В
этот момент эти символы существования властей имели решающее значение.
Поэтому он, изучив должностные инструкции покойного начальника
финансового отдела, тщательно подсчитал, сколько жалования причиталось
каждому из погибших на момент смерти и сколько следует выплатить его
наследникам "дензнаками, имеющими хождение на территории Соединенных
Штатов", хотя и подумал при этом не без грусти: "Интересно, что эта формула
может означать теперь?" Вся эта бумажная канитель была не под силу ему
одному. Ардмор выяснил, что Джефф Томас, которого он назначил помощником
повара, хорошо печатает на машинке и обладает некоторыми способностями к
арифметике, и приспособил его к этой работе. В результате Грэхем обнаружил,
что ему приходится трудиться за двоих, и попытался выразить недовольство, но
Ардмор решил, что это ему только полезно: без блох собака скучает.
Необходимо было добиться, чтобы каждый из его подчиненных к вечеру валился с
ног от усталости.
Томас пригодился и для другой цели. Ардмор, с его легко возбудимым
характером, постоянно нуждался в собеседнике. Томас оказался человеком
неглупым и многое понимающим, и их беседы понемногу становились все
откровеннее. Конечно, командиру не полагается откровенничать с рядовым,
однако Ардмор инстинктивно чувствовал, что Томас не обманет его доверия, а
психологическая разрядка была ему необходима.
Но вскоре Кэлхун заставил Ардмора отвлечься от мелких повседневных дел
и заняться более серьезной проблемой. Он явился, чтобы попросить разрешения
включить установку Ледбеттера, немного переделанную с учетом их последних
предположений, но при этом задал еще один нелегкий вопрос:
-- Майор Ардмор, не можете ли вы мне объяснить, как вы намерены
использовать "эффект Ледбеттера"?
Этого Ардмор не знал и вместо ответа спросил:
-- А разве вы уже настолько продвинулись, что такой вопрос возник?
Тогда не объясните ли вы мне, что у вас получается?
-- Это будет несколько затруднительно, -- ответил Кэлхун слегка
покровительственным тоном, -- поскольку я не смогу пользоваться языком
математики, на котором, вообще говоря, только и можно выразить(
-- Ну что вы, полковник! -- перебил его Ардмор, стараясь скрыть свое
раздражение в присутствии рядового Томаса. -- Скажите мне просто, в
состоянии вы убить этой штукой человека или нет, и можете ли заранее решить,
кого именно.
-- Это слишком упрощенная постановка вопроса, -- возразил Кэлхун. --
Тем не менее мы полагаем, что новая установка будет действовать направленно.
Результаты, полученные доктором Бруксом, позволили ему предположить, что
существует асимметрическое соотношение между действием установки и живым
объектом, на который оно направлено, -- что некое свойство, присущее данной
жизненной форме, определяет как степень воздействия на нее, так и сам
характер такого воздействия. Другими словами, воздействие есть функция всех
факторов, включая особенности данной жизненной формы, а также параметров
самого воздействия, так что(
-- Полегче, полегче, полковник. Что все это означает применительно к
оружию?
-- Это означает, что можно направить установку на двух человек и
решить, кого из них она убьет, -- при условии, что мы научимся ею управлять,
-- раздраженно ответил Кэлхун. -- Во всяком случае, мы так полагаем. Уилки
вызвался выступить в качестве контроля, а объектом будут мыши.
Ардмор дал разрешение на эксперимент, поставив условие, что все
предосторожности будут соблюдены. Кэлхун ушел, и он снова принялся
размышлять над тем, что же делать с этим оружием, если оно все-таки будет
создано. Для этого нужна информация, которой он не располагал. "Черт возьми,
разведка просто необходима -- нужно же знать, что происходит снаружи!
Об ученых, конечно, речи быть не может. Шир тоже отпадает: без его
помощи ученым не обойтись. Грэхем? Нет. Готовит он хорошо, но характер у
него слишком нервный, взбалмошный, неуравновешенный -- кто-кто, а он в
шпионы не годится. Остается только сам Ардмор. Его этому обучали -- ему и
идти в разведку".
-- Да нет, нельзя вам это делать, -- услышал он голос Томаса.
-- Что-что?
Он понял, что, сам того не заметив, начал разговаривать сам с собой --
это случалось, когда он оказывался в одиночестве или в обществе Томаса,
молчаливое присутствие которого ничуть не мешало его размышлениям.
-- Вы не можете бросить свою часть, сэр. Я уже не говорю, что это не
положено по уставу. Но разрешите мне сказать, сэр, -- тогда все, что вы до
сих пор сделали, тут же развалится.
-- Почему? Меня не будет всего несколько дней.
-- Видите ли, сэр, может быть, несколько дней оно и продержится, хотя я
не уверен. Кто останется за командира, пока вас не будет?
-- Полковник Кэлхун, конечно.
-- Ах вот что( Ну еще бы!
Поднятые брови и ироничная интонация Томаса свидетельствовали о том,
что только субординация не позволяет высказать свое истинное мнение.
Ардмор понимал, что Томас прав. Он убедился, что во всем помимо своей
науки Кэлхун -- не кто иной как самовлюбленный, надутый, склочный старый
осел. Ему уже приходилось улаживать недоразумения, вызванные высокомерием
профессора. Шир согласился работать с Кэлхуном только после того, как Ардмор
долго беседовал, успокаивая его и взывая к его чувству долга. Ему
вспомнилось, как он когда-то работал пресс-секретарем у одной известной и
весьма популярной проповедницы. Должность называлась "распорядитель по
связям с общественностью", но две трети времени уходило у него на то, чтобы
разбираться в скандалах, вызванных сварливым характером святоши.
-- И потом вы же не можете гарантировать, что вернетесь через несколько
дней, -- настаивал Томас. -- Это дело очень опасное. Если вас убьют,
заменить вас здесь будет некому.
-- Да нет, вы преувеличиваете, Томас. Незаменимых людей не бывает.
-- Не время сейчас вам скромничать, сэр. Может быть, вообще оно и
верно, только не в этом случае, вы же понимаете. Выбирать особо не из кого,
а вы единственный, между прочим, кому согласен подчиняться доктор Кэлхун.
Потому что вы умеете с ним ладить, а он не умеет ладить ни с кем.
-- Ну, знаете, Томас(
Томас промолчал, и через некоторое время Ардмор продолжал:
-- Хорошо, допустим, что вы правы. Но мне нужны разведданные. А откуда
они у меня возьмутся, если я сам за ними не отправлюсь?
Томас немного помедлил, потом тихо сказал:
-- Я мог бы попробовать.
--Вы?
Ардмор взглянул на Томаса. "А почему, в самом деле, я о нем не подумал?
Может быть, потому, что на вид он не из тех, кому поручают такие дела? И еще
потому, что он рядовой: если задание рискованное и требует самостоятельных
действий, его не положено поручать рядовому. И все-таки("
-- А вам когда-нибудь приходилось заниматься чем-то в этом роде?
-- Нет, не приходилось. Но у меня всякое бывало в жизни, и очень может
быть, что у меня не плохо получится.
-- Ах да, Шир мне кое-что о вас говорил. До того как попасть в армию,
вы же, кажется, были бродягой?
-- Нет, не бродягой, -- мягко поправил его Томас. Я был хобо.
-- Простите, а разве есть разница?
-- Бродяга -- это попрошайка, поразит, человек, который не желает
работать. Хобо -- это странствующий поденщик, которому свобода дороже, чем
обеспеченность. Он зарабатывает себе на жизнь, но не хочет быть привязанным
к одному месту.
-- А, понимаю. Хм-м-м( Да, очень может быть, что вы годитесь в
разведчики. Чтобы вести такую жизнь, наверное, нужна изрядная смекалка и
большая изворотливость. Но погодите, Томас. До сих пор я о вас всерьез не
задумывался, а ведь мне необходимо побольше о вас знать, чтобы доверить вам
такое задание. Ведь по вашему поведению не скажешь, что вы были хобо.
-- А как должен вести себя хобо?
-- Что-что? Ну ладно, неважно. Но вы должны рассказать кое-что о себе.
Как получилось, что вы стали хобо?
Ардмор видел, что ему впервые удалось вызвать на откровенность этого
обычно замкнутого человека. Томас долго колебался, потом ответил:
-- Должно быть, все дело в том, что мне не нравилось быть адвокатом.
-- Что?
-- Ну да. Вот как это получилось. Из адвокатов я перешел в социальное
страхование. Когда я там работал, мне пришла в голову мысль написать статью
о рабочих-мигрантах, и я решил, чтобы получше изучить предмет, испытать на
себе условия, в которых живут эти люди.
-- А, понимаю. И в тот момент, когда вы занимались сбором материала,
вас загребли в армию.
-- Нет, нет, -- возразил Томас. -- К этому времени я жил так уже лет
десять, даже больше. Я не стал возвращаться. Видите ли, мне такая жизнь
понравилась.
Вскоре все было готово. Никакого снаряжения Томас брать не стал --
только попросил выдать ему одежду, в которой он был, когда забрел в
Цитадель. Ардмор предложил взять спальный мешок, но Томас об этом и слышать
не хотел.
-- Это совсем другой тип, -- объяснил он. -- Я не из тех, кто таскается
с котомкой: они грязнули, ни один уважающий себя хобо с ними дела иметь не
станет. Меня нужно только как следует накормить и дать с собой немного
денег.
Задание, которое он получил, было не слишком определенным.
-- Для меня важно все, что вы сможете увидеть или услышать, -- сказал
Ардмор. -- Как можно больше передвигайтесь. Постарайтесь вернуться не позже,
чем через неделю, -- если вас не будет дольше, я буду считать, что вас убили
или взяли в плен, и придется придумывать что-нибудь еще. Используйте любую
возможность, чтобы наладить постоянное поступление к нам информации. Я не
могу посоветовать вам ничего конкретного, но прошу вас постоянно об этом
помнить. Теперь о том, что нас интересует. Все и вся про паназиатов: как они
вооружены, как работает их полиция на оккупированной территории, где
находятся штабы и особенно главное командование. Может быть, вам удастся
хотя бы приблизительно прикинуть, сколько их и как они размещаются. Работы
хватит на год, не меньше, но все равно возвращайтесь через неделю.
Ардмор показал Томасу, как открывается снаружи один из входов в
Цитадель: два такта из "Янки Дудль" -- и в скале, которая на первый взгляд
казалась сплошной, появляется дверь. Ничего особо хитрого, но азиаты вряд ли
до этого додумаются.
В конце концов Ардмор попрощался с Томасом и пожелал ему удачи. При
этом он обнаружил, что Томас припас для него еще один сюрприз: пожимая ему
руку, он сделал это особенным образом -- так, как положено члену
студенческой организации, к которой принадлежал и Ардмор! Массивная дверь за
ним давно уже закрылась, а Ардмор еще долго стоял, погруженный в
размышления.
Обернувшись, он увидел позади себя Кэлхуна. У него почему-то появилось
такое ощущение, будто его поймали на краже варенья.
-- Здравствуйте, доктор, -- быстро сказал он.
-- Здравствуйте, майор, -- медленно произнес Кэлхун. -- Могу ли я
спросить, что тут происходит?
-- Конечно. Я только что послал лейтенанта Томаса в разведку.
-- Лейтенанта?
-- Исполняющего обязанности лейтенанта. Мне пришлось поручить ему
задание, которое не соответствует его прежнему званию, и я счел нужным его
повысить.
Кэлхуна, по-видимому, не удовлетворило это объяснение, и он тем же
слегка ироническим тоном спросил:
-- Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, насколько рискованно
посылать кого бы то ни было за пределы Цитадели? Это подвергает опасности
нас всех. Я несколько удивлен, что вы приняли такое решение, не
посоветовавшись с остальными.
-- Если вы так считаете, мне очень жаль, полковник, -- ответил Ардмор
примирительно. -- Но мне так или иначе приходится постоянно принимать
решения, а в нашем положении важнее всего, чтобы ничто не отвлекало вас от
вашей ответственейшей работы. Эксперимент уже закончен? -- поспешно
продолжал он.
-- Да.
-- Ну и как?
-- Результат положительный. Мыши сдохли.
-- А Уилки?
-- О, он, разумеется, невредим. Как я и предполагал.
Джефферсон Томас, обладатель диплома с отличием Калифорнийского
университета и диплома Гарвардского института права, по роду занятий --
хобо, затем рядовой и помощник повара, а ныне исполняющий обязанности
лейтенанта разведки армии Соединенных Штатов, провел первую ночь вне
Цитадели, дрожа от холода на груде сосновых веток там, где его застала
темнота. Ранним утром он заметил поблизости какую-то ферму. Там его
накормили, но постарались как можно скорее выпроводить.
-- Того и гляди сюда явится кто-нибудь из этих язычников и начнет
совать нос куда не надо, -- извиняющимся тоном сказал хозяин. -- Я не хочу,
чтобы меня арестовали за укрывательство беженцев -- на мне жена и дети.
Тем не менее он проводил Томаса до большой дороги, не умолкая ни на
минуту: природная общительность превозмогла даже осторожность.
-- Один Бог знает, что ждет моих ребятишек, когда они вырастут. Иногда
по ночам мне приходит в голову, не лучше ли одним махом положить конец всем
их горестям. Джесси -- это моя хозяйка -- говорит, что грех об этом даже
думать, что надо положиться на волю Господа, рано или поздно он о нас
вспомнит. Может быть, и так, -- только я знаю одно: не улыбается мне растить
ребенка для того, чтобы потом им помыкали эти обезьяны. -- Он сплюнул. -- Не
по-американски это.
-- А что полагается за укрывательство беженцев? Фермер удивленно
посмотрел на него.
-- Да где ты был все это время, приятель?
-- В горах. Я еще ни одного сукина сына и в глаза не видел.
-- Увидишь. Погоди, значит, у тебя нет номера, верно? Так ты лучше
получи номер. Хотя нет, ничего у тебя не выйдет -- как только объявишься,
тут же загремишь в трудовой лагерь.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4