– Аминь, – поддержал его полковник. – Не хотел бы я столкнуться с настоящими неприятностями.
– Для зеленых значков существует три уровня допуска. Первый – самый низкий – без права доступа в определенные закрытые зоны. Второй уровень дает право ограниченного доступа туда для выполнения служебных обязанностей – специальная служба охраны имеет зеленые значки второго уровня. Третий уровень – это тот, что у нас.
– У меня второй уровень, – сообщил Беренсон.
Когда они вернулись к поезду, Патриция спросила:
– Раз у него второй уровень, он не сможет в точности узнать, что из себя представляет Камень?
– Когда попадаешь в седьмую камеру, волей-неволей узнаешь многое.
– Но не то, что в библиотеках?
– Нет, – сказал Лэньер.
Это ее отрезвило. У Беренсона был угрюмый вид, и он даже не знал о библиотеках.

Четверо солдат в скафандрах бежали длинными грациозными прыжками по лунной поверхности; лишь звезды и серп Земли освещали их путь. Мирский наблюдал за ними с вершины валуна – виднелся был лишь его белый шлем. В правой руке он держал электрический фонарь, направленный назад, в сторону его товарищей по команде, ожидающих в лощине, проложенной упавшей скалой миллионы лет назад. Когда четверка оказалась в нужном месте, он три раза мигнул фонарем.
Цель – имитация лунного бункера – находилась в ста метрах от валуна. Четверо защитников теперь были у воздушного шлюза. Мирский поднял свой АКВ-297 – автомат Калашникова, приспособленный для стрельбы в вакууме – и направил его на люк шлюза.
Люк открылся, и Мирский слегка приподнял оружие, целясь в мишень возле сигнальных огней. Пальцем в перчатке он нажал на расположенный сбоку спусковой крючок и почувствовал, как оружие трижды дернулось. В темноте на короткое время вспыхнул тонкий след выстрела. Пластиковая мишень разлетелась на куски.
Мирский услышал, как руководитель учений называет номера четверых солдат в скафандрах и приказывает им лечь.
– Ваш шлюз выведен из строя, – лаконично добавил руководитель. – Отличная работа, подполковник… Можете продолжать.
Мирский и три его товарища направились к макету. Защитники лежали на лунном грунте возле открытого люка неподвижные, если не считать скачущих цифр на дисплеях систем жизнеобеспечения в их ранцах. Мирский наклонился и подмигнул одному из них через стекло шлема. Тот посмотрел на него без тени удивления.
– Посмотрите назад, товарищ подполковник, – сказал один из его людей. Мирский обернулся и посмотрел туда, куда указывал вытянутый палец ефрейтора.
Картошка – яркая светящаяся точка продолговатой формы – только что появилась над лунным горизонтом.
Казалось, всю его жизнь все только и делали, что показывали на нее – первой была Ефремова, три года назад.
– Да, вижу, – согласился Мирский.
– Вот для чего мы тренируемся, да, товарищ подполковник?
Мирский не ответил. Вмешался руководитель учений и потребовал прекратить бесполезную болтовню.
– У звезд есть уши, ефрейтор, – заметил Мирский. – Давайте выполним нашу задачу и постараемся вовремя попасть на политзанятия.
Ефрейтор встретился с Мирским взглядом и скривился, но ничего не сказал.
Четыре часа спустя в бункере руководитель учений прошел по проходу между койками команды победителей, пожимая всем руки, тепло их поздравляя, а затем протягивая письма из дома. Письма получили все, хотя бы от секретаря партийной ячейки из какой-нибудь далекой деревни. Наконец руководитель остановился возле койки Мирского.
– Вам только одно письмо, товарищ… полковник, – сказал он, протягивая Мирскому толстый тщательно запечатанный и заклеенный конверт. Мирский взял конверт и уставился на него, потом на командира.
– Откройте.
Он осторожно оторвал край конверта и вытащил пять сложенных листов бумаги.
– Повышение, – сообщил он, не желая демонстрировать эмоции.
– И ваше назначение, товарищ полковник, – добавил руководитель. – Друзья, хотите знать, куда отправляется наш новоиспеченный полковник Павел Мирский?
– Куда? – раздались голоса.
– Обратно на Землю, – сказал Мирский.
– Обратно на Землю! – повторил руководитель. – Это, кажется… ваши четвертые учения на Луне за два года? А теперь – обратно на Землю.
Все, улыбаясь, смотрели на полковника.
– На Индийский океан, – продолжал он. – На заключительные учения, в качестве командира батальона.
– На Индийский океан! – воскликнул руководитель, показывая пальцем на пол для символического обозначения пути на Землю, а потом, подняв обе руки, посмотрел вверх и кивнул в сторону потолка.
Раздались одобрительные аплодисменты.
– Теперь звезды, к которым вы всегда так стремились, полковник, станут вашими, – закончил командир, крепко пожимая ему руку.

Глава 4

За окнами поезда быстро проносилась четвертая камера – холмистая местность, маленькие озера и скалы, напоминающие гранитные.
– Путь заканчивается в шестой камере. Нас встретит Джозеф Римская и несколько человек из китайской группы.
– Римская? У нас в университете был преподаватель с такой фамилией.
– Вы оказались здесь именно благодаря Римская. Он вас рекомендовал.
– Но он ушел из университета в бюро математики и статистики.
– И там познакомился с Советником, когда работал в Вашингтоне, – добавил Лэньер.
Римская в свое время вел спецсеминар по математике. Он не очень нравился Патриции – высокий угловатый человек с жесткой рыжей бородой, шумный и напористый, профессор социологии и специалист по статистике и теории информации. Будучи строгим математиком, но не обладая, по ее мнению, необходимой интуицией для действительно ценных исследований, Римская всегда казался ей идеальным преподавателем: холодным, требовательным, лишенным воображения.
– Что он здесь делает?
– Советник считает, что он может быть полезен.
– Его специальность – статистическая теория поведения популяции. Он социолог.
– Правильно, – сказал Лэньер.
– Так что же…
В голосе Лэньера чувствовалось раздражение.
– Подумайте, Патриция, куда девались камнежители? Почему они ушли отсюда и откуда взялись здесь?
– Не знаю, – спокойно ответила она.
– И мы не знаем. Еще не знаем. Римская – руководитель группы социологов. Может быть, они смогут ответить на этот вопрос.
– Интересно, сколько же это займет у них времени?
– Я жду, подождите и вы.
Патриция помолчала.
– Мне бы очень хотелось, чтобы вас не слишком раздражали мои вопросы.
Лэньер поднял брови и кивнул.
– Пожалуйста, не принимайте это на свой счет.
«Он постоянно в напряжении, – подумала она. – Что ж, я тоже. Только у него было время, чтобы привыкнуть, если вообще можно привыкнуть к чему-либо вроде библиотеки… или самого Камня. Почти наверняка есть и многое другое…»
Она внезапно представила себе лабиринт из грифельных досок в седьмой камере, заполненный погруженными в свои мысли математиками, сообща работающими над какой-то большой проблемой. За ними с огромного видеоэкрана, словно Бог, терпеливо наблюдала Хоффман. Лэньер был ее наместником.
– Римская – наполовину русский, – продолжал Лэньер. – Его бабушка была вдовой-эмигранткой, и ее фамилия была указана в документах на въезд в США ее сына. Он говорит на русском, как на своем родном, и порой выступает переводчиком между русскими и нами.
Шум двигателей усилился, и они нырнули внутрь северной стены четвертой камеры.
В пятой камере было темнее, чем в предыдущих. В верхних слоях атмосферы висело покрывало серых облаков, поглощая половину света плазменной трубки. Под облаками раскинулся вагнеровский пейзаж из бесплодных гор, напоминающих иззубренные глыбы антрацита, смешанного с окрашенным в темные тона гематитом. Между горами простирались глубокие долины цвета ржавчины, изрезанные водопадами, вливающимися в серебристые реки. Ближе к середине камеры горы удивляли своей невероятной формой – арки, гигантские изрезанные кубы, пирамиды с отбитыми вершинами и ступени из неровно лежащих плит.
– Что это такое, черт возьми? – спросила Патриция.
– Мы полагаем, нечто вроде открытой горной разработки. Два наших геолога – вы уже знакомы с одним Робертом Смитом – предполагают, что когда в толще Камня выдалбливались камеры, пятая не была закончена. Ее оставили как источник сырья, и Камнежители им пользовались. Это следы их деятельности.
– Отличное место для любителей фильмов ужасов, – заметила Патриция. – Вы не видите здесь замок Дракулы?
Они молча проехали через короткий туннель в шестую камеру. Когда шум поезда затих и за окнами посветлело, Лэньер встал.
– Конец линии.
Нижний терминал был похож на пещеру, облицованную плитами из красноватой породы и серо-черного астероидного камня. Платформа была расчерчена тонкими линиями, словно когда-то на ней стояли длинные извивающиеся очереди.
– Здесь когда-то находилась рабочая станция, – пояснил Лэньер. – Модифицированная шестая камера была конечной станцией. Вероятно, шестьсот лет назад.
– Как давно опустел Камень?
– Лет пятьсот.
Они поднялись по наклонному пандусу к зданию, построенному большей частью, из толстых прозрачных панелей, дающих обзор.
Долина была усеяна гигантскими массивными формами, цилиндрами, кубами и дисками, стоящими на ребре; все это напоминало чудовищных размеров монтажную плату. Прямо от здания терминала уходил к дальней стене ряд шарообразных резервуаров. Стена была, по крайней мере, сто метров в высоту, а диаметр резервуаров – вдвое меньше. Ниже, между сферами и лежащими на боку цилиндрами, лежал глубокий канал, заполненный сверкающей водой. Вдоль него выстроились циклопических размеров насосные агрегаты. Над всем этим плавали клочья густых черных облаков, неожиданно изливавшиеся дождем или снегом. Где-то что-то постоянно пульсировало, что, скорее, ощущалось, чем слышалось – словно инфразвуковые биения движущихся гор или далеких морских глубин.
Глядя вперед и вверх, сквозь облака, Патриция видела туманный образ противоположной стороны камеры, заполненной таинственными механизмами.
– Здесь нет никаких движущихся деталей, кроме больших насосов, а их немного, – сообщил Лэньер. – Строители рассчитывали на естественный погодный цикл. Идет дождь, поглощает тепло, вода собирается по каналам в неглубокие пруды, испаряется, и системы сохранения атмосферы забирают тепловую энергию – принцип нам все еще непонятен.
– Для чего все это?
– Когда Камень только проектировался, в шестой камере должен был быть еще один город. Но строители установили, что он может создавать тяготение лишь до трех процентов «же». Незадолго до того, как Камень был оборудован – и перед завершением разработки камер, – они нашли способ, как позволить Камню ускоряться за пределами его возможностей. Метод был сложным и дорогостоящим, но это дало Камню такую подвижность, от которой проектировщики не могли отказаться. Так что шестая камера была оборудована специальной амортизирующей аппаратурой, и то, что мы видим, лишь малая ее часть. – Он кивнул на панораму за окном. – Вот почему ни в одной из камер поверхность не наклонена, и ни один пруд или река не имеет защитных барьеров. Они просто не нужны. Шестая камера может избирательно подавлять инерционные эффекты любого объекта внутри Камня. В общих чертах можно сказать, что она компенсирует эффект ускорения и замедления всего корабля. Вот почему в поезде отсутствовали инерционные эффекты. Система является саморегулирующейся, хотя мы еще не нашли ее мозг.
Дождь ударил по прозрачной крыше и залил сорокапятиградусный склон над лестничной клеткой. Лэньер замолчал, глядя на бисеринки и ручейки воды.
– С тех пор эта аппаратура модифицировалась и увеличивалась. Когда-то она занимала около трех квадратных километров, а остальная часть шестой камеры использовалась для производства и исследований, которыми нельзя было заниматься в городах. Теперь же она обслуживает и седьмую камеру.
Четыре человека в желтых непромокаемых плащах прошли по берегу канала рядом с терминалом. Их машина стояла в нескольких метрах отсюда на приподнятом дорожном полотне.
– Наш комитет по встрече, – пояснил Лэньер.
Они поднялись на верх здания. На лестнице было холодно, и Патриция поежилась под порывом ветра. Над головой мягко шумел дождь. Сквозь ручейки воды на стекле, сквозь разрыв в облаках, она увидела противоположный – северный – купол. Все остальные купола были фактически пусты, лишены каких-либо черт. Этот же пересекал ряд параллелепипедов, расположенных на равных расстояниях, словно крутой лестничный пролет. На поверхности каждого параллелепипеда виднелись очертания эллипса. Параллелепипеды, по ее оценке, были, по крайней мере, километровой ширины, а эллипсы – вдвое меньше.
Первый из четверки, поднимающейся по лестнице, откинул капюшон. Патриция узнала своего бывшего профессора; бородатое лицо его было румяным, глаза маленькими и подозрительными, словно из-за некой давно вынашиваемой обиды. Римская был в точности таким, каким она его помнила. Он взглянул на девушку с каким-то испугом, потом кивнул Лэньеру. Позади него высокая симпатичная блондинка и двое китайцев – мужчина и женщина в зеленых шапках – сняли плащи и стряхнули воду на пол.
Римская подошел к Патриции; каждый его жест выражал отчужденность, если не отвращение.
– Мисс Васкес, – сказал он. – Надеюсь, вы справитесь. Надеюсь, мне не придется чувствовать себя дураком из-за того, что я выбрал вас.
Она открыла и закрыла рот, словно рыба, потом слишком громко рассмеялась.
– Профессор, я тоже на это надеюсь!
– Не обращайте на него внимания, – сказала блондинка приятным и глубоким голосом с легким британским акцентом. – В течение четырех месяцев он не говорил о вас ничего, кроме хорошего. – Она зажала свой плащ под мышкой и протянула Патриции руку. Рукопожатие было крепким и теплым. – Я Карен Фарли, это Ву Чжи Ми, а это Цзян И Син. – Цзян широко улыбнулась Патриции из-под свисавшей на глаза, по последней китайской моде, прямой черной челки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67