В ту пору заниматься исследованием культов личности было
равноценно суициду. А вы никогда не стремились в самоубийцы. Настало
время, когда только ленивый не обличает сталинизм и не катит бочку на
партию, но монография по-прежнему в тумбочке.
Это он меня приложил. Никто в целом мире - даже, по-моему, Маришка -
не мог знать, что хранится в самом глухом закутке правой тумбочки моего
письменного стола. Неужели наши советские телефоны уже поставляются вместе
со встроенными телекамерами?..
- Очень уж специфический поворот темы, - медленно, для отыгрыша
времени на раздумье, говорю я. - Меня занимали не столько сами культы,
сколько порождаемый ими механизм социальных провокаций. Я пока не пришел к
осознанию общих закономерностей. Нахожусь где-то на стадии первичного
накопления информационного капитала. Писистратовы надувательства, убийство
Рема Гитлером, истребление Сталиным большевиков как расчистка посевных
площадей под марксистский фундаментализм, кубинские дела о наркотиках...
Все это шатуны и кривошипы, а механизм пока не виден. Кстати, коль скоро
вы из будущего... Не подскажете, чем кончилась эта контра между Ельциным и
Лигачевым? Брал Егор Кузьмич или нет?
- Не подскажу, - ухмыляется он. - По крайней мере, сейчас. Там
поглядим. Если вы пойдете на сотрудничество с нами. А иначе мы изымем из
вашей памяти все, что вообще касается этого разговора.
- Снова по башке трахнете? Лихо вам удалось меня раскрутить. Знали,
на чем поймать. На интересе! И про монографию проведали. И про зубы... А
могу я взглянуть на свое досье? В Штатах это, по слухам, разрешено.
- Опять же после вашего согласия на сотрудничество. И строго
избранные места. Но дату и причину смерти мы все равно от вас утаим. Для
человека вашей эпохи такое знание обременительно.
- Нет, вы положительно меня интригуете... Хорошо, согласен на
сотрудничество. Что от меня требуется? Кровавый росчерк в договоре?
- Вячеслав Иванович, - сердится он, - я вижу, вы так и не поверили
моим словам. Вот и дьявола приплели. Кровушку свою оставьте при себе, она
у вас не Бог весть какая ценность. Придется нам покинуть ненадолго это
помещение и совершить маленькую экскурсию в _н_а_ш_ мир. Может быть, это
убедит вас в моей искренности, - он легко поднимается из кресла и теперь
нависает надо мной, как башенный кран. Родил же кто-то такую орясину! -
Хотя должен уведомить вас заранее, что во все времена существовали способы
порождения мнимых реальностей. Раньше - наркотики, литература,
кинематограф. Сейчас мы умеем создавать реальности, достоверные не для
одного-двух, а для всех органов чувств. Это называется "фантоматика". Лема
по случаю не читали? Поэтому надо вам знать, что если я захочу вас
обмануть, то непременно обману, и вы не обнаружите подлога. Мнимая
реальность может быть неотличима от истинной. Но я даю вам честное
благородное слово, что пока не хочу вас обманывать.
- Да будет вам... - я тоже встаю и озираюсь. Ни черта не разобрать
из-за этого полыхания, где окна, где двери. - Куда прикажете? А руки за
спину?
- Прекратите ерничать, Вячеслав Иванович, - он протягивает мне
обыкновенные темные очки. - Наденьте лучше, солнышко наше покажется вам
излишне ярким. Что поделаешь, озоновый слой вы порастранжирили, мы
потихоньку заращиваем... И возьмите меня за руку. Не ровен час, грохнетесь
в обморок от впечатлений, такое тоже бывало...

3
Трамвай тащился через мокрый, слякотный город, иногда всем своим
двухвагонным телом впадая в спазматическую безудержную тряску. Словно у
него вдруг сдавали нервы. Я сидел, старательно пытаясь угодить в такт этим
судорогам. На коленях у меня лежал "Огонек". Но не современный имени
Коротича, который я предпочитал читать дома, на диване, часу этак в первом
ночи, когда исполнены все семейные долги. А старый, аж 17-го года.
Состоящий из вестей с фронта пополам с рекламой. Чье название писалось
через твердый знак: "Огонекъ". Почти такой же по формату, но на плохонькой
бумаге и в две краски. И нужно было уступить трамвайной падучей, чтобы
разобрать хоть слово.
Я с умилением полюбовался на двух солдатиков, куда-то ведших под рога
крутомордого бычка. Должно быть, на заклание для нужд российской армии.
Затем, трепетно касаясь грязно-желтых от времени и безобразного хранения
страниц, погрузился в содержание. "Альбомъ парижскихъ красавицъ... за 8
руб. съ пересылкой... Е.Д.Урусовъ". - "Ишь ты, - подумал я, усмехаясь. -
Небось, порнуха какая-нибудь". Печально и устало глядел куда-то мимо меня
мощный, похожий на пожилого бульдога "Его Императорское Высочество принцъ
Александр Петровичъ Ольденбургский, верховный начальникъ санитарной и
эвакуационной части". Мученически щурясь, я пробежал глазами небольшой, но
предельно паршивый "разсказ А.С.Грина". Даже и не упомню, вошел ли он в
современные собрания сочинений. Ну, Грина я отроду не жаловал...
Полюбовался на коллаж "Герои и жертвы Отечественной войны 1914-1917 гг." -
все как на подбор с браво закрученными усами, глядели орлами. Исключение
составлял подпоручик П.А.Недавний. Ни усов, ни орлиного взгляда. Пацан
пацаном, даром что "нагр.орд.св.Стан.3 ст. и Анны 3 и 4 ст.". Были мне
представлены также "известный французский писатель Октавъ Мирбо" - мне
положительно неизвестный, "новый японский посолъ в Петрограде виконтъ
Ушида" и "новая абисинская императрица Зеодиту, дочь Негуса Менелика",
статная негритянка, которую в нынешних энциклопедиях величали когда
Заудиту, когда Зоудиту, и уже известно, что властвовала она неудачно... На
последней странице обложки донельзя счастливый буржуй в халате, потрясая
расписной коробкой, возглашал: "Коорин противъ запоровъ работает пока вы
спите". Сильно, видать, достал его недуг, коль он так радовался.
За моей спиной в сопровождении родителей ехал младенец, которому
путешествие активно не нравилось. Временами он громко, на весь вагон,
взревывал. Поддатый папаша сей же час принимался его стращать: "Щас вон
бабе-яге отдам!" Древняя бабулька в ветхом пальтишке и грязно-зеленом
платке охотно включалась в действо: "Чичас баба приберет, у ней жить
будео-ошь, дак чо тогда?.." На переднем сидении, возложив руки в тонких
перчатках на ручку "дипломата", горделиво присутствовал пожилой туз, если
судить по затянутой в черную кожу спине и ондатровой, не по сезону еще,
шапке. Спина тоже раскачивалась в трамвайном ритме, но амплитуда была чуть
раздольнее. Видно, и этот был подшафе... Что ж, выходной, время позднее,
не с работы же люди возвращаются. Это только я такой ненормальный. Да еще
красивая, пусть не первой молодости, дама в широкополой шляпе и
ослепительно-белом шарфе, с царственной небрежностью обмотанном вокруг
стоячего воротника короткого бежевого полупальто, из-под которого сразу
начинались полные, однако же не утратившие стройности ноги в черном
полиамиде. Дама стояла возле выхода, вперясь в убрызганное грязью окно,
что она там видела - один Бог знает.
Я не без труда отвел глаза от черного полиамида и обнаружил в
"Огоньке" рекламу еще одного средства от запоров - "Стомоксигенъ Д-ра
Антона Мейеръ". Должно быть, накануне двух подряд революций именно запор
был болезнью века. А после его сменил понос... Господам читателям
предлагалась также "Волшебство и магия. Самая полн. книга. Кажд. можетъ
легко научиться. Ц. 1 руб.". Я бы и червонца не пожалел. Тогда все
обреченные архивы города были бы мои.
Трамвай остановился, гулко сыграл дверями, и произошло то неизбежное,
чего я больше всего и опасался. В вагон поднялась Кодла, тотчас же во всю
матушку врубила кассетник и принялась меж собой общаться. Кассетник
огласил окрестности нытьем безымянного исполнителя о любви и о розах. Судя
по голосу, нытик был еще и кастратом, так что вполне мог ограничиться
одними розами. Общение же состояло по преимуществу из ржания и
звукоподражаний выстрелам и ударам, а все остальное было тупой,
неискушенный мат. Всякий раз, когда я возвращался этим трамваем поздним
вечером, обязательно находилась Кодла, дабы испоганить мне настроение. И
всякий раз я порывался немедленно выйти, но удерживался: трамваи в эту
пору редки, да и на остановке меня ожидала точно такая же Кодла, она же
встречала меня и в том трамвае, куда я хотел бы пересесть... Кодла жила по
своим законам, окружающие обычно ее не занимали. Она была вещью в себе,
замкнутым социумом, и частенько, прокатившись без малейшего поползновения
оплатить проезд, вываливалась прочь, в темноту и слякоть. После нее
оставалась лишь вонючая, перегарная, никотинизированная, напитанная
скрытой угрозой атмосфера. Но случалось и по-другому. Кодла Кодле ЛУПУС
ЕСТ. Иной раз ее совокупное внимание все же переключалось вовне. И тогда
я, заранее уловив такое переключение, выскакивал на первой же остановке и
старался не думать о том, что происходило в вагоне _п_о_с_л_е_ меня. Не
мне с моей конституцией встревать в истории.
Этим вечером мне не повезло. Изматерившись с головы до ног, Кодла
скуки ради стала вязаться к даме. Кодлу чем-то привлекла шляпа. Наверное,
тем, что ни одна из подружек Кодлы такой шляпы отродясь не нашивала. У
нормальных людей комплекс неполноценности выражается по-разному. Но только
Кодла находит в нем источник развлечения.
Мне жутко не хотелось выходить. До дома оставалось всего пять
перегонов. Я уткнулся в "Огонекъ". Не воспринимая содержимого, прочел
дешевый рассказик некоего Джорджа Энью Чемберлена. Жалобно покосился на
ондатровую шапку - та мерно вихлялась из стороны в сторону, ни на что не
реагируя. Семейка давно вышла, и только баба-яга сидела нахохлясь на
прежнем месте. Ничему я так не обрадовался бы сейчас, как милицейскому
наряду. Хорошо бы с резиновыми дубинками. Но стражи порядка в такое время
суток в трамваях не катались. Да и не всякий наряд отважится связаться с
Кодлой. Тогда я мысленно вызверился на самое даму: "Какая, к дьяволу,
шляпа! В ногах все дело. Такие ноги для датого мужика круче всякого
феромона. Не девочка, должна бы соображать, что ночь на дворе. Тоже,
выставилась, парижская красавица... Еще бы нагишом проехалась..."
Все шло своим чередом. Кодла вязалась к даме. Дама стояла с
мученически вскинутой головой и пялилась в замызганное стекло. Видно, ей
тоже хотелось поскорее добраться до дому. Кастрата сменил гундосый по
фамилии, кажется, Муромов и загундел про яблоки на снегу. Ондатра, по всей
видимости, спала. Я прятался в своем журналишке. Было противно.
Дьявольщина, было очень противно.
Б_ы_л_о_ н_е_в_ы_н_о_с_и_м_о_ п_р_о_т_и_в_н_о.
- Выключи, - сказал я Кодле.
Это был не мой голос. У меня не могло быть такого голоса. Это вообще
был не я. Не я приказал Кодле числом в пять полупьяных засранцев выключить
кассетную гнусь, матерщину, пошлятину и все на свете. Я никогда не страдал
суицидальными психозами. И приключений давно уже избегал. Значит, я не мог
такого сказать.
- Ты, е...ный козел, - ответила мне Кодла. - Заглохни.
В этот момент дверь откатилась и дама вырвалась на волю. За ней,
внезапно воспрянув ото сна, сошла и пьяная ондатра. Что там делала бабка,
я не знал. Мне нельзя было оборачиваться. Потому что я остался в трамвае
один против Кодлы.
Я медленно, старательно упрятал свой журнал в сумку. - Кто это
сказал? - спросил я, поднимаясь.
Трамвай ходил ходуном, но я стоял твердо. Кодла в десять бельм
пялилась на меня. Она алкала втоптать меня в грязь. Примеривалась, как бы
половчее это проделать. И ждала, что я лично подам сигнал к началу казни.
- Это я сказал, бля, - известил меня молодой человек в смахивающей на
желудевую плюску вязаной шапочке, какие носят только нищие американские
негры да наша подрастающая смена, в телогрейке, из-под которой выбивался
волосатый мохеровый шарф, и широченных клетчатых брюках. - Что с того,
бля?
- Утри сопли, - произнес я, обидно налегая на последнее слово. - И
выключи.
Кодла умела драться. Ее учили тому в школах ДОСААФ, в кружках
военно-патриотического воспитания, она не единожды применяла свое знание
на практике. Кажется, один из воспитателей и сейчас был здесь. Коротко
стриженый парень в пятнистом бушлате нараспашку и защитного цвета штанах,
заправленных в высокие шнурованные ботинки, он находился позади всех и
свинцово молчал, пытаясь разгадать мою загадку. Я не походил на серьезного
противника. Сутулый, невзрачный, бледный, по всему видать - никогда и
никому не плативший интернациональных долгов. Но я только что оскорбил
Кодлу, значит - за мной что-то было. Тайная сила, одно упоминание которой
может привести этих ублюдков к повиновению - если только существуют в
природе такие силы? Черный пояс кун-фу? Или пистолет в кобуре подмышкой?
Только я один знал: ничего такого за мной нет.
Но это был не весь я, и едва только Кодла перегруппировалась, выходя
на ударные позиции, я отчетливо увидел, кого и как именно сейчас кончу.
При этом я продолжал сознавать, что мои руки и ноги, равно как и
голова, в качестве оружия никуда не годятся. И что выстроенный холодным,
расчетливым моим альтер-эго сценарий схватки ни при каких обстоятельствах
я не смогу воплотить в реальность.
- Мочи его, - приказал стриженый и уселся возле двери, прибавив звука
у принятого на сохранение магнитофона.
Трамвай волокся сквозь темноту, свет в вагоне мигал. "Я сэ-э-эт,
сэ-э-т по горло!.." - орал кассетный менестрель.
- ...! - заорал для острастки нищий негр и качнулся на меня, отводя
ногу для удара.
1 2 3 4