рисковать не хотят - все же премьер-министр, необходимы самые
серьезные доказательства. Тогда я решил все же выступить - не зря ж речь
писал, да и время уже отведено. И даже с Дэком я не мог посоветоваться -
он поехал зачем-то в Тихо-Сити...
Я сделал все, что мог, словно клоун на сцене объятого пламенем
театра, старающийся не допустить в зале паники. Едва выключили запись, я
спрятал лицо в ладони и разревелся. Пенни гладила меня по плечу, стараясь
успокоить. С ней мы за весь день не сказали ни слова об утреннем
происшествии.
Родж прибыл ровно в двадцать ноль-ноль по Гринвичу, то есть, сразу
после моего выступления. Он тут же прошел ко мне, и я ровным, спокойным
голосом выложил ему все. Слушал он меня тоже на удивление спокойно,
пожевывая потухшую сигару.
Завершив рассказ, я умоляюще посмотрел на него:
- Родж, я должен был дать им отпечатки, понимаете? Не в характере
Бонфорта отступать!
- Да вы не волнуйтесь, - ответил Родж.
- Что-о?!
- Не волнуйтесь, говорю. Ответ из Бюро Идентификации в Гааге принесет
вам малюсенький, зато приятный сюрприз! А бывшему нашему другу - просто
громадный, однако ужасно неприятный. И если он взял некую часть своих
сребреников вперед, боюсь, как бы ему не пришлось вернуть их обратно. По
крайней мере, искренне надеюсь, что этот аванс из него вытрясут.
Я не верил собственным ушам.
- Э-э... Родж, но они на этом не успокоятся! Есть куча других
способов... "Общественная Безопасность", и прочее...
- Ну, за кого вы нас принимаете?! Шеф, я ведь знал, рано или поздно
что-нибудь в этом роде произойдет обязательно. И с той секунды, как Дэк
объявил о начале по плану "Марди Гра", началось глобальное заметание
следов! Однако я почему-то не сказал об этом Биллу, он занимался чем-то
другим...
Клифтон пососал свою потухшую сигару и, вынув изо рта, осмотрел:
- Бедолага Корпсмен...
Пенни ахнула и снова упала в обморок.

10
Наконец наступил решающий день. О Билле мы больше ничего не слышали;
судя по спискам пассажиров, он покинул Луну на второй день после
неудачного разоблачения. Может, где-нибудь в новостях о нем и упоминали, я
не знаю. Кирога тоже ни словом о той пресс-конференции не обмолвился.
Мистер Бонфорт выздоравливал. Появилась надежда, что после выборов он
вполне сможет приступить к выполнению обязанностей. Паралич еще давал о
себе знать, но скрыть это ничего не стоило. Сразу после выборов Бонфорт
отправится в отпуск - это у политиков в обычае - а на борту "Томми", вдали
от посторонних глаз, я приведу себя в нормальный вид и полечу домой. У
него же тем временем, как следствие напряженной предвыборной кампании,
случится легкий удар.
Потом Роджу снова придется заняться разными там "отпечатками
пальцев", но теперь это не к спеху.
В день выборов я был счастлив, словно щенок, забравшийся в шкаф для
обуви. Работа завершена, остался последний выход - всего-то пара
речей-пятиминуток для всеобщей сети: одна, со снисходительной констатацией
собственной победы, и другая, где я встречаю поражение мужественно и с
достоинством. Все! Записано последнее слово; я схватил Пенни в охапку и
расцеловал. Она, похоже, не возражала!
Остался лишь выход на бис - вызывают! Перед расставанием меня, в
своей собственной роли, пожелал посмотреть мистер Бонфорт. Я ничего против
не имел. Теперь, когда все кончено, можно навестить его без всяких
опасений. Изображать Бонфорта перед Бонфортом - ну не комедия ли? Хотя
играть я намеревался на полном серьезе - ведь любая подлинная комедия, по
сути своей, серьезна.
Дружная наша семейка собралась в верхней гостиной - мистер Бонфорт
уже много дней не видел звездного неба и это его угнетало. Здесь же нам
предстояло узнать, чем кончились выборы, и выпить за победу - либо утопить
скорбь в вине и поклясться в следующий раз проделать все лучше. Только для
меня следующего раза не будет - я в эти игры больше не играю. Не уверен,
что вообще выйду еще раз на сцену; пьеса длиной в семь с хвостиком недель
и без антрактов - это, считай, пятьсот обычных спектаклей! Ничего себе,
марафончик?!
Его выкатили из лифта в кресле на колесах. Я не входил, пока Бонфорта
не уложили поудобней на диван: вряд ли кому приятно быть слабым при
постороннем. К тому же, на сцену следует выходить!
И тут я чуть не вышел из образа! Точь-в-точь мой отец! Сходство было
чисто "домашним" - друг на друга мы походили гораздо больше, чем он или я
на папашу, - однако несомненным. Да и возраст - уж очень он постарел; на
глаз и не определишь, сколько ему. Волосы совсем седые, а исхудал-то!
Мысленно я пообещал помочь во время "отпуска" привести его в
подходящий вид. Конечно, Чапек сможет нагнать ему недостающий вес, а если
и нет - трудно ли сделать человека пополней с виду! Волосы его я сам
подкрашу... Да еще об "ударе" задним числом сообщим - не прошел же он, в
самом деле, бесследно! Эти недели - вон во что смогли его превратить! Но
все же лишних поводов для сплетен о подмене давать не стоит.
Эти мысли прошли краем сознания; меня переполняли впечатления! Даже
больной и слабый, Бонфорт сохранял всю свою величественность и силу духа!
Он вызывал почти священный трепет! Можно почувствовать такое, стоя в
первый раз у подножия памятника Аврааму Линкольну. Глядя, как Бонфорт
лежит на диване, прикрыв левый бок шалью, вспоминал я и другую скульптуру
- раненого льва в Люцерне. Даже в немощи сохранял он силу и гордость -
"Гвардия умирает, но не сдается!"
Он посмотрел на меня и улыбнулся - теплой, ласковой, дружелюбной
улыбкой (скольких трудов стоила она мне!) - и мановением здоровой руки
пригласил подойти поближе. Я точно также улыбнулся в ответ и подошел.
Рукопожатие его оказалось неожиданно сильным; голос звучал сердечно:
- Хорошо, что хоть напоследок встретились...
Говорил он немного неразборчиво. Вблизи видно было, что левая сторона
его лица безжизненно обвисла.
- Высокая честь и большое счастье познакомиться с вами, сэр.
Говоря это, я с трудом удержался, и все же не отобразил следов
паралича на своем лице. Бонфорт внимательно оглядел меня и усмехнулся:
- Вылитый я! Даже не верится, что мы и знакомы не были...
Я тоже оглядел себя:
- Пришлось постараться, сэр.
- "Постараться"... Да вы превосходны! И чудно же - смотреть на самого
себя со стороны...
Мне стало вдруг мучительно больно: Бонфорт не осознает, насколько
изменился он сам... Я для него и есть "он", а любое изменение - всего лишь
следствие болезни, временное и преходящее, не заслуживающее внимания...
Он продолжал:
- Не затруднит вас походить немного по комнате, сэр? Хочу
полюбоваться на себя... то есть, на вас... В общем, на нас. Хоть разок
увижу себя со стороны.
Я прошелся по комнате, сказал что-то Пенни - бедная девочка
потрясенно переводила взгляд с него на меня - взял бумагу со стола,
погладил ключицу, затем - подбородок, поиграл Жезлом...
Он восхищенно наблюдал. Я добавил "на бис": выйдя на середину,
произнес одну из лучших его речей, не пытаясь повторять слово в слово -
импровизировал, заставляя слова перекатываться с грохотом, как частенько
делал он, а закончил любимой его фразой:
- Рабу нельзя дать свободу - он должен стать свободным. Нельзя и
отнять свободу у человека - его можно всего лишь убить!
Все застыли в восхищении, а потом бешено зааплодировали. Сам Бонфорт
хлопал здоровой рукой по дивану и кричал:
- Браво!
То были единственные аплодисменты, коих удостоился я в этой роли.
Зато - какие!..
Бонфорт попросил меня придвинуть к дивану кресло и посидеть с ним.
Заметив, что он смотрит на Жезл, я протянул его ему:
- Он на предохранителе, сэр.
- Ничего, я знаю, как с ним обращаться.
Осмотрев Жезл, Бонфорт вернул его мне. Я думал, оставит у себя. А раз
так, надо будет передать потом через Дэка. Бонфорт начал расспрашивать о
моей жизни, затем сказал, что меня на сцене ни разу не видел, однако
хорошо помнит отца в роли Сирано. Говорил он с трудом; речь была
достаточно ясной, но немного натянутой.
Он спросил, что я собираюсь делать дальше. Никаких планов у меня не
было. Бонфорт кивнул и сказал:
- Посмотрим. У нас работы всегда невпроворот.
Но о плате ни слова не сказал, и это мне польстило.
Тут начался очередной отчет о результатах голосования, и Бонфорт
перенес внимание на стереовизор. Голосование шло уже двое суток; в первую
очередь высказывались жители внешних миров и неорганизованные избиратели;
даже на самой Земле "день" выборов, в отличие от астрономического,
растягивался аж на тридцать часов. Теперь мы слушали о ходе выборов в
крупных, густонаселенных земных округах. Еще вчера мы на голову опережали
противника, но Родж говорил, что это еще ничего не значит - внешние миры
всегда поддерживали Экспансионистов, а решают все миллиарды землян, ни
разу в жизни не покидавших родной планеты.
Однако важен был и каждый голос внешних миров. Партия Аграриев на
Ганимеде одержала верх в пяти из шести тамошних округов; но это - наши,
там Партия Экспансионистов даже для приличия не стала выставлять
кандидатов. Куда больше опасений внушала Венера. Венерианцы раздроблены на
дюжину непримиримых партий - в силу каких-то теологических разногласий, в
которых сам черт ногу сломит. И все же мы рассчитывали на поддержку
аборигенов - прямо сейчас, или позже - когда они сумеют все же
договориться. А голоса внешников-землян и так практически все - за нас. К
тому же, имперская установка, предписывающая аборигенам выдвигать в
парламент только людей, была явной несправедливостью, с которой Бонфорт
постоянно боролся - сей факт тоже должен был содействовать успеху на
Венере. Хотя - не берусь сказать, сколько голосов мы потеряли из-за этого
на Земле.
Гнезда Марса пока ограничивались присутствием в ВА своих
наблюдателей, так что от Марса нам нужны были лишь голоса живущих там
людей. У нас на Марсе была популярность, у противника - власть. Но после
того, как честно посчитают голоса, они из своих кресел со свистом
повылетают!
Дэк склонился над калькулятором рядом с Роджем. Тот, зарывшись в
груду бумаг, что-то подсчитывал по своим собственным формулам. Дюжина с
лишним вычислительных центров по всей Системе занимались сейчас тем же
самым, однако Родж предпочитал собственный метод. Как-то он хвастал, что
может просто прогуляться по округу, разнюхивая обстановку, и определить
результат с точностью до двух процентов... А что - такой может.
Док Чапек сидел позади, сложив руки на животе. Поза его точь-в-точь
повторяла позу дождевого червя на крючке. Пенни нервно расхаживала по
комнате, разносила выпивку и в нетерпении гнула в руках какую-то шпильку.
На нас с мистером Бонфортом она старалась не смотреть. До сих пор мне
никогда не приходилось бывать на партийных посиделках в ночь выборов, и
обстановка здесь значительно отличалась от чего бы то ни было. Все вокруг
насквозь пронизано было уютной теплотой. Страсти улеглись. И, казалось,
черт с ними, с результатами; мы сделали все, что могли, вокруг - друзья, и
всеобщая приподнятость не нарушена будущими тревогами и заботами - она,
совсем как глазурь на тех вон пирожных, приготовленных для банкета по
случаю завершения выборов...
Никогда еще не было мне так хорошо.
Родж оторвался от своего листа, глянул на меня, затем - на мистера
Бонфорта:
- Континент в нерешительности. Американцы пробуют воду, прежде, чем
нырнуть; единственное, что их заботит - насколько глубоко.
- Можно уже сказать нечто определенное?
- Нет еще. Голосов-то у нас хватает, но количество мест в ВА еще не
определилось - плюс-минус полдюжины.
Он поднялся:
- Пойду-ка я, в город прогуляюсь.
Вообще говоря, идти следовало мне, раз уж я был "мистером Бонфортом".
В ночь выборов лидер партии просто обязан появиться с обходом в
штаб-квартире, однако она была тем самым местом, где меня легко могли
раскусить. "Болезнь" на время кампании избавляла меня от таких посещений;
тем более не было смысла рисковать сейчас. Придется Роджу пожимать руки,
раздавать улыбки направо и налево и позволять взвинченным бесконечной
бумажной возней девушкам вешаться себе на шею.
- Через час вернусь.
Сначала банкет хотели организовать внизу, пригласив весь персонал, и
конечно же - Джимми Вашингтона, но таким образом мистер Бонфорт лишался
возможности в нем участвовать, а это никуда не годится. Поэтому вечеринку
устроили для узкого круга посвященных. Я поднялся:
- Родж, я с вами. Поприветствую гарем Джимми Вашингтона. У них
сейчас, небось, тоже праздник.
- Вы с ума сошли? Вовсе не обязательно...
- Но дело стоит того, так? И ничего страшного в этом нет.
Я обратился к мистеру Бонфорту:
- Как вы полагаете, сэр?
- Я бы пошел.
Спустившись на лифте, мы прошли чередой пустующих комнат. В них
стояла мертвая тишина, но миновав мой кабинет и приемную Пенни, мы попали
в форменный бедлам! Стереовизор, принесенный по случаю торжества, гремел
во всю мощь, пол был усеян мусором, присутствующие кто выпивал, кто курил,
кто - и то и другое сразу. Даже Джимми Вашингтон слушал отчет с бокалом в
руке. Он его даже не пригубил - Джимми вообще не пил и не курил - скорее
всего, кто-то просто сунул его ему в руки, а он из приличия взял. Джимми
отлично умел вписаться в любую обстановку.
Я в сопровождении Роджа обошел всех, с искренней теплотой
поблагодарил Джимми и извинился за то, что не могу задержаться подольше.
- Пойду, разложу старые косточки на чем-нибудь помягче, Джимми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23