Здесь все уверены, что ты задумал установить у нас красную республику. Правда это?..
Б а к у н и н. Ты сомневаешься во мне? Не веришь нашей дружбе?
Г е й б н е р. Верю. Но я хочу услышать от тебя самого.
Б а к у н и н. Мои стремления не совпадают с вашей революцией. А это восстание... это восстание просто глупо! Но, друг мой, оно все-таки революция, кусочек, крошечка революции, и стоять от него поодаль, наблюдать за ним я не мог. Я должен бы броситься в водоворот вашей революции, потому что куклы дрались против притеснения, а я... я восстаю против притеснения всегда и всюду. Когда я стоял рядом с тобой на баррикаде, я не думал о том, чего добивается твоя партия. Признаться, у меня не было времени познакомиться с вашими партиями... Ты сумел подчинить меня - да, да, подчинить - своим возвышенным сердцем, и помогать тебе стало для меня священным долгом.
Г е й б н е р. Ты действуешь не всегда согласно со мной. Народ недоволен тобой, потому что пострадал от огня...
Б а к у н и н. Ни одна доска не загорелась по моей воле. Но скажи, Гейбнер, скажи, как друг! Если бы спасение всего дела зависело от пожаров, разве ты не приказал бы спалить весь город?.. Молчишь? Люди и для тебя дороже щепок. (Обнимает Гейбнера.)
Г е й б н е р. Погоди... Последний раз. Мы принесли так много, так страшно много жертв. Эта кровь... Ты видишь, что борьба бессмысленна, что нет, не может быть надежды на успех. Так будем честны, будем честны, Бакунин!
Б а к у н и н. Что ты хочешь?
Г е й б н е р (почти умоляя). Распустим отряды. Скажем прямо - мы проиграли, мы разбиты, мы...
Б а к у н и н. Опомнись! Гейбнер, ты ли это? Кто призывал народ к восстанию? Кто первый потребовал от него жертв? И вот теперь, когда их принесено так много, сказать, что они были ненужны. Сказать, что наши надежды и надежды всего народа - пустой мираж. Жестокое преступление перед народом, перед революцией! Пойми, дорогой, благородный друг, мы были виной стольких смертей. Единственно, чем мы можем снять с себя эту вину - нашей смертью. (Раненый издает тяжелый стон, приподымается на локте, смотрит на Бакунина, который горячо продолжает.) Отдать свою жизнь. Не погубить дела... Пойдем и умрем - этого хочет революция! После нашей смерти легче достанется победа, наши смерти призовут новые силы к защите народного дела.
Г е й б н е р. Пойдем!
Б а к у н и н. Пойдем!
Р а н е н ы й (сквозь стон). Бежите? Спасаетесь?..
Б а к у н и н. Нет, брат мой! Мы не бежим, а отступаем. И не ради своего спасения, а ради спасения свободы. Дай твое ружье. Прощай, брат!
(Перекидывает через плечо карабин и выбегает, обняв Гейбнера.)
37.
Раненый, Марихен.
(Марихен бросается к дверям, смотрит долго вслед ушедшим...
Стало совсем светло.
Тихо.
Вдруг доносится одинокий выстрел. Точно от него, раненый стонет.
Марихен оглядывается, подбегает к раненому, стоит растерянная, не зная, чем помочь.
Потом опускается перед неподвижным раненым на колени, всхлипывает, тихо плачет.)
Петербург, 1920-21 г.г.



1 2 3 4 5 6 7 8