– Теперь ваша очередь.
– У нас есть несколько передач из Персидского залива, – сказала Пикни. – Мы можем их расшифровать. Капитан, хотите послушать?
– Давайте, – сказал Киршнер.
Мужской голос, звучавший почти механически после обработки сигнала, произнес:
– Один К, здесь Килл Семь, Один К, здесь Килл Семь, выпущен круг дыма; повторяю, выпущен круг дыма. Вампиры, количество четырнадцать, радиус пятьдесят километров, источник Тургенев, малая платформа. Повторяю, четырнадцать вампиров. Шесть убито. Начата вторая чистка. Дымовой круг, направленный огонь, девять убито, применены ножи, одиннадцать убито. Три вампира, двадцать километров. Вампиры наступают. Сообщено экипажам саламандр. Стартовала Морская Звезда. Приведены в готовность Морские Драконы. Два вампира, шесть километров. Начата третья чистка. Сейчас идет пена. Охраны нет, ножи внутри судна. – Пауза. – Два вампира, три километра. – Снова пауза, затем мягко: – До свидания, Ширли.
– Это крейсер «Хаус», – спокойно сказал Киршнер, потирая руками глаза. – Он погиб.
– Вот еще, – сказала Пикни. – Побережье Омана.
– Давайте, – сказал Киршнер, глядя на Лэньера.
Киршнер вздрогнул, когда сообщение оборвалось.
– Я должен был бы быть там, – сказал он. – Прямо посреди этой бойни.
– Сколько ОТМ-ов вылетело с Шестнадцатой Станции? – спросил Лэньер.
– Кроме ОТМ-45, пять. Три летят к нам. Два к Луне.
– Предупредите эти три, что нас атакуют и, возможно, мы не сможем их принять. Предложите им повернуть к Луне.
– Если они смогут это сделать, – сказала Пикни.
Эвакуация с околоземных орбитальных платформ и других станций уже началась. Война расширялась; не только орбитальные платформы, но и исследовательские и промышленные станции становились мишенями.
– Похоже, ситуация выходит из-под контроля, – горько сказала Пикни.
– Конечно, – сказал по интеркому Герхардт. – Только идиот или кто-то очень отчаянный может думать иначе. Гарри, вы сделали все, что могли. Вы нужны мне через несколько минут в первой камере. Я сейчас возвращаюсь.

Глава 24

Патриция Васкес спала на койке у края палатки, вымотавшись после семи часов интенсивной работы. Два электронных блокнота, процессор с расширителем и несколько десятков листов бумаги усеивали пол палатки вокруг койки.
Патриция, Кэрролсон, Фарли, Ву и Цзян – и, конечно, Хайнеман на АВВП – составляли единственную группу, которой не был ограничен доступ в первую и четвертую камеры. Лэньер решил, что ее работа слишком важна, чтобы полностью ее прекращать.
Ей снилась кондитерская на Земле. Она отказывалась от соблазна купить трубочку мороженого. Сон трансформировался, и теперь она стояла у доски в большой аудитории, пытаясь объяснить трудные для понимания проблемы толпе непослушных студентов. Они начали швырять в нее куски мела. С абсолютным ощущением реальности она смотрела, как мел ударяется об уравнения на доске. «Хватит! – кричала она. – Перестаньте!» Суматоха в аудитории утихла. Она подняла с пола кусок мела и обвела те части уравнений, которые были отмечены меткими попаданиями. Конечно, сказала она, это должно доказывать…
Кэрролсон трясла ее за плечо. Патриция отбросила в сторону пряди черных волос и заспанными глазами взглянула на нее.
– Мы должны ехать в четвертую камеру, – сказала Кэрролсон.
– Почему? Я работаю…
– Работа закончена, дорогая. Нас ждет машина. Китайцы тоже едут. Мы все уезжаем. Вставайте! – тон ее голоса был горьким. Патриция подняла с пола свою сумку и запихала в нее электронный блокнот, блоки памяти, мультиметр и процессор. Кэрролсон сделала движение, будто намеревалась выбить сумку из ее рук, потом отступила на шаг, обхватив плечи руками. – Теперь все это уже не нужно. – сказала она. – В самом деле не нужно.
По щекам Кэрролсон потекли слезы, капая на грудь ее комбинезона.
– Все говорят об этом, – продолжала она. – Я сама не видела, но через ту приставку для перехвата спутниковых программ идет передача.
Патриция прижала сумку к груди и побежала следом за Кэрролсон к машине, ругаясь на ходу.
Как глупо она вела себя, думала она той частью своего разума, куда еще не добралась реальность. Как истерично. Так или иначе, она уже знала. Она должна была быть готова.
Кэрролсон, Ву и Цзян забрались в машину позади нее. Фарли въехала на пандус, и машина скрылась в туннеле.

Глава 25

Мирский был в ужасе. Толкаемый вперед ракетными движителями, из которых периодически вырывалось легкое и быстро рассеивающееся облачко перекиси водорода, он стремился к радарному маяку. Со всех сторон его ждала земля; желудок подсказывал ему, что он падает во всех направлениях одновременно. Впереди было серо-черное пространство. Облака окружали его сверху, снизу, сзади, спереди. Он не мог закрыть глаза – необходимо было следить, чтобы сигнал маяка приходился на центр дисплея в шлеме.
В поле его зрения попали несколько десантников, выхлопы ракетниц которых напоминали инверсионный след самолета, летящего во влажном воздухе. «Сколько их?» – спросил он сам себя. Какие контрмеры могли предпринять американцы?
Он должен преодолеть этот всеохватывающий ужас, это пространство без верха и низа и влететь во вторую скважину. Лишь во второй камере он сможет отойти от оси и развернуть свой экран-парус, руководствуясь обычной картой, которая должна была появиться на дисплее в шлеме.
Страх медленно превращался в радость. Самый длинный прыжок, который он совершал на Земле, длился шесть минут; это было лучше, чем секс, лучше того дня, когда он получил свои крылья. Но здесь он летел без остановки, ускоряясь с каждым новым выхлопом, десять минут, пятнадцать.
Даже если бы он погиб до посадки, это стоило бы того. Увидеть место, где земля была небом, где он мог падать в любом направлении – это стоило того. Стоило даже кошмара скважины и плавающих растерзанных тел его товарищей с раздувшимися в вакууме синевато-багровыми лицами и жуткими побелевшими, вылезшими из орбит глазами.
– Ш-ш… олковник Мирский, это вы?
– Да! Назовите себя.
– Ш-ш… лопов. Я видел других с нашего корабля – и еще сотни! Они парят как ангелы, полковник. Ш-ш… тррч… ервые группы уже опускаются, взгляните назад, ш-ш… тррч… олковник.
Мирский осторожно изогнул шею, продолжая следить за сигналом маяка, потом посмотрел назад и вниз. Он увидел маленькие белые точечки – парашюты – в голубоватой дымке над поверхностью камеры. Повернувшись еще, он увидел других, в другом секторе – они опускались, как и планировалось, чтобы взять под контроль входы в лифты у южной стены первой камеры. В нем росла гордость. Кто еще мог когда-либо добиться такого успеха? Историческое событие!
Он видел более темную дыру в центре надвигающейся стены. Запас воздуха в их скафандрах был ограничен двумя часами – сколько еще пройдет времени, прежде чем он сможет начать спуск?

В комплексе четвертой камеры Ленора Кэрролсон оказалась от попыток как-то организовать членов научной группы. Большая часть сотрудников службы безопасности была поднята по тревоге, оставив казармы, кафетерии и территорию эвакуируемым.
Патриция сидела в кафетерии, оцепенев и прислушиваясь к время от времени оживающим громкоговорителям. Сигналы с внешних спутников по-прежнему передавались через скважину на ретрансляторы у входа в каждую камеру. Слышалось электронное щебетание роботов, спокойно жертвующих собой на орбите, в поисках аванпостов и боевых станций. Входя в земную атмосферу, они обнаруживали миллионы людей, пытающихся сдержать эскалацию, что ныне приводило лишь ко все большему числу смертей.
Ситуация вышла из-под контроля, подумала Патриция.
Судороги. Последнее движение умирающего или конвульсии трупа. Сан-Диего, Лонг-Бич, Лос-Анджелес, Санта-Барбара. Судороги.
Фарли и Цзян рыдали, обнявшись. Ву молча и бесстрастно сидел на столе подобно изваянию. Римская стоял в углу с бутылкой виски – почти наверняка контрабандного, – прикладываясь к ней каждую минуту, пока не свалился.
Несколько сотрудников внешней охраны, возвращаясь к старым шуткам, старым оценкам и догадкам, спокойно обсуждали, кто побеждает, кто все еще в состоянии сражаться, чьи военные базы будут уничтожены следующими. «Подводные лодки под полярными шапками?» – «Нет – обе стороны будут держать их в резерве, на потом». – «Что – потом?» – «Кто знает?» – «А пошли они все…»
Судороги.
Она закрыла глаза, словно попыталась спасти картину своего дома, исчезающего во внезапной вспышке света и радиации, оставляя обугленный остов.
А внутри – слегка защищенные тенью дома, зажаренные заживо, но не совсем обуглившиеся, а затем превращающиеся в мельчайший пепел под действием ударной волны…
Рита и Рамон.
Фарли подошла к Патриции и похлопала ее по плечу, выводя из задумчивости.
– Мы не можем вернуться, – сказала она. – Инженеры говорят, что сейчас не осталось ни одного космопорта. Ванденберг, – Космический центр Кеннеди, даже Эдвардс уничтожены. Мы не можем добраться и до Луны – не хватит кораблей и топлива. Никто не прилетит сюда десять, а то и двадцать лет. Так считают инженеры. В Китае, возможно, сохранилось несколько подходящих площадок, но на орбите нет челноков для встречи ОТМ, даже если мы сможем улететь.
К ним присоединился Ву.
– От Китая ничего не осталось, – сообщил он. – Россия все еще сбрасывает бомбы. Все города, в которых я когда-либо бывал, теперь уничтожены. В свое время мы в школе изучали основы гражданской обороны. Мы знали, куда должны упасть бомбы – русские и, может быть, даже американские. Для каждого города – свои бомбы.
– Когда похороны? – спросил кто-то.
Никто не засмеялся, стало тихо. Удивительно неуместная шутка. Однако, когда кто-то умирает, должны состояться похороны.
Но если умерли или умирают миллиарды людей?
Кэрролсон села рядом с Патрицией.
– Вот и все, – лаконично сказала она. – Уэйн погиб, и наш сын тоже. Они уже мертвы, я уверена. Знаете, скоро наступит адская боль. Чтобы привыкнуть к этому, потребуется… – Ее губы дрогнули, на щеках выступили красные пятна, словно сыпь. – Римская выжрал всю выпивку, ублюдок.
– Я иду в библиотеку, – заявила Патриция.
– Нельзя. Запрещено.
– Я должна что-то делать.
– Конечно. – Но никаких предложений не последовало.
– Эй, у нас новые картинки с внешних камер! – крикнул кто-то. Выкатили широкоэкранный видеопроектор и подключили его к центральному ретранслятору кафетерия.
Патриция не смотрела на экран. Она видела картины грандиозного пожара, снятые со спутников и лунных телескопов в библиотеке Пушинки. Где-то на Земле – в Вашингтоне или Пасадене, в офисе Хоффман – вокруг этих изображений царствовало разрушение, которое они изображали – роковое гибельное кольцо.
Однако Кэрролсон смотрела, сузив глаза и сжав губы.
Один за другим вспыхивали города. Атмосфера над каждым взрывом покрывалась рябью, словно гигантский стальной шар падал в пруд.
Над западным полушарием, над Атлантикой, распространялось сияние ярче зари, сначала желтое, потом пурпурное, потом зеленое.
Весь мир был охвачен пожаром, пламя перескакивало от города к городу, с континента на континент.
Люди теперь имели значение не большее, чем булавочные головки.

Глава 26

Герхардт и Лэньер стояли возле солдат, охранявших вход в нулевой лифт. Герхардт поднес к глазам бинокль.
– Крохотные пятнышки, – сказал он. – Словно москиты. Большая часть спускается сюда, но некоторые, похоже, уходят. – Он передал бинокль Лэньеру.
– Они двигаются ко второй камере.
Холодный ветер, несшийся от купола, шевелил волосы Лэньера. Он следил за двумя пятнышками, двигавшимися вдоль оси, затем опустил бинокль ниже, чтобы взглянуть на защитные сооружения вокруг двух научных комплексов.
– Да… Они считают, что у нас сил больше, чем в действительности.
Он снова поднял бинокль и значительно ниже, возле южного купола, увидел более крупные белые точки.
– Парашюты, – сказал Лэньер. – Некоторые сейчас уже в атмосфере.
– Господи, что за сила, – пробормотал Герхардт и схватился за рацию. – Южный туннель! Они двигаются в вашу сторону. Скважина, будьте внимательны.
Лэньер никак не мог сосредоточиться. Он продолжал думать о происходящем: неужели они разожгли мировой пожар лишь для того, чтобы добиться преимущества здесь? Они надеятся, что удержат ситуацию под контролем, сохраняя число жертв на уровне Малой Гибели? Внезапно ему стало плохо при мысли о тысячах нереальных моделей поведения, существовавших лишь в воображении политиков, военных, патриотов, предателей, бойцов и…
Ему хотелось уползти куда-нибудь и уснуть.
Он не мог изгнать из своего воображения образ Хоффман, которая ехала в Ванденберг на своей машине, надеясь избежать этого безумия, спрыгнуть с гибнущего самолета и оказаться здесь; но ей это не удавалось – она оказывалась в эпицентре.
– Знают ли они? – спросил он.
– О чем? – поинтересовался Герхардт.
– Знают ли русские, что наступила Гибель?
Герхардт, который никогда не был в библиотеке и не знал того, что знал Лэньер, хмуро посмотрел на него.
– О чем вы, Гарри?
Лэньер показал вверх.
– Еще немного, и они победят, но знают ли они, что верховного командования уже нет?
– Кто-нибудь из руководства наверняка выживет, – заметил генерал.
– Оливер, какое это имеет значение?
– Черт побери, имеет! – закричал Герхардт, брызгая слюной. Он вытер подбородок рукавом комбинезона, тряся головой, и отвернулся, покраснев. – Не уходите, Гарри. Нам нужен каждый, кто может помочь.
– Я готов сражаться, – сказал Лэньер.
– Вам не впервой, верно? – Тон Герхардта был напряженным и жестким.
– На суше – впервые. – Модели поведения. Нет отдыха, нет конца – даже после Судного дня. – Где мое оружие?

Русские прорвались через вторую скважину, несмотря на заградительный огонь. Были еще погибшие, но немного…
Перестанет ли он когда-нибудь падать?
Мирский повернулся, чтобы взглянуть на город…
Он никогда еще не видел такого города!
…Ракетные двигатели отбросили его на сто метров от скважины, на двести, на триста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67