- О Маруф! - обратилась я к одному из своих воинов. - Поезжай и
разузнай, что там такое творится!
Сама же я укрылась в одном из переулков и стала ждать своего гонца.
Вернулся он очень скоро, пешком и в разодранной одежде.
- Спасайся, о госпожа! - крикнул он, хватаясь за сбрую моего коня и
разворачивая его в переулке. - Да поможет тебе Аллах, твой брат убит, и
весь его гарем убит, и воины подлого пса, твоего дяди Бедр-ад-Дина
гоняются за наложницами твоего брата и отрубают им головы!
- О Аллах, при чем тут наложницы моего брата? - воскликнула я. - Что
это за безумие? Откуда ты успел узнать все, о Маруф? Ты же еще не был во
дворце!
- Я был у самых ворот! - сказал маруф. - Все дело в ребенке! Я Бей
этих развратниц! Теперь уже у этого нечестивого пса, царя Джаншаха,
никогда не родится сын!"
- Послушайся Маруфа, о госпожа! - вмешался тот из моих воинов, что
ждал вместе со мной в переулке. - Он не станет тебе лгать. Во имя Аллаха,
беги! И дай мне свой плащ, а сама возьми мой. Ведь если Бедр-ад-Дин и этот
шелудивый пес, аш-Шаббан, истребляют весь твой род, то они ищут и тебя!
Я позволила ему накинуть мне на плечи белый плащ и, плохо понимая,
где нахожусь и что со мной происходит, подтолкнула коня пятками.
Но Маруф удержал меня.
- Скачи к развалинам мечети, что у источника, о госпожа, - сказал он
мне, - и жди нас там, а мы попытаемся узнать, почему погиб твой брат, царь
Джаншах, и что значит казнь его жен и наложниц!
- Но если нас не будет до рассвета, скрывайся, как знаешь, о госпожа,
- добавил второй, а звали его Данияль. - Это значит, что по воле Аллаха
нас больше нет среди живых.
И тогда Маруф отпустил моего коня, а Данияль хлестнул его плетью.
Я поскакала по переулку, и он окончился, и я поскакала по другому
переулку, и конь нес меня по ночному городу, а по моим щекам текли слезы,
ибо я лишилась всего на свете - брата, которого любила больше отца и
матери, и дома, и царских богатств, всего, всего...
У мечети я соскочила с коня, бросилась наземь и зарыдала так, как
никогда еще в жизни не рыдала. И я знала, что если Аллах будет ко мне
милостив, и я останусь в живых, это - мои последние в жизни слезы. Потому
я не жалела их, оплакивая брата, и женщин, с которыми жила под одним
кровом, и наше былое могущество.
Когда к мечети подъехал всадник, я вскочила на ноги и положила руку
на рукоятку сабли. Все, что у меня оставалось - эта сабля, подаренная
братом, да те немногие украшения, что были на мне, когда я выезжала на
охоту.
- Это я, Данияль, о госпожа, - с этими словами раненый всадник сполз
с коня.
- Я перевяжу тебе рану, о Данияль, - сказала я, опускаясь рядом с ним
на колени, - а ты расскажи, что тебе удалось узнать. И не думай, что слезы
и волнение помешают мне слушать тебя. Я дочь царей и сестра царя!
- Тогда слушай меня, о госпожа. Я не ждал от тебя иного ответа... -
прошептал Данияль. - Все дело в предсказании. Бедр-ад-Дину, да не помилует
его Аллах, было предсказано, что он умрет в тот день, когда у твоего брата
родится сын! И ему стало известно, что вскоре это случится! Вот почему он
ворвался во дворец, и убил царя Джаншаха, и расправился с его гаремом!
Тут мы услышали стук копыт.
- Это за мной, - сказал Данияль. - Мне удалось опередить их, но
ненамного. Они узнали, что я из твоей стражи, о госпожа! Беги, беги, Аллах
да будет твоим покровом!
Я стала поднимать Данияля на ноги.
- Я не оставлю тебя этим собакам! - сказала я ему. - И если ты не в
силах держаться в седле, я перекину тебя через конскую спину и увезу!
- Я непременно умру возле этой мечети, ибо такова воля Аллаха! -
отвечал Данияль. И не успела я опомниться, как он достал кинжал и приложил
его к груди. - Беги, о госпожа! Даже если эти предатели и не станут меня
убивать, я все равно умру от раны. Беги, скрывайся!
И он вонзил в себя кинжал.
Так я осталась совсем одна. И из всего прежнего величия остались при
мне только отцовская сабля, конь Абджар и еще мужской наряд, который стоил
немалых денег.
Поправив лук и колчан со стрелами за спиной, я вскочила на коня, и
вовремя - те, кто гнался за Даниялем, были уже совсем близко, я уже
слышала их голоса.
Спрятавшись за развалинами мечети, я видела, как они окружили тело
Данияля, осветили его факелом, посовещались и поехали прочь.
А я поскакала в предместье за рекой - туда, где жила Зумруд, будущая
мать моего племянника.
Поскольку все это время муж Зумруд был в отъезде, мой брат не мог
заставить его дать Зумруд развод и забрать ее в свой гарем. И таким
образом обо всем этом деле знали только я, да евнух Мамед, да Садреддин
ибн Яхья, да сама Зумруд, да ее невольницы.
И вот теперь, разыскивая впотьмах дом Зумруд, где я и была-то всего
только раз, я думала - проведает ли изменник и предатель Бедр-ад-Дин о
Зумруд и ее будущем ребенке, скажет ли ему об этом Мамед, купит ли он эту
тайну у Садреддина ибн Яхьи, а, может, какая-либо из невольниц Зумруд
захочет получить свободу и приобретет ее столь недорогой ценой?
И Мамед, и Садреддин ибн Яхья при жизни моего брата Джаншаха были ему
преданы, но я уже знала, что значит преданность придворных, мне уже
приходилось однажды спасаться бегством. И я знала, что в таких случаях
следует рассчитывать только на себя.
Если бы брат, умирая, мог увидеть меня, он сказал бы мне: "Спасай
моего сына, а Бади-аль-Джемаль!". И даже если бы ребенок Зумруд не имел
никакого отношения к моему брату, довольно было бы того, что его рождение
означает смерть предателя Бедр-ад-Дина!
Двери, конечно, были заперты, Зумруд уже не расставляла сети
полночным гулякам. Я с трудом разбудила раба-привратника. Он долго не мог
понять, что перед ним посланец сестры царя, Бади-аль-Джемаль. Дом стоял в
предместье за рекой - здесь еще спали спокойно, не зная, что дворец
захвачен и что до дворе рубят головы царским женам, одна из которых может
случайно оказаться будущей матерью царевича!
Устав тратить время на уговоры, я сократила пустые речи и обнажила
кинжал. Это подействовало. Раб поднял переполох, вышли другие рабы и в
конце концов шум разбудил хозяйку, а я этого и добивалась.
Возмущенная Зумруд вышла на шум.
- Кто это врывается в дома правоверных? - сердито воскликнула она. -
О соседи, на помощь!
- Молчи, о Зумруд, - сказала я, - и взгляни на меня внимательно!
Помнишь ли ту ночь, когда двери твоего сада были открыты для царя
Джаншаха? И помнишь ли ты мальчика, который уснул на ковре в саду под звон
твоей лютни?
- Да, я узнаю тебя, - ответила Зумруд, - но почему ты врываешься в
мой дом среди ночи, и угрожаешь моим рабам, и пугаешь моих невольниц?
- Потому что я - сестра царя Джаншаха, Бади-аль-Джемаль! -
воскликнула я. - И царь убит, и во дворце хозяйничают враги и предатели, а
я примчалась сюда, чтобы спасти тебя, о Зумруд, и то дитя, которое ты
носишь во чреве! Ибо всем нам угрожает смертельная опасность!
Тут начался переполох. Крика и воплей было - как будто ветром сорвало
крышу с женской бани...
Наконец, завернутую в изар Зумруд посадили на круп моего коня, и дали
ей узелок с вещами, и еще узелок с едой.
- Я отвезу вашу госпожу в надежное место и вернусь, - пообещала я
домочадцам Зумруд. - И если из дворца придут искать ее, а кто-то из вас
осведомит погоню о событиях этой ночи, - я узнаю, кто это, и проживет он
не больше времени, чем нужно сабле для замаха и удара!

И в одну из ночей Бедр-ад-Дин приказал своим воинам, и они ворвались
во дворец, и убили царя Джаншаха, и отрубили головы его женам и
наложницам. А царевны Бади-аль-Джемаль в это время не было во дворце, и
она узнала о смерти брата, и о предсказании мудрецов, и села на спину
коня, и поехала в предместье, где жила Зумруд, и взяла ее, и увезла прочь
от города.
И они ехали до рассвета, и приехали на берег моря. А там была
пристань, и чтобы добраться до нее, нужно было преодолеть перевал в горах,
и Бади-аль-Джемаль въехала на перевал, а Зумруд сидела у нее за спиной, и
они увидели, что с одной стороны у них - море, и пристань, у пристани
стоят корабли, и на одни из них носят груз, а другие освобождают от груза.
А со второй стороны перевала были горы, и равнина, по которой они
прискакали сюда, и по равнине мчался отряд всадников в белых плащах, и в
руках у них были дротики и копья. И Бади-аль-Джемаль поняла, что это
Бедр-ад-Дин выслал погоню за ней и за Зумруд. И она ударила коня пятками
по бокам, и конь спустился с перевала, и Бади-аль-Джемаль привезла Зумруд
на спине своего коня к пристани, и вдруг они видят, что один корабль уже
готов к отплытию. И тогда царевна подъехала к нему, и спросила капитана,
не возьмет ли он еще двух путников, но капитан отвечал, что свободного
места на судне больше нет, и что он ждет лишь купца, который должен
привести и ввести на корабль своих невольниц, а как только это случится,
якорь будет поднят и паруса наполнятся ветром.
Когда же оказалось, что корабль этот - единственный, готовый в путь,
а другие собираются отплыть кто - завтра, а кто через неделю, Зумруд
увидела, что положение ее безнадежно, и стала плакать, и рвать на себе
волосы, и царапать себе щеки, потому что погоня, посланная за ней и за
царевной Бади-аль-Джемаль была уже близка, и воины поднимались к перевалу,
и их кони были еще свежи и полны сил, а конь царевны устал, так как он нес
двойную ношу.
И вдруг царевна и Зумруд видят - к кораблю идет купец, и невольники
несут тюки с его имуществом, а за невольниками идут закутанные в изары
невольницы, сорок без одной.
- Утри свои слезы, - сказала тогда царевна, обращаясь к Зумруд. - Я
непременно устрою хитрость с этим купцом и с этим капитаном, чтобы спасти
тебя!
И Бади-аль-Джемаль сошла с коня, и подошла к купцу, и приветствовала
его. А он видел, что она в мужском платье, и что на поясе у нее сабля, а
за спиной лук и колчан, и лицо ее открыто, и подумал, что это - юноша, сын
четырнадцати лет.
- Послушай, что я скажу тебе, о купец, - обратилась к нему
Бади-аль-Джемаль, - и пусть это станет основой твоего благополучия! Я сын
кади из столичного города, и у него не было другой жены, кроме моей
матери, и они жили двадцать лет в любви и согласии. А потом мой отец в
один из дней проходил по базару, и увидел, что посредник предлагает купить
красивую невольницу, о посмотрел на нее, и страсть к невольнице запала в
его душу. И он купил ее, и она вошла в наш дом, и в короткое время
овладела его чувствами, так что он целыми днями сидит у нее в комнате и
выходит лишь к молитве. И моя мать расстроилась, и заболела, и лицо ее
пожелтело. И она призвала меня к себе и сказала: "О Хасан, нет для нас
иного пути, кроме хитрости. Возьми эту проклятую, отведи на базар и продай
с тем условием, чтобы ее увезли с нашего острова. И чем дальше купивший
увезет ее, тем ниже пусть будет цена! А твоему отцу мы скажем, что она
убежала с рабом из соседских рабов". И вот я привез невольницу, и нет
здесь никого, кроме тебя, кому бы я мог предложить ее.
- Сам Аллах поставил меня на твоем пути, о юноша! - отвечал купец. -
Я везу невольниц так далеко, что один путь займет четыре месяца. Я везу их
в Багдад, где надеюсь продать за хорошую цену во дворец повелителя
правоверных. И если ты уступишь мне эту невольницу по малой цене, она
окажется так далеко отсюда, что твоему отцу невозможно будет найти ее, и
не останется у них пути к сближению, о юноша!
И Бади-аль-Джемаль открыла перед купцом лицо Зумруд, и купец остался
доволен, и они условились о цене, и Бади-аль-Джемаль продала Зумруд этому
купцу, и он взял ее за руку и повел на корабль. Но Бади-аль-Джемаль
попросила у него разрешения сказать несколько слов Зумруд, и отвела ее в
сторону, и дала ей с собой немного денег, потому что у царевны было их при
себе мало. А потом Бади-аль-Джемаль сняла с руки запястье, и было оно
украшено камнями и серебряными листьями тонкой работы, и тот, кто раз в
жизни видел это запястье, узнал бы его среди тысячи. И Бади-аль-Джемаль
разломила его на две половины, и одну дала Зумруд, а другую взяла себе,
чтобы половинки запястья служили им тайным знаком в превратностях времен.
И тут капитан корабля закричал, что судно готово к отплытию, и купец
заторопился, и взял Зумруд, и повел ее на корабль, и другие невольницы
пошли следом.
А погоня, посланная Бедр-ад-Дином за Бади-аль-Джемаль, уже преодолела
перевал, и воины видели, как Бади-аль-Джемаль ведет беседу с купцом, и они
подтолкнули пятками коней, чтобы успеть к пристани до того, как невольницы
поднимутся на корабль.
И Бади-аль-Джемаль взяла деньги, полученные от купца за невольницу
Зумруд, и задержала одну из его невольниц, которая шла последней, и отдала
ей кошелек, чтобы та передала его Зумруд, потому что Бади-аль-Джемаль не
хотела, чтобы мать ее племянника терпела в чем-либо нужду. И та невольница
взяла кошель, и вдруг налетели всадники, и один поразил копьем ту
невольницу, и она упала к ногам Бади-аль-Джемаль.
А Бади-аль-Джемаль знала, что погоня приближается, и она была готова
нападать и защищаться, и она вынула саблю из ножен, и ударила того, кто
убил невольницу, и поразила его в плечо. И налетел на царевну другой воин,
и она ударила его саблей по руке, и он выронил копье. А купец и капитан
корабля увидели этот бой, и испугались, что воины задержат корабль, и
капитан приказал вытаскивать якорь, и корабль отплыл от берега.
Тогда Бади-аль-Джемаль, увидев, что Зумруд в безопасности, вскочила
на своего коня Абджара и поскакала вдоль берега моря, а погоня помчалась
за ней. И царевна призвала на помощь Аллаха, потому что раньше она не
бывала в этих краях и не знала дороги.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3