не бойся, мол,
со мной не пропадешь, а если и пропадешь, то умираем, мол, один раз. Нет,
смешной он парень, ей-богу.
Сдали мы пропуска последнему сержанту. На этот раз, в порядке
исключения, это лейтенант оказался, я его знаю, у него папаша
кладбищенскими оградами в Рексополе торгует, - а "летучая галоша" уже тут
как тут, подогнали ее ребята из ППС и поставили у самой проходной. Все уже
тут как тут: и "скорая помощь", и пожарники, и наша доблестная гвардия,
бесстрашные спасатели, - куча отъевшихся бездельников со своим вертолетом.
Глаза б мои на них не глядели!
Поднялись мы на "галошу", Кирилл встал за управление и говорит мне:
- Ну, Рэд, командуй.
Я без всякой торопливости приспустил "молнию" на груди, достал из-за
пазухи флягу, хлебнул как следует, крышечку завинтил и сунул флягу обратно
за пазуху. Не могу без этого. Который раз в Зону иду, а без этого нет, не
могу. Они оба на меня смотрят и ждут.
- Так, - говорю. - Вам не предлагаю, потому что иду с вами впервые и
не знаю, как на вас действует спиртное. Порядок у нас будет такой. Все,
что я сказал, выполнять мигом и беспрекословно. Если кто замешкается или
там начнет вопросы задавать, буду бить по чему попало, извиняюсь заранее.
Вот я, например, тебе, господин Тендер, прикажу: на руки встань и иди. И в
тот же момент ты, господин Тендер, должен зад свой толстый задрать и
выполнять, что тебе сказано. А не выполнишь - дочку свою больную, может, и
не увидишь больше. Понятно? Но уж я позабочусь, чтобы ты увидел.
- Ты, Рэд, главное, приказать не забудь, - сипит Тендер, а сам весь
красный, уже потеет и губами шлепает. - Уж я на зубах пойду, не то что на
руках. Не новичок.
- Вы для меня оба новички, - говорю. - А уж приказать я не забуду,
будь покоен. Кстати, ты "галошу" водить умеешь?
- Умеет, - говорит Кирилл. - Хорошо водит.
- Хорошо так хорошо, - говорю. - Тогда с богом. Опустить забрала!
Малый вперед по вешкам, высота три метра! У двадцать седьмой вешки
остановка.
Кирилл поднял "галошу" на три метра и дал малый вперед, а я незаметно
повернул голову и тихонько дунул через левое плечо. Смотрю:
гвардейцы-спасатели в свой вертолет полезли, пожарники встали от
почтительности, лейтенант в дверях проходной честь нам, дурак, отдает, а
над всеми над ними здоровенный плакат, уже выцветший: "Добро пожаловать,
господа пришельцы!" Тендер нацелился было им всем ручкой сделать, но я ему
так в бок двинул, что у него сразу эти церемонии из головы вылетели. Я
тебе покажу прощаться. Ты у меня попрощаешься!..
Поплыли.
Справа у нас был институт, слева - Чумной квартал, а мы шли от вешки
к вешке по самой середине улицы. Ох и давно же по этой улице никто не
ходил и не ездил! Асфальт весь потрескался, трещины проросли травой, но
это еще была наша трава, человеческая. А вот на тротуаре по левую руку
росла уже черная колючка, и по этой колючке было видно, как четко Зона
себя обозначает: черные заросли у самой мостовой словно косой срезало.
Нет, пришельцы эти все-таки порядочные ребята были. Нагадили, конечно,
много, но сами же себе обозначили ясную границу. Ведь даже "жгучий пух" на
нашу сторону из Зоны - ни-ни, хотя, казалось бы, его ветром как попало
мотает...
Дома в Чумном квартале облупленные, мертвые, однако стекла в окнах
почти везде целы, грязные только и потому как бы слепые. А вот ночью,
когда проползаешь мимо, очень хорошо видно, как внутри светится, словно
спирт горит, язычками такими голубоватыми. Это "ведьмин студень" из
подвалов дышит. А вообще так вот посмотришь: квартал как квартал, дома как
дома, ремонта, конечно, требуют, но ничего особенного нет, людей только не
видно. Вот в этом кирпичном доме, между прочим, жил наш учитель арифметики
по прозвищу Запятая. Зануда он был и неудачник, вторая жена у него ушла
перед самым Посещением, а у дочки бельмо на глазу было, так мы ее, помню,
до слез задразнивали. Когда паника началась, он со всеми прочими из этого
квартала в одном белье до самого моста бежал все шесть километров без
передышки. Потом долго чумкой болел, кожа с него слезла, ногти. Почти все,
кто в этом квартале жил, чумкой переболели, потому-то квартал и называется
Чумным. Некоторые померли, но главным образом старики, да и то не все. Я,
например, думаю, что они не от чумки померли, а от страху. Страшно было
очень.
А вот в тех трех кварталах люди слепли. Теперь эти кварталы так и
называются: Первый Слепой, Второй Слепой... Не до конца слепли, а так,
вроде куриной слепоты. Между прочим, рассказывают, что ослепли они будто
бы не от вспышки какой-нибудь там, хотя вспышки, говорят, тоже были, а
ослепли они от сильного грохота. Загремело, говорят, с такой силой, что
сразу ослепли. Доктора им: да не может этого быть, вспомните хорошенько!
Нет, стоят на своем: сильнейший гром, от которого и ослепли. И при этом
никто, кроме них, грома не слыхал...
Да, будто здесь ничего не случилось. Вон киоск стоит стеклянный,
целехонек. Детская коляска в воротах, даже бельишко в ней вроде бы
чистое... Антенны вот только подвели - обросли какими-то волосами
наподобие мочала. Очкарики наши на эти антенны давно уже зубы точат:
интересно, видите ли, им посмотреть, что это за мочалы, нигде такого
больше нет, только в Чумном квартале и только на антеннах. А главное, тут
же, рядом ведь, под самыми окнами. В прошлом году догадались: спустили с
вертолета якорь на стальном тросе, зацепили одну мочалку. Только он
потянул, вдруг - пш-ш-ш! Смотрим: от антенны дым, от якоря дым, и сам трос
уже дымится, да не просто дымится, а с ядовитым таким шипением, вроде как
гремучая змея. Ну, пилот, даром что лейтенант, быстро сообразил, что к
чему, трос выбросил и сам деру дал... Вон он, этот трос, висит, до самой
земли почти свисает и весь мочалой оброс...
Так потихоньку-полегоньку доплыли мы до конца улицы, до поворота.
Кирилл посмотрел на меня: сворачивать? Я ему махнул: самый малый!
Повернула наша "галоша" и пошла самым малым над последними метрами
человеческой земли. Тротуар ближе, ближе, вот уже и тень "галоши" на
колючки упала... Все, Зона! И сразу такой озноб по коже. Каждый раз у меня
этот озноб, и до сих пор я не знаю, то ли это так Зона меня встречает, то
ли нервишки у сталкера шалят. Каждый раз думаю: вернусь и спрошу, у других
бывает то же самое или нет, и каждый раз забываю.
Ну, ладно, ползем потихоньку над бывшими огородами, двигатель под
ногами гудит ровно, спокойно, ему-то что, его не тронут. И тут мой Тендер
не выдержал. Не успели мы еще до первой вешки дойти, как принялся он
болтать. Ну, как обычно новички болтают в Зоне: зубы у него стучат, сердце
заходится, себя плохо помнит, и стыдно ему, и удержаться не может.
По-моему, это у них вроде поноса, от человека не зависит, а льет себе и
льет. И чего только они не болтают!
То начнет пейзажем восхищаться, то примется высказывать свои
соображения по поводу пришельцев, а то и вообще к делу не относящееся, вот
как Тендер сейчас завел про свой новый костюм и уже остановиться не может.
Сколько он заплатил за него, да какая шерсть тонкая, да как ему портной
пуговицы менял...
- Замолчи, - говорю.
Он грустно так на меня посмотрел, губами пошлепал и опять: сколько
шелку на подкладку пошло. А огороды уже кончаются, под нами уже глинистый
пустырь, где раньше городская свалка была, и чувствую я - ветерком здесь
тянет. Только что никакого ветра не было, а тут вдруг потянуло, пылевые
чертики побежали, и вроде бы я что-то слышу.
- Молчи, сволочь! - говорю я Тендеру.
Нет, никак не может остановиться. Теперь про конский волос завел. Ну,
тогда извини.
- Стой, - говорю Кириллу.
Он немедленно тормозит. Реакция хорошая, молодец. Беру я Тендера за
плечо, поворачиваю его к себе и с размаху ладонью ему по забралу.
Треснулся он, бедняга, носом в стекло, глаза закрыл и замолчал. И как
только он замолчал, я услышал: тр-р-р... тр-р-р... тр-рр... Кирилл на меня
смотрит, зубы стиснуты, рот оскален. Я рукой ему показываю, стой, мол,
стой, ради бога, не шевелись. Но ведь он тоже этот треск слышит, и, как у
всех новичков, у него сразу позыв действовать, делать что-нибудь. "Задний
ход?" - шепчет. Я ему отчаянно головой мотаю, кулаком перед самым шлемом
трясу: нишкни, мол. Эх, мать честная! С этими новичками не знаешь куда
смотреть - то ли в поле смотреть, то ли на них. И тут я про все забыл.
По-над кучей старого мусора, над битым стеклом и тряпьем разным поползло
этакое дрожание, трепет какой-то, ну как горячий воздух в полдень над
железной крышей, перевалило через бугор и пошло, пошло, пошло нам
наперерез, рядом с самой вешкой, над дорогой задержалось, постояло с
полсекунды или это мне показалось только? - и утянулось в поле, за кусты,
за гнилые заборы, туда, к кладбищу старых машин.
Черт их побрал, очкариков, - надо же, сообразили, где дорогу
провесить: по выемке! Ну, и я тоже хорош, куда это мои глаза дурацкие
глядели, когда я ихней картой восхищался?
- Давай малый вперед, - говорю я Кириллу.
- А что это было?
- А хрен его знает!.. Было и нету, и слава богу. И заткнись,
пожалуйста. Ты сейчас не человек, понял? Ты сейчас машина, рычаг мой...
Тут я спохватился, что меня, похоже, тоже словесный понос одолевать
начинает.
- Все, - говорю. - Ни слова больше.
Хлебнуть бы сейчас! Барахло эти скафандры, вот что я вам скажу. Без
скафандра я, ей-богу, столько прожил и еще столько же проживу, а без
хорошего глотка в такой вот момент... Ну да ладно!
Ветерок вроде бы упал, и ничего дурного вокруг не слышно, только
двигатель гудит спокойно так, сонно. А вокруг солнце, а вокруг жара... Над
гаражом марево... Все вроде бы нормально, вешки одна за другой мимо
проплывают. Тендер молчит, Кирилл молчит, шлифуются новички. Ничего,
ребята, в Зоне тоже дышать можно, если умеючи... А вот и двадцать седьмая
вешка - железный шест и красный круг на нем с номером 27. Кирилл на меня
посмотрел, кивнул я ему, и наша "галоша" остановилась.
Цветочки кончились, пошли ягодки. Теперь самое главное для нас -
полнейшее спокойствие. Торопиться некуда, ветра нет, видимость хорошая,
все как на ладони. Вон канава проходит, где Слизняк гробанулся, - пестрое
там что-то виднеется, может, тряпье его. Паршивый был парень, упокой
господи его душу, жадный, глупый, грязный, только такие вот со
Стервятником и связываются, таких Стервятник Барбридж за версту видит и
под себя подгребает... А вообще-то Зона не спрашивает, плохой ты или
хороший, и спасибо тебе, выходит, Слизняк: дурак ты был, даже имени
настоящего твоего никто не помнит, а умным людям показал, куда ступать
нельзя... Так. Конечно, лучше всего добраться бы нам теперь до асфальта.
Асфальт ровный, на нем все виднее, и трещина там эта знакомая. Только вот
не нравятся мне эти бугорочки! Если по прямой к асфальту идти, проходить
придется как раз между ними. Ишь стоят, будто ухмыляются, ожидают. Нет,
промежду вами я не пойду. Вторая заповедь сталкера: либо справа, либо
слева все должно быть чисто на сто шагов. А вот через левый бугорочек
перевалить можно... Правда, не знаю я, что там за ним. На карте как будто
ничего не было, но кто же картам верит?..
- Слушай, Рэд, - шепчет мне Кирилл. - Давай прыгнем, а? На двадцать
метров вверх и сразу вниз, вот мы и у гаража, а?
- Молчи, дурак, - говорю я. - Не мешай, молчи.
Вверх ему. А долбанет тебя там на двадцати метрах? Костей ведь не
соберешь. Или комариная плешь где-нибудь здесь объявится, тут не то что
костей, мокрого места не останется. Ох уж эти мне рисковые, не терпится
ему, видишь ты: давай прыгнем... В общем, как до бугра идти - ясно, а там
постоим, посмотрим. Сунул я руку в карман, вытащил горсть гаек. Показал их
Кириллу на ладони и говорю:
- Мальчика с пальчик помнишь? Проходили в школе? Так вот сейчас будет
все наоборот. Смотри! - И бросил я первую гаечку. Недалеко бросил, как
положено. Метров на десять. Гаечка прошла нормально. - Видел?
- Ну? - говорит.
- Не "ну", а видел, я спрашиваю?
- Видел.
- Теперь самым малым веди "галошу" к этой гаечке и в двух метрах до
нее не доходя остановись. Понял?
- Понял. Гравиконцентраты ищешь?
- Что надо, то и ищу. Подожди, я еще одну брошу. Следи, куда упадет,
и глаз с нее больше не спускай.
Бросил я еще одну гайку. Само собой, тоже прошла нормально и легла
рядом с первой.
- Давай, - говорю.
Тронул он "галошу". Лицо у него спокойное и ясное. Сделалось: видно,
все понял. Они ведь все, Очкарики, такие. Им главное название придумать.
Пока не придумал, смотреть на него жалко, дурак дураком. Ну а как придумал
какой-нибудь гравиконцентратор, тут ему словно все понятно становится, и
сразу ему жить легче.
Прошли мы первую гайку, прошли вторую, третью. Тендер вздыхает, с
ноги на ногу переминается и то и дело зевает от нервности с этаким
собачьим прискуливанием, томно ему, бедняге. Ничего, это ему на пользу.
Пяток кило он сегодня скинет, это лучше всякой диеты... Бросил я четвертую
гаечку. Как-то она не так прошла. Не могу объяснить, в чем дело, но
чувствую - не так, и сразу хвать Кирилла за руку.
- Стой, - говорю. - Ни с места...
А сам взял пятую и кинул повыше и подальше. Вот она, "плешь
комариная"! Гаечка вверх полетела нормально, вниз тоже вроде нормально
было пошла, но на полпути ее словно кто-то вбок дернул, да так дернул, что
она в глину ушла и с глаз исчезла.
- Видал? - говорю я шепотом.
- В кино только видел, - говорит, а сам весь вперед подался, того и
гляди с "галоши" сверзится. - Брось еще одну, а?
Смех и грех. Одну! Да разве здесь одной обойдешься? Эх, наука!..
Ладно, разбросал я еще восемь гаек, пока "плешь" не обозначил.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4