.А потом зазвонил телефон. Трубку сняла Мариэль— Тебя! — сказала она. Глава 3 — Хоб? Это Фошон.— Привет, инспектор. Чем могу служить?— Мне хотелось бы, чтобы вы немедленно подъехали сюда, — сказал Фошон своим педантичным тоном. — Если, конечно, вы сейчас не слишком заняты.— Пожалуйста, — ответил Хоб.— Сейчас около 21.00. Жду вас на площади у станции метро «Сен-Габриэль» в 22.00. Договорились?— Ладно. А в чем дело?— Мы надеемся, что вы сможете опознать интересующего нас человека.Фошон прокашлялся и повесил трубку.Инструкции инспектора Фошона были абсолютно ясными и четкими. На первый взгляд. Но… «Встретимся у станции „Сен-Габриэль“ в 22.00». Замечательно. Во-первых, где она, та станция? Хоб долго изучал схему парижского метро, и наконец нашел: на восточной окраине Парижа, за городской чертой, в Нуий-сюр-Луар. Но почему в 22.00? Конечно, полицейские любят точность. Но 22.00, или, по-человечески, десять часов вечера — это же ужасно неудобно!Французский Хоба становился все хуже по мере того, как они с Мариэль становились все дальше друг от друга. Хоб подумал, что это была бессознательная — и бессмысленная — месть с его стороны. Он любил заниматься самоанализом, неотделимым от жалости к себе.Мариэль рассчитывала, что Хоб будет на вечеринке, и ему совсем не хотелось нарываться на очередной приступ ее гнева. Гнев Мариэль выражался по-разному: холодная ярость, безразличие, надменная любезность, убийственный сарказм. В любом случае, неприятно. С другой стороны, у инспектора Фошона была определенная власть над ним — хотя сам Хоб и не желал себе в этом признаваться. Недавняя деятельность Хоба в Париже от лица детективного агентства «Альтернатива» была связана с кое-какими не вполне законными действиями. И Фошон при желании вполне мог отобрать у него лицензию на занятие частными расследованиями. Правила выдачи лицензии таковы, что, если бы Хоб их придерживался, это было бы все равно что быть художником, но иметь право писать картины исключительно в стиле импрессионизма, и ни при каких обстоятельствах не использовать оранжевого цвета.Фошон и раньше обращался к Хобу за помощью такого рода, какую мог оказать нищий американец с расхлябанной, но быстрой походочкой, знакомый с половиной парижского полусвета. Что может произойти, если Хоб не явится на это рандеву? Возможно — ничего. Но, с другой стороны, — все, что угодно. Фошон может отобрать у него удостоверение и даже вид на жительство: у инспектора, как и у любого крупного полицейского, свои контакты с иммиграционной службой и прочими ветвями власти. Хотя, может, оно и к лучшему… Какого черта! Пора положить конец этой проклятой неопределенности.А что до Мариэль — пусть себе злится! Если Хоб с ней, спит, это еще не значит, что он обязан готовить это проклятое чили для ее подружек.К тому же чили — удовольствие дорогое, особенно если его подавать с кукурузными лепешками, острыми блинчиками и пирожками из кукурузной муки с мясом и специями, как полагается. Это дорого потому, что мексиканская еда продается тут, в Париже, только в консервированном или замороженном виде в магазинах деликатесов, по умопомрачительным ценам. Там почему-то думают, что консервированное чили — деликатес. Ну и стоит он соответственно.До «Сен-Габриэль» Хоб добирался почти час. Ну ничего. Надо же разобраться с Фошоном! К тому же ему стало интересно, почему Фошон избрал для встречи такое странное время и место. Чудит? На него не похоже — на работе Фошон всегда был серьезен.На станции «Сен-Габриэль» не было ни души. Хоб вышел из вагона второго класса и зашагал по длинному, выложенному плиткой коридору, оклеенному рекламами «Галуаз» и «Прентан» и плакатами, приглашающими провести отпуск на «солнечной Мартинике». Вдоль стен стояли длинные деревянные скамьи. На одной из них спал бродяга, одетый в лохмотья опереточного клошара, с колючей рыжей щетиной на багровом от выпивки лице. Когда Хоб проходил мимо, бродяга что-то пробормотал, но Хоб не расслышал — а и расслышал бы, так, скорее всего, не понял. Может ли невнятное бормотание на иностранном языке считаться предзнаменованием? Хоб поднялся по длинной, замызганной лестнице и вышел на улицу.В этой части Парижа ему еще не доводилось бывать. Здания выглядели убогими и запущенными. Низко висящая луна пряталась в сизой дымке. Фонари светили сквозь туман рассеянным янтарным светом. Улицы были широкие. Несколько встречных прохожих смахивали на североафриканцев — невысокие люди в бесформенных серых и коричневых костюмах. Улицы располагались привычной парижской «звездой»: от центральной площади-ступицы расходится четыре-пять улиц-спиц Наискосок через дорогу стоял полицейский микроавтобус. Рядом — два полицейских мотоцикла с невыключенными красно-синими мигалками. Фошон должен быть там. Хоб двинулся к микроавтобусу, но приостановился, пропуская «Скорую», которая затормозила рядом с фургонами.Подошел полицейский. Хоб сказал, что Фошон за ним посылал.— Подождите минутку, — попросил полицейский. — Он как раз заканчивает опрос.— А в чем дело-то?— Инспектор расскажет вам все, что сочтет нужным. Фошону повезло: он нашел свидетеля убийства у метро «Сен-Габриэль».
1 2 3 4