- Если б я тебя еще и понимал. Что такое "языковая область"?
- Проще показать, чем объяснить словами.
Давай вернемся.
Поднявшись, Стииг запихнул обратно ногой свой стул. Найл любовался
четкостью его реакций. Не зная наперед, невозможно предположить, что это
лишь бесплотный дух.
Когда возвратились в картинную галерею, солнце там поднялось уже на
свою полуденную высоту.
- Это всамделишное солнце? - поинтересовался Найл.
- Нет. Будь оно настоящим, ты бы при его свете видел город пауков.
Больше ни о чем спрашивай, договорились? Всего лишь через несколько часов
сможешь на все ответить сам. Иди-ка, ложись на прежнее место.
Найл снова устроился на кушетке под голубым металлическим балдахином.
И опять, едва тело утонуло в податливой материи, сверху затеплился
свет.
Юношу снова захлестнула кроткая, несущая покой и умиротворение волна.
Она проникала в каждую клеточку, принося невыразимое блаженство.
Но провала в забытье на этот раз не было. Найл смутно чувствовал, что
где-то над головой образовалась некая точка - словно невидимое око
уставилось из-за матового стекла, переправляя прямо в мозг звуковые и
зрительные сигналы.
Странный процесс, с налетом некоторой иллюзорности.
Одновременно с тем где-то в области грудной клетки раздавался голос.
Впрочем, голосом это можно было называть сугубо условно.
Это была не обычная человеческая речь, а калейдоскоп понятий и
умозрительных образов, вызывающих в мозгу огоньки озарений и рождающих
встречные импульсы-отклики, что бывает, обычно, когда слышишь человеческую
речь.
Закрыв глаза, Найл увидел мысленным взором панораму паучьего города -
как тогда, когда она впервые открылась ему меж двух холмов.
Город исполинских столбовидных башен (Найл теперь знал, что называются
они небоскребами), разделенный надвое широкой рекой.
Город неожиданно сместился вниз, словно Найл воспарил над ним. Минуту
спустя ему открылось море и бухта из громадных каменных блоков.
Затем город и бухта стали убывать в размерах, пока не уменьшились до
ничтожной точки на широкой зеленой плоскости равнины. Стала видна земля на
другом берегу залива и красная пустыня по ту сторону гор.
Где-то там пещера, в которой лежит мертвое тело отца.
Едва Найл, встрепенувшись, попытался сосредоточить взор, как
умозрительный образ обрел четкость и обозначились контуры обширного плато,
а также большого соленого озера к югу от Диры.
Тут его снова понесло вверх, но открылась земля к югу от соленого
озера и к северу от города пауков.
Скорость возрастала, пока не начало казаться, что плоская поверхность
земли плавно выгибается, а зеленые плоскости равнин внизу подергиваются
голубоватым отливом, оттеняя темную пучину моря.
Постепенно Земля обрела вид мохнатого клубка, медленно кружащегося в
бездонном пространстве.
Звезды - крупные, яркие, переливающиеся - напоминали освещенные
изнутри кристаллы льда.
Висящее справа солнце имело вид готового лопнуть пылающего ядра,
такого ослепительно яркого, что глаза ломило от света.
Луна отсюда походила на огромный серебристый шар.
Чудно сознавать, что это круглое тело всегда представлялось ему
золотистым блюдцем, плывущим сквозь облака.
И хотя солнце освещало лишь часть лунной поверхности, Найл ясно
различал также ее ранее затененные области, выхваченные светом звезд.
Не успел он опомниться, как его уже занесло далеко в космическую
бездну.
Он зависал над плоскостью Солнечной системы, в такой дали, что само
Солнце казалось не больше человеческого зрачка.
Найл одну за другой угадывал кружащиеся по эллиптическим орбитам
планеты.
Вон Меркурий - раскаленное докрасна железное ядрышко с поверхностью,
сморщенной, как ссохшееся, пролежавшее свой срок яблоко; Венера, окутанная
вуалью серого тумана; промерзшие рыжие пустыни Марса; красный гигант
Юпитер, сплошь состоящий из бурлящей жидкости; Сатурн - сизый странник,
разбухший ком замерзшего водорода; Уран, Нептун и Плутон, где температура
такая низкая, что сами планеты немногим отличаются от округлых ледяных
глыб, кружащихся в пространстве.
От одного лишь размера Солнечной системы, холодея, заходился ум.
С орбиты Плутона Солнце казалось не больше горошины, а Земля - вообще
едва различимой былинкой. Вместе с тем, даже ближайшие звезды находились на
расстоянии столь же далеком, как земной экватор от полярных шапок.
Обратив внимание на собственную персону, Найл потрясенно понял, что
совершенно утратил память о том, кто он сам такой.
Переживаемое обуревало настолько, что сознавать свое наличие было
как-то нелепо.
Прежде Найл, случалось, "растворялся" в собственных грезах или в
историях, которые рассказывала мать или дед.
От них в свое время тоже разгоралось воображение, но сравнивать это с
тем, что он видел сейчас, было все равно что сопоставлять искорку и
фейерверк.
Оторопелый, он не смел перевести дух, словно человек, внезапно
очнувшийся от сна.
Душа содрогалась от буйства непостижимых сил.
Хотелось задать тысячи вопросов, побывать на каждой из этих планет, а
затем тотчас ринуться в путь через космос к другим мирам и звездным
системам. При мысли, что непознанного такая бездна, а собственная жизнь так
ничтожно коротка, сердце сжималось от горестного, беспомощного чувства.
Средь сонма безутешных мыслей, вихрем проносящихся в сознании,
бессловесный внутренний голос посоветовал успокоиться.
Темные мысли рассосались, схлынули; вместо этого Найл ощутил в себе
ровную и стойкую тягу к знанию, желание всю оставшуюся жизнь посвятить
постижению и освоению нового.
- Задавай любые вопросы, - послышался голос старца. - В Стигмастере
содержится все человеческое знание. Тебе решать, что необходимо узнать.
- Ты можешь рассказать о Земле до прихода смертоносцев, и о людях, что
построили этот город?
- Для этого нам надо будет возвратиться примерно на пять миллиардов
лет назад, к зарождению Солнечной системы...
Когда Найл снова закрыл глаза, голос исходил уже не от старца, а
откуда-то изнутри.
В глазах стояла нестерпимо яркая вспышка, заполняющая, казалось, все
обозримое пространство, из центра, словно щупальца некоего спрута, с
устрашающей силой вырывались спиралевидные струи газа.
Тяжко ворочающейся буче не было конца, а в космосе одна за другой
выбрасывались гигантские волны бушующей разрушительной энергии.
Затем все, хотя и медленно, но как-то понемногу улеглось, и под силой
собственного тяготения взрыв, устремленный наружу, превратился во взрыв,
направленный внутрь.
В неописуемом коловороте принялись вращаться выпущенные некогда наружу
газы, которые теперь тянулись обратно.
В набирающем лютость космическом холоде жар постепенно истаивал, пока
газы не остыли в круглые капли жидкости. Спустя полмиллиарда лет капли эти
сконденсировались в десять планет.
Некоторые из них, вроде Меркурия, были так горячи, что не могли
образовать и удерживать атмосферу.
Другие - Марс, например, - были чересчур маленькими и холодными.
Только Земля, расположенная примерно в сотне миллионов миль от Солнца, была
и не слишком горячей и не слишком холодной.
Формирование планеты проходило так же бурно, как и зарождение.
Кометы и астероиды крушили поверхность, взбивая ее в месиво кипящей
слякоти.
Целых два миллиарда лет прошло, прежде чем Земля остыла, превратившись
из кипящей адской печи в планету с морями и континентами.
К этому времени она тысячекратно сжалась в сравнении со своим
первоначальным размером.
Солнце тоже постепенно сжималось, пока не достигло того порога, за
которым начались те самые ядерные реакции, превратившие его из темного кома
в однородную красновато-бурую массу, а затем уже - в полыхающую атомную
печь.
Ультрафиолетовые лучи светила проникли сквозь тонкую земную атмосферу
- в основном, водород и аммиак - и вызвали неописуемые по своей силе
электромагнитные бури. По мере того, как лучевой бомбардировке подверглись
газы и водяные испарения, начали формироваться первые сложные молекулы -
сахар и аминокислоты.
Появилась и молекула под названием ДНК - дезоксирибонуклеиновая
кислота, - имеющая уникальное свойство размножаться. ДНК и сотворила
первейшую форму жизни на земле - бактерии.
Бактерии были наделены одним незамысловатым инстинктом: поглощать
органические образования, плавающие вокруг них в теплом океане, и похищать
их энергию.
Начало жизни было положено энергетическими вампирами.
На этой первоначальной стадии жизнь чуть не стала жертвой собственного
размаха. Бактерии множились так обильно, что вскоре поглотили основную
часть органических соединений в океане.
Жизнь угасла бы так же быстро, как и возникла, не выкинь одна из
бактерий необычный фокус: она научилась вырабатывать собственную пищу,
впитывая энергию солнечных лучей.
С помощью процесса, известного как фотосинтез, бактерии научились
вырабатывать сахар из двуокиси углерода и воды.
Солнечный свет они впитывали особым химикатом, хлорофиллом, который
придавал крохотным организмам зеленый цвет.
И вот уже скалы всех материковых шельфов Земли - их тогда было четыре
- оказались покрыты пятнами скользкого зеленого вещества, первых
водорослей. Они стали пить из земной атмосферы углекислоту и превращать ее
в кислород.
Прошел еще невероятно длинный период, на протяжении которого земная
атмосфера беспрестанно обогащалась кислородом. И опять жизнь оказалась в
опасности, став жертвой собственного успеха, - поскольку, что касается
растений, то кислород для них яд, и планета, на которой обитают только они,
погибла бы от нехватка углекислоты.
Но прежде чем это произошло, появилась еще одна форма жизни: форма,
способная впитывать кислород и превращать его в углекислоту.
Плавучие студенистые комочки стали первыми животными.
Глядя на Землю, такую, какой она была миллиард лет назад, Найл видел
мирную и статичную планету, теплые моря которой ласково лизали берега голых
материков - вернее, одного голого материка, поскольку четыре тогдашних
континента, сдвинувшись вплотную, слились, образовав одну гигантскую
территорию, известную геологам под названием Пангея.
Ничего не происходило на том безмятежном куске суши. Потому что, как
ни странно, здесь не было смерти.
Примитивные амебы, черви и водоросли теряли свои старые клетки, но
взращивали новые, и так до бесконечности.
И вот тут каким-то образом жизнь изобрела смерть, породив те самые
немыслимые сложности эволюции.
Случилось так, что маленькие существа научились производить себе
подобных - родитель теперь умирал, а молодая особь вступала в жизнь.
Существо, живущее долгие миллионы лет беспрестанно, впадает в ленивый
ритм существования.
Оно знает, как выживать, и этого ему достаточно.
Но когда рождается новое существо, оно не наделено вообще никакими
знаниями. Чтобы утвердиться в этом мире, ему приходится бороться.
И необходимо развить в себе способность запоминать то, чему научилось.
Существу, не ведающему смерти, не нужна память, основные хитрости выживания
оно освоило миллионы лет назад.
Новорожденному же существу приходится создавать багаж знаний за очень
короткий период, иначе ему не выжить. Древние, бессмертные формы жизни были
просто пассивными растительными образованиями; новые организмы, в отличие
от них, оказались наделены свойством бороться и постигать.
И вот с появлением смерти начинается история.
Новые организмы не были одинаковыми, они обладали большим
разнообразием и индивидуальностью.
А это значит, что они исследовали новые ареалы обитания, и поэтому
сами постепенно менялись.
Начали развиваться новые виды, новые особи. Порой случайное изменение
в структуре ДНК - какой-нибудь сбой при делении, дающий существу
дополнительный глаз или щупальце - становилось большой удачей.
Ненормальная особь имела большие шансы приспособиться к окружающей
среде, чем ее обычные сородичи.
В итоге получалось так, что они вымирали, а выродок выживал.
Слизистые комочки превратились в червей, моллюсков, рыб.
Причем некоторые из тех рыб оказались настолько совершенны, что у них
не возникало надобности в дальнейших изменениях. Гигантская акула появилась
на Земле около четырехсот миллионов лет назад, и тем не менее теперешние ее
особи как две капли воды напоминают своих предков.
Однако жизнь устроена так странно, что иной раз наименее
приспособленные организмы оказываются наиболее успешными в эволюционном
плане, потому что все еще продолжают борьбу и совершенствуются, в то время
как удачно сложившиеся останавливаются в своем развитии.
Примерно в то же время, как на Земле появилась гигантская акула, рыбы
с мясистыми плавниками завели привычку выбрасываться из воды на берег,
чтобы скрыться от врагов или, расслабясь, полежать на солнце. Они не были
как следует приспособлены к жизни вне воды, когда прилив откатывался, им
зачастую не удавалось дотащить тело обратно до моря.
И неразвитым их легким было невыносимо трудно перерабатывать
неувлажненный воздух - многие из них задыхались и гибли, не сумев добраться
до родных вод.
И тем не менее суша была настолько безопаснее океана (ведь на ней
тогда не было живых существ), что эти ранние амфибии предпочитали риск
истощения и смерти унылой перспективе существования среди акул.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4