Неожиданно стволы раздвигались. Открывалось озеро с рыбачьими лодками, замершими над собственным отражением. За распаханными прогалинами появлялось селение: избы, окружённые частоколом, землянки и клети, вспучившиеся наподобие нарытых кротом холмов.Дёмка спрашивал у жителей: «Не проходил невысокий такой, клочьями борода, щербатый?» Кто отвечал: «Много мимоходящих топчут дорогу, всех не упомнишь», кто говорил: «Проходил, своими глазами видел». – «Давно ли было? Отстал я». – «День с ночью и полдня минуло».В большом селении, постучавшись по избам, Дёмка услышал: «Ночевал, в Берлад сманивал». – «В Берлад?» – «А сам не туда разве? Вместе, говоришь, шли». – «Вместе… туда…» – «Поспешай, коли догнать решился».Дёмка сокращал расстояние, как только мог. Спать ложился, где заставала густая темень, вставал до света.– В полдень пил у колодца воду, – сказала старуха в другом селении. – Солнце, глянь, ныне под землю катится, а тогда в самой небесной серёдке стояло.«Всё, – сказал сам себе Дёмка. – Завтра догоню». Он не знал, как поступит, догнав Лупана, но сердце снова забилось часто, как тогда, у разрытой ямы, где он поднял свой нож.За околицей показался мужик. Он шёл, опираясь на суковатую палку, и волочил набитый мешок.– Ты что, сосед? – закричала старуха, забыв про Дёмку. – Уходил на шести ногах – на трёх возвращаешься?– Продал коняшку, все четыре ноги как есть продал. Попался по дороге плюгавый такой, быстроглазый, цену сходную предложил. Не удержался я – продал.– Щербатый? Золотыми бляшками расплатился? – бросился к мужику Дёмка.– Что за расспросчик нашёлся, из боярских прихвостней? – озлел вдруг мужик и, оттолкнув Дёмку, скрылся за избами.– Пропал ты, парень, – сказала старуха. – Конный пешему не товарищ. Теперь не догонишь, как ни спеши.– Догоню.«Догоню, – твердил Дёмка, отмеряя дорогу. – В Киеве ли, в Берладе – всё равно догоню».«Догонишь-догонишь», – шептали берёзы. «Догонишь», – ухали ели. Ветер шевелил косматые лапы, летел дальше и длинно свистел: «Догонишь-догонишь-догонишь…»Луна успела сменить обличье, из лепёшки перевернуться на серп, когда голодный и оборванный Дёмка вышел к Москва-реке.В пойме Москва-реки и её правого притока речки Пахры добывали известняк. В уступах высоких, размытых волнами берегов расположились каменоломни, и от отцов к сыновьям повелось селениям Мячкову, Тучкову и Домодедову находиться при камне.– Все мы тут с камнем повязаны, – сказал хозяин приземистой крепкой избы, куда толкнулся усталый Дёмка. Солнце с лучами-месяцами, вырезанное над входом, поманило войти.– Ешь, да грейся, да сказывай, куда путь-дорогу держишь, как зовут-величают. Меня Гораздом назвали, жену – Вивеей. Дочку определили мы Дарьей быть – Дарёнка значит.Качавшая люльку Вивея выглянула из-за печки и весело закивала головой. В люльке попискивала Дарёна.Горазд поставил перед Дёмкой миску с дымящейся чечевичной похлёбкой, сел и приготовился слушать. Был он кряжистый и основательный, как стоявшие у стены стулья-долблёнки из цельных пней. Широкими плечами и бородой Горазд напомнил Дёмке отца.– Дёмка, Дементий я, иду из Владимира.– Ишь, а наши, напротив, собрались во Владимир. Дождусь, когда Дарёнка из люльки выползет, и тоже во Владимир подамся, силы в камне пытать. Князь Андрей мастеров созывает, слышал?– Не слышал, раньше, должно быть, ушёл.– Что же без отца-матери и налегке?Сам не зная, как получилось, Дёмка рассказал про кузницу за посадским оврагом, и про отцову смерть, и как стала ему вместо отца и матери сестра Иванна. Одно утаил: зачем и куда путь держит. Закончил так:– В южные земли иду, а что налегке – не успел собраться.Горазд внимательно оглядел Дёмку, словно прикинул, чего тот стоит, вопросов больше задавать не стал.– Приставлю-ка я тебя, Дёмка-Дементий, к камню, обучу, чему сам от отца своего научился.– За доброту спасибо, только мне поспешать надо.– Лето на осень поворотило, недолго до холодов. Наживёшь сапоги, тулуп, съестные припасы – тогда поспешай.Горазд хитрил. Большеротый мальчонка с открытым взглядом и упрямым изломом бровей пришёлся ему по сердцу. И еду, и одежду, чтобы сменить подбитую ветром рубаху и запросившие каши порванные сапоги, – всё бы он Дёмке дал. Запасная одёжка лежала в подклети. В погребах-бочках, врытых в землю и заваленных камнями от крыс, хранились сало и сыр. Оставлял он Дёмку из-за другого: не след недоростка-мальчонку отпускать в одиночку в дальнее странствие. Пропадёт на дорогах один.– Слышал про Москву? Мы у нее под боком. Мал город, да дорог, ключом всем дорогам приходится, в серёдке стоит. Хоть из Смоленска в Рязань идти, хоть из Владимира на Чернигов и Киев подайся – Москву не минуешь. Потянется на юг торговый обоз – с попутчиками тебя и отправлю, против воли не задержу.– Сказывают, непокорный боярин Кучка там жил, да великий князь Юрий обезглавил его за дерзость. У нас Москву Кучковом называют. – Дёмка задумался, помолчал, через малое время добавил: – Правда твоя, без сапог мне не дойти.– Вот и ладно, коли согласен.На выработках Дёмке понравилось. Сколько раз отец пытался приспособить его к железу – не получилось, а камень сразу заворожил. Был он тёплый, ноздреватый, напоминал задетый весенним солнцем смёрзшийся снег.– Где возводят строение, там известняк.Горазд протянул Дёмке молоток-киянку с короткой рукоятью, зубила-закольники и похожую на молоток бучарду с зубьями по всему бойку.– Стены выкладывать – известняк, фундамент устанавливать – известняк, щебень на известь бить – снова он. В работе удобен, к жаре и морозу устойчив. Что крепок, сам сейчас убедишься. Большим закольником скалывай большие куски, тонкий – приспособь для обработки помельче. Ты, главное дело, смотри. Глазами переймёшь – руки сами повторят.Последние слова прозвучали под дробный стук. Рядом с Гораздом расположились пять камнесечцев. Металл забил о металл, металл ударил по камню.Работали камнеделы артельно. Добытчики, с помощью клиньев и молота-«кулака» пробивая бороздки, отсекали от жилы большие неровные глыбы. Правильную форму глыбам придавали мастера-камнесечцы. Ровные стенные плиты длиной в полтора-два локтя в ожидании отправки лежали на берегу. Зимой камень везли санным путём, летом сплавляли по рекам. Гружённые плитами, щебнем и бочками с известью плоскодонные судёнышки-шитики уходили по Москва-реке на Клязьму. В морозы, когда выемка камня приостанавливалась и работы велись только в двух или трёх наклонных колодцах с круглыми световыми устьями, камнеделы превращались в судостроителей. Валили лес, сбивали судёнышки.– Московские шитики с камнем до самой Оки воду режут, – сказал Дёмке Горазд.Закольник в руке Горазда перемещался безостановочно, как стерженек по берёсте строка за строкой. «Стук-стук-перестук». Закольник вёл свой рассказ. «Скол-скол». Струйки пыли и белой крупки брызгали по сторонам. На ровной поверхности камня оставалась мелкая рябь. «Стук-стук-перестук, скол-скол». Дёмке казалось, что камень долбит огромный железный дятел.– Дозволь самому попробовать.Горазд выбрал глыбу поменьше, показал, с чего начинать. Дёмка приставил скошенный острый закольник к выпиравшему горбом уступу, с силой ударил. Закольник дёрнулся, соскочил, процарапал бороздку. Второй удар выбил вмятину, третий – сбил край.– Бей, не жалей! Труха на известь пойдёт, – крикнул камнесечец с жёлтым худым лицом и втянутыми щеками. Уложив на деревянную лагу плиту, он вгонял и поворачивал железный бур, разрывавший камень на две неравные части.Дёмка нахмурился и опустил голову.– Помолчи, сосед. Чем лишку болтать, вспомни лучше, как сам начинал, – вступился за Дёмку Горазд.– Да разве я в обиду? Все начинали с порчи. Сколько, бывало, наковыряешь, пока руки поймут, под каким углом закольник держать, с какой силой бить.Вечером у Дёмки горели ладони.– Не наскучила наша работа? – спросил Горазд.– Нравится, – ответил Дёмка.– У тебя пойдёт. Камень любит настойчивых.– Много его залегает в земле, откуда известно, где брать?– Известняк и у вас, под Владимиром, имеется. Здесь поболе. Кто к камню привычен, сразу видит, где жила на поверхность выходит. Тут человек один объявился, так он под землёй камень чует. Палец вытянет: «Здесь долбите, камень мелкозернистый. А здесь не трогайте. Поры крупные, – не камень – стоялый гриб».– Что за человек такой?– Сами не знаем. Пришёл. Нас земляками назвал. «Много, – говорит, – чужих земель исходил. Теперь у вас, земляки, поучиться хочу». Только и вымолвил слово. А откуда родом – из Суздаля, Ростова или Звенигорода – этого не объявил. Имени даже не знаем. Он молчит. Мы вопросы задавать остерегаемся, чтоб за обиду не принял. Строителем промеж себя зовём. Первоначально прозвали Меченым. Рыжий он. Брови, волосы, борода – всё солнцем отмечено. Потом увидали, что натаскал он на берег груду осколков. То радугу-дугу выложит, то стены возведёт. А другой раз из мокрого песка целые палаты соорудит и сам же разрушит. Рукой поведет – нет ничего. Потом снова выстроит. Вот народ Строителем и прозвал.
Глава VII. В БЕРЛАД Побежали дни, наполненные работой. Камень казался Дёмке живым существом, не таким весёлым и умным, как Апря, но также имевшим свой нрав. Глыба заметно разнилась с глыбой. Одна поддавалась легко, красуясь потом ровными боками. Другая сопротивлялась, угрожала недобро: «Трещину дам, трещину дам». После первых неудач рука привыкла держать закольник. Металл замирал, зажатый в ладони, весело выбивая: «стук-стук-перестук, скол-скол».В свободное время Дёмка спускался с кручи к реке и подолгу смотрел на груды мелкоколотого известняка. Камушки напоминали уменьшенные стенные плиты и несли в себе тайну. Бесформенными валами тянулись вдоль берега разрушенные палаты. Дёмке хотелось увидеть, как действуют своенравные руки, когда создают и когда разрушают. Но Строитель и не появлялся.– Взрослый, не малолеток, зачем в игрушки играет, строит из камушков и песка? – допытывал Дёмка Горазда.– Примеривает, должно быть, как камень с камнем союзничают, как рушат друг дружку, как стены крышу несут.– Сам-то где, почему не является?– Кто его знает, с нами в одну артель не повязан.Вскоре Дёмка забыл о Строителе, другое его привлекло.– Известняком можно стены украсить не хуже, чем росписью, – обмолвился однажды Горазд.– Как же так? – удивился Дёмка. – Плиты все в один цвет.– Известняк на себя хорошо принимает узоры. Цвет один остаётся, а камень играет, словно финифть.– Покажи, сделай милость.Горазд выбрал из груды плит самую ровную, поднял на лаги и застучал по поверхности медной киянкой.– Простукиваешь зачем?– Если внутри есть трещина, звук раздастся глухой.Камень звонко отзывался на лёгкие постукивания бойка. Горазд углем нарисовал птицу, примерившись, чтобы рисунок пришёлся на середину, и по плите заходил закольник.– Киянку бери медную, – не отрывая глаз от плиты, пояснил Горазд. – От неё удары смягчаются. Поле снимай крупным закольником, а как за рисунок примешься, бери тонкоокованный.– Чтобы не сбить рисунок, – кивнул головой Дёмка.– Вокруг углем намеченного выбери глубоко, каждую чёрточку углуби. В провалах тени залягут. Низкое потемнеет, высокое высветлится, и заиграет камень лучше раскрашенного.Чем дальше продвигалась работа, тем ясней проступала из камня птица со вскинутыми кверху крыльями и распадавшимся на волны хвостом. Ни ласточка, ни голубь, ни тетерев. Птица была просто птицей, похожей на тех, что выводила финифтью Иванна.Дёмка стал дожидаться часа, чтобы попробовать самому.Камнедобытчики продолбили новый колодец и напали на жилу невиданной толщины. Камнесечцы отправились на подмогу. Когда приходила нужда, вся артель становилась камнедобытчиками или, напротив, все принимались за обработку плит. Дёмку к подъёму камня не подпустили: «Силу в руках нагуляешь – тогда берись за канат».Дёмка не огорчился, у него имелась своя забота. Он достал припрятанный накануне кусок желтоватого известняка с двумя вмёрзшими ракушками – можно было подумать, что камень глядит. И пока, обхватив канатом отторгнутую от породы глыбу, артель выкрикивала: «И-и раз! И-и взяли! Пошла, пошла!» – Дёмка занялся собственным делом. Он обвёл ракушки-зрачки овальными желобками – получились глаза. Протянул отвесную линию – нос, две поперечные чёрточки – губы. Осторожно постукивая киянкой и чувствуя, как поддаётся камень, Дёмка думал о сестре. Ему хотелось передать высокие скулы, лёгкие впадины в уголках рта, узкий маленький подбородок. Но когда он кончил работу, Иванна исчезла. Из камня, раздвинув щель рта, ракушечными глазами смотрела круглая лупоглазая луна. Дёмка в сердцах вонзил в землю закольник – и вдруг обернулся, словно толкнули его в плечо.Сзади стоял человек и разглядывал камень.Если бы даже не рыжие волосы и отливавшая медью стриженая борода, Дёмка всё равно бы узнал Строителя. Ни князь, ни боярин не могли отличаться такой горделивой статью. Никто другой не мог иметь такого спокойного и властного лица.– В камне душа спит, – услышал Дёмка, словно издалека. – Камнесечцу должно её разбудить. Пока не разбудит, камень не заговорит. – Слова падали тяжело, как капли расплавленного металла.
Дёмка хотел что-то ответить, о чём-то спросить. Он вскочил, в поклоне коснулся земли. Когда выпрямился, увидел, что Строитель уходит. Поступь была неспешной и важной. Сосны, росшие на склоне, казалось, выстроились для приветствия.Сам не зная, откуда набрался смелости, Дёмка крикнул:– Скажи, сделай милость: что ты строишь на берегу?– Мысли свои в порядок выстраиваю, – не повернув головы, ответил Строитель.Вечером Дёмка слово в слово передал Горазду весь разговор.– Одно не пойму, – закончил он сокрушённо. – И лицо, и походку, и стать, даже кафтан нездешний – всё разглядел, а вот молод он или стар – не разобрался. По лицу – молод, и седины в волосах не приметил, а по глазам вроде бы стар.– Мудрые у него глаза, – подала голос Вивея.В Москву на восьми телегах прибыл торговый обоз, поспешавший на юг. Верный своему обещанию, Горазд попросил купцов, чтобы взяли с собой до Киева его малолетка-сынишку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19