- Вас прислал Разенна? - спросила Анна-Стина.
- Да это... как его...
Сефлунс возвел глаза к ночному небу и заунывно
провозгласил:
- Великий Магистр, да продлит Элизабет дни его, да наполнит
она их радостью...
Старый бог поперхнулся посреди своей выспренной речи и
надрывно закашлялся. Стараясь перекричать собрата, Фуфлунс
встрял:
- Потому что воевать не умеете, вот что! Палите в белый свет
как в копеечку, а потом плачете, когда в вас пули попадают! То ли
дело римское копье с наконечником из мягкого металла! Коли
застрянет в кости, нипочем не вытащишь, так и подохнешь...
Сефлунс перестал кашлять и с раскрытым ртом уставился на
Фуфлунса. Потом, собравшись с силами, закричал:
- Это ты о чем? О pilum? Об этой дурацкой палке? Вспомни
лучше зазубренные аланские стрелы! Вот это оружие! Бьет с
полумили!
- Так уж и с полумили! - завопил Фуфлунс. - И ста метров не
будет! Твои аланы стрелять не умели! Вот татары!
- А что татары?
- Да! И гунны!
Оба замолчали, багровые от гнева.
Анна-Стина подняла лампу повыше.
- Вы что, лекари?
- Ну да, безмозглая курица! - сердито сказал Фуфлунс.
Анна-Стина слегка отстранилась, пропуская их в дверь. Они
протиснулись в дом следом за ней. Оставив лампу на столе. АннаСтина
кивнула в сторону распростертого на диване Синяки и села
неподалеку. Она была босая, в легком халатике.
Фуфлунс и Сефлунс переглянулись. Они предполагали, что
Разенну беспокоит судьба великого воина, израненного в битве с
этими гнусными Завоевателями, и приготовились увидеть гору мышц,
временно выведенных из строя. Вместо этого они оказались перед
щупленьким пареньком, который весь горел и еле слышно бормотал
себе под нос какую-то ахинею.
Фуфлунс для верности указал на него пальцем.
- Вот ЭТО нужно спасать?
Анна-Стина кивнула.
- Вас точно прислал Разенна? - переспросила она
недоверчиво.
- Неужели ты думаешь, смертная, что мы пришли бы сюда
сами?
Сефлунс расставил на столе коробки и потребовал кипятка.
Анна-Стина показала ему, где кухня. Фуфлунс сунул каменный нож
в горящую керосиновую лампу для дезинфекции, потом плюнул на
его гладкую поверхность и обтер об одежду копоть с клинка.
- Сейчас я быстренько вытащу пули, - сказал он и усмехнулся
в лицо Анне-Стине.
Из кухни выбрался Сефлунс с дымящимся медным кувшином в
руке.
- Все будет в лучшем виде, хозяйка, - заверил он. - Мы же
боги, ясно тебе?
Фуфлунс уже ковырялся в синякиной ране каменным ножом.
Солдатик давился болью и беззвучно хрипел.
- Нормальненько, - бормотал Фуфлунс, слизывая с ножа
кровь. - Чудненько.
Он показал пулю на раскрытой ладони. Сефлунс по-хозяйски
пошарил на полках, выбрал глубокое фаянсовое блюдо и принялся
смешивать травы, добавляя туда же кипяток.
- Масло есть? - спросил он, не поднимая головы.
- Что?
- Масло дай, дура! - рявкнул Сефлунс. - Слушать надо, когда
с тобой разговаривают.
Проглотив обиду, Анна-Стина вынула из заветной кладовки
кусочек масла и подала его лекарю.
- Как украла, - укоризненно сказал бог, повертев кусочек в
пальцах и небрежно бросив его в свое зелье.
- Это последнее, - разозлилась Анна-Стина.
Фуфлунс оторвался от второй синякиной раны и, пристально
поглядев на Анну-Стину, заметил назидательным тоном:
- Пылающие уши в час мыши - добрый друг совет даст. Ты
слушай нас, женщина. Боги этрусков еще никого не подводили.
- А помнишь битву при... - мечтательно начал Сефлунс,
размазывая деревянной ложкой весь масляный запас Вальхеймов. И
вдруг остановился.
- Что, забыл? - сказал Фуфлунс ехидно. - Ну и молчи тогда.
- Подумаешь, название забыл! Зато помню главное. Сколько
народу тогда полегло, ужас! В те годы с людьми так не носились.
Еще вождя или там царя, может быть, спасут, если раненый, - да и
то пять раз подумают. А с такой дохлятиной, как ЭТО, вообще
возиться не станут.
Он с отвращением посмотрел на Синяку. Анна-Стина уже
приготовилась было возмутиться, но тут Сефлунс повелительно
кивнул ей подбородком.
- Полотно для перевязки, - распорядился он.
Она повиновалась. Больше ее помощи не требовалось, и она
сидела на стуле, поджав под себя ноги, и наблюдала за работой
двух ворчливых стариков. Они переругивались, вспоминали
поросшие мхом забвения битвы, чуть было всерьез не передрались
из-за какого-то Ксенофонта, о котором Сефлунс говорил, что тот
был ублюдок и мракобес, а Фуфлунс, брызгая слюной, шипел: "А
ты Анабазис читал? Ты только Киропедию читал, и ту в этрусском
переводе!"
Вдруг Сефлунс остановился и произнес загробным голосом:
- А вот сейчас у меня дергается правое веко.
- К сытной еде, - тут же объявил Фуфлунс, мгновенно забыв
о Ксенофонте.
Боги выжидательно уставились на Анну-Стину. Девушка
вздохнула - она уже начинала дремать.
- Может быть, у тебя что-нибудь другое дергается? - предположила
она. - Здесь вам никакая еда не светит. Был кусок
хлеба, один на всех, но его умял ваш драгоценный Ларс Разенна.
И демонстративно отвернулась.
Боги призадумались. Анна-Стина расслышала отчетливый
шепот Фуфлунса:
- Сейчас сниму к черту повязки и запихаю пули обратно в
раны.
- Только попробуй, - угрожающе сказала Анна-Стина. - Разенна
все узнает. Завтра же.
Боги обменялись тоскливыми взглядами и засобирались прочь.
Сефлунс засунул коробки с травами себе под плащ.
- Ну, извини, - сказал он.
Анна-Стина не шевельнулась.
Когда боги исчезли в темноте улицы, она спрыгнула на пол и
закрыла дверь на задвижку. Потом, бесшумно ступая босыми
ногами, подошла к Синяке. Он был в сознании и не спал.
- Тебе лучше? - спросила она тихонько. Он ответил
утвердительно, прикрыв глаза.
Из комнаты в гостиную осторожно выбрался Ингольв.
Разбуженный голосами и стуком захлопнувшейся двери, он хмуро
прищурился на тусклую керосиновую лампу.
- Кто здесь был?
Анна-Стина слегка усмехнулась.
- Представь себе, Разенна действительно прислал медиков.
Два смешных чудака. Нагрубили, натоптали на ковре...
Ингольв посмотрел на грязные следы, оставленные
посланцами Ларса, потом тяжело опустился на скрипнувший стул.
- Мама Стина, - сказал он, - дай что-нибудь пожевать.
- Ничего нет. Немного сахара осталось.
- Черт, - сказал Ингольв и замолчал.
Анна-Стина босиком стояла перед ним, глядя на
взъерошенные, еще влажные после мытья волосы брата, а он сидел,
опустив голову, и не двигался. Анна-Стина ждала. Наконец брат
посмотрел в ее усталое лицо и попросил неласково:
- Хоть кипятка дай.
Синяка снова открыл глаза и увидел, как Анна-Стина
расставляет на скатерти чашки. Стол в гостиной был круглый,
тяжелый, на одной массивной ноге. Пестрая шелковая скатерть с
желтыми кистями свисала почти до пола. У одной чашки была
маленькая выщербинка, и битый фарфор потрескивал под
кипятком.
Анна-Стина сказала, все еще думая о Ларсе:
- Он просто чародей.
Ингольв фыркнул,
- Сожрал весь хлеб в доме. Завтра придется идти
мародерствовать.
- Тебе и так пришлось бы это делать.
- Пришлось бы, - согласился брат, - но на сытый желудок.
Анна-Стина почувствовала на себе пристальный взгляд и
повернулась в сторону дивана. В тусклом свете лампы она увидела
смуглое лицо с горящими синими глазами. И эти огромные глаза
смотрели на Анну-Стину с непонятной тревогой.
Темные губы юноши шевельнулись. Он закашлялся, вытер рот
ладонью и хрипло спросил:
- Кто... чародей?
Он выглядел испуганным. Брат и сестра молча переглянулись
и встали из-за стола. Анна-Стина прихватила с собой лампу и
поставила ее на пол возле дивана. Раненый снова прикрыл лицо
локтем.
Ингольв подсел на диван, сильно взял Синяку за руку и
обратил к свету тыльную сторону руки. Чуть пониже локтя был
выжжен знак: сова на колесе. Синяка замер, стараясь дышать как
можно тише.
- Он из приюта Витинга, - сказал Вальхейм и с отвращением
оттолкнул от себя бессильную синякину руку.
В вольном Ахене Витинг был весьма известной персоной. Он
содержал приют для сирот и подкидышей и считался одним из
главных городских филантропов, поскольку воспитывал
преимущественно детей хворых, увечных или поврежденных
рассудком - тех, от кого отказывались городские приюты,
находившиеся в ведении магистрата. Будучи находчивым и
хитроумным предпринимателем, Витинг до семи лет кормил сирот
бесплатно, а затем начинал учить их сапожному ремеслу и
приставлял к делу. Сапоги, впрочем, были хорошие.
Анна-Стина оглядела притихшего паренька еще раз, но
никаких, по крайней мере, внешних признаков неполноценности не
обнаружила. Разве что смуглая, почти черная кожа и невероятная
синева глаз... И почему его так испугало слово "чародей"?
Наверное, с головой у него не все в порядке, решила Анна-Стина.
- Как он вообще попал в армию? - спросила она брата.
Вальхейм беззвучно выругался, потом сказал вслух:
- Сволочь.
Анна-Стина подскочила, и тогда брат, опомнившись, слегка
покраснел и провел пальцем по ее щеке.
- Прости, мама Стина. Третьего дня я видел Витинга у нас в
штабе. Он пил пиво с офицерами и громко хвастался, что
распродал часть имущества. Мерзавец... - Ингольв посмотрел на
Синяку, который лежал неподвижно, полуприкрыв глаза. - Я даже
не подозревал, что Витинг поставляет армии не только сапоги.
Когда меня посылали в форт, дали кого попало.
Он замолчал. Во всем доме, во всем городе царила тишина. В
темноте притаились армии, но форт уже лежал в руинах, и
Вальхейм неожиданно понял, что все время думает только об этом.
Анна-Стина всхлипнула. Ингольв положил руку ей на плечо, и
она склонилась щекой к его крепкой широкой ладони.
- Как ты думаешь, - спросила она, - город сдадут?
Он уверенно кивнул и добавил вполголоса:
- Умнее было бы сдать его без боя.
- Но ведь мы с тобой никуда отсюда не уйдем?
Он улыбнулся.
- Конечно, нет, Анна. Нам с тобой некуда отсюда идти.



ГЛАВА ВТОРАЯ
Вчера форт замолчал, и эта часть города, казалось, была
совершенно забыта войной. Волны бились о стены, возведенные еще
при Карле Незабвенном. Вода уже смыла следы недавнего
кровопролития, и только лохмотья белого офицерского плаща
свисали с разрушенной стены, как флаг поражения.
Забытые яхты метались у пирса городского яхт-клуба, словно
оставленные хозяевами кони. Ветер мчался вверх по Первой
Морской улице, выводящей к башне Датского замка. Синее осеннее
небо без единого облака стояло над заливом, не отражаясь в его
бурных серых водах. Полосатые сине-красно-белые паруса
завоевательского флота были видны справа от старого форта.
Ахенская армия отступала через город, который было решено
сдать без боя. Вместе с солдатами уходили и многие горожане - члены
городского магистрата и торговцы, содержатели постоялых
дворов и ремесленники; уносили инструменты и товар; уводили
детей. Офицеры, все еще великолепные в своих блестящих
кирасах, с белыми и алыми султанами на шлемах, подхватывали в
седла красивых женщин, одетых в шелк и бархат.
Армия продвигалась медленно. На каждой улице к
гигантскому шествию присоединялись все новые люди. С грохотом
катили по булыжнику пушки. Сверкающая громовая медь не сумела
отстоять город, и теперь тяжелые колеса разбивали мостовую.
По всему городу звонили колокола. Они начали звонить сами
собой, словно призывая на помощь. Но колокольни были по большей
части разрушены, и звон получался слабый, жалобный.
По пустеющим улицам дребезжали телеги, на которых поверх
сваленного кучей добра сидели те, кто не мог идти.
Шествие текло по центральной городской магистрали к
южным воротам. Казалось, все в городе пришло в движение.
Утром этого дня Анна-Стина открыла окно, и в дом на улице
Черного Якоря тут же ворвался колокольный звон. Она постояла,
прислушалась. К тревожному перезвону неожиданно присоединился
еще один колокол, совсем близко от дома близнецов. Побледнев,
Анна-Стина повернулась к окну спиной. Ингольв вышел в гостиную
босой, поежился - утро было прохладное - бросил на сестру
рассеянный взгляд и принялся пить из серебряного кувшина, где
еще мать, а до нее - бабка близнецов всегда держали воду.
- Что случилось? - спросила Анна-Стина. - Почему звонят?
Ингольв пожал плечами.
- Должно быть, Карл Великий где-то умер, - сказал он,
пролил на себя воду и замолчал, заметно разозлившись.
Анна-Стина еще раз выглянула в окно.
- А соседи, похоже, съехали.
Ингольв поставил кувшин обратно на буфет и спросил:
- Анна, что у нас на завтрак?
Она устремила на брата долгий взгляд, не понимая, как он
может спрашивать сейчас о каком-то завтраке. Но Ингольв и
бровью не повел. Демонстрируя полнейшее безразличие к
пронзительным взглядам сестры, капитан уселся за стол и хлопнул
ладонями по скатерти.
- Детка, я голоден. И отойди от окна. Мне не хотелось бы,
чтобы тебя ненароком подстрелили.
Анна-Стина задернула шторы, и комнату залил приглушенный
розоватый свет. Девушка поставила на стол чашки, принесла из
кухни кипяток и несколько жареных без масла сухарей. Уселась
напротив брата. Он с аппетитом хрустел сухими хлебцами и,
казалось, в ус не дул. Анна-Стина заставила себя взять кусочек.
Неожиданно Ингольв встретился с ней глазами. Слезы потекли по
щекам Анны-Стины, губы ее задрожали. Она поперхнулась и
закашлялась. Ингольв подождал, пока уймется кашель, подал ей
кипятка в чашке и улыбнулся.
- Почему ты плачешь, Анна? Что тебя так испугало?
- Почему звонят?
- Армия отступает. Жители покидают Ахен. Разве ты не
знала, что рано или поздно это случится?
- Знала... но почему так скоро?
Он пожал плечами.
- Какая разница? Перед смертью не надышишься.
Несколько секунд они сидели молча. Ингольв смотрел в
испуганные глаза сестры. Потом улыбнулся.
- Нам нет никакого дела до этого, Анна. Нас это не касается.
Мы с тобой остаемся в Ахене, правда?
Она торопливо кивнула и стала еще более испуганной.
- А если из города ушли все? Что тогда, Ингольв?
- Значит, мы останемся здесь вдвоем, - сказал Ингольв. - Кстати,
а где Синяка?

Синяка прятался в развалинах богатого купеческого дома
неподалеку от площади Датского замка, устроившись на куске
стены с вырезанными в сером камне коршунами.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4