И уже будучи резидентом в Хонти, в октябре 67-го года Абалкин
посылает Комову свое последнее письмо: развернутый план форсирования
контактов с Голованами, включающий обмен постоянными миссиями, привлечение
Голованов к зоопсихологическим работам, проводящимся на Земле, и т.д. и
т.п. Я никогда специально не следил за работой в этой области, но у меня
сложилось такое впечатление, что этот план сейчас принят и осуществляется.
А если это так, то положение парадоксальное: план осуществляется, а
инициатор его торчит резидентом то в Хонти, то в Островной Империи.
В общем эта переписка оставила у меня какое-то тягостное впечатление.
Ну, ладно, пусть в проблеме Голованов я не специалист, мне трудно судить,
вполне возможно, что план Абалкина совершенно тривиален, и употреблять
такие громкие слова, как инициатор, не имеет смысла. Но дело не только и
не столько в этом! Парень, видимо, прирожденный зоопсихолог.
"Профессиональные склонности: зоопсихология, театр, этнолингвистика...
Профессиональные показания: зоопсихология, теоретическая ксенология..." И
тем не менее из парня делают Прогрессора. Не спорю, существует целый класс
Прогрессоров, для которых зоопсихология - хлеб насущный. Например, те, кто
работает с леонидянами или с теми же Голованами. Так нет же, парню
приходится работать с гуманоидами, работать резидентом, боевиком, хотя он
пять лет кричит на весь КОМКОН: "Что вы со мной делаете?" А потом они
удивляются, что у него психический спазм!
Конечно, Прогрессор - это такая профессия, где железная, я бы сказал,
военная дисциплина совершенно неизбежна. Прогрессор сплошь и рядом
вынужден делать не то, что ему хочется, а то что приказывает КОМКОН. На то
он и Прогрессор. И, наверное, резидент Абалкин много ценнее для КОМКОНа,
нежели зоопсихолог Абалкин. Но все-таки есть в этой истории какое-то
нарушение меры, и недурно было бы поговорить на эту тему с Горбовским или
с Комовым... И что бы там не натворил этот Абалкин (а он явно что-то
натворил), я ей-богу на его стороне.
Впрочем, все это, по-видимому, к моей задаче отношения не имеет.
Еще я заметил, что не хватает трех пронумерованных страниц после
первого отчета Абалкина, двух страниц - после его второго отчета и двух
страниц - после последнего письма Абалкина Комову. Я решил не придавать
этому значения.

1 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. ПОЧТИ ВСЕ О ВОЗМОЖНЫХ СВЯЗЯХ ЛЬВА АБАЛКИНА
Я составил предварительный список возможных связей Льва Абалкина на
Земле, и оказалось у меня в этом списке всего восемнадцать имен.
Практически для меня представляли интерес только шесть человек, и я
расставил их в порядке убывания вероятности (по моим представлениям,
конечно) того, что Лев Абалкин посетит их. Выглядело это так:
Учитель Сергей Павлович Федосеев
Мать Стелла Владимировна Абалкина
Отец Вячеслав Борисович Цюрупа
Наставник Эрнст-Юлий Горн
Наблюдающий врач школы Прогрессоров Ромуальд Крэсеску
Наблюдающий врач школы-интерната Ядвига Михайловна Леканова.
Во втором эшелоне у меня оставались Корней Яшмаа, Голован Щекн, Яков
Вандерхузе и еще человек пять, как правило - Прогрессоров. Что же касается
таких персон, как Горбовский, Бадер, Комов, то я выписал их скорее для
проформы. Обращаться к ним нельзя было уже хотя бы потому, что их никакими
легендами не проймешь, а разговаривать впрямую я не имел права, даже если
бы они сами обратились ко мне по этому делу.
В течении десяти минут информаторий выдал мне следующие
малоутешительные сведения.
Родители Льва Абалкина не существовали - по крайней мере в обычном
смысле этого слова. Возможно, они не существовали вообще. Дело в том, что
сорок с лишним лет назад Стелла Владимировна и Вячеслав Борисович в
составе группы "Йормала" на уникальном звездолете "Тьма" совершили
погружение в Черную Дыру ЕН 200056. Связи с ними не было, да и не могло
быть по современным представлениям. Лев Абалкин, оказывается, был их
посмертным ребенком. Конечно, слово "посмертный" в этом контексте не
совсем точно: вполне можно было допустить, что родители его еще живы и
будут жить еще миллионы лет в нашем времяисчислении, но, с точки
землянина, они, конечно, все равно что мертвы. У них не было детей, и,
уходя навсегда из нашей вселенной, они, как и многие супружеские пары до
них и после них в подобной ситуации, оставили в институте жизни
материнскую яйцеклетку, оплодотворенную отцовским семенем. Когда стало
ясно, что погружение удалось, что они более не вернутся, клетку
активировали, и вот на свет появился Лев Абалкин - посмертный сын живых
родителей. По крайней мере, теперь мне стало понятно, почему в листе N_1
родители Абалкина не упоминались вовсе.
Эрнста-Юлия Горна, Наставника Абалкина по школе Прогрессоров, уже не
было в живых. В 72-м году он погиб на Венере при восхождении на пик
Строгова.
Врач Ромуальд Крэсеску пребывал на некоей планете Лу, совершенно,
по-видимому, вне пределов досягаемости. Я никогда даже не слышал о такой
планете, но поскольку Крэсеску является Прогрессором, следовало
предположить, что планета эта обитаема. Любопытно, однако, что старикан
(сто шестнадцать лет!) Оставил в БВИ свой последний домашний адрес,
сопроводив его таким характерным посланием: "Моя внучка и ее муж всегда
будут рады принять по этому адресу любого из моих питомцев". Надо
полагать, питомцы любили своего старикана и частенько навещали его. Мне
следовало иметь в виду это обстоятельство.
С остальными двумя мне повезло.
Сергей Павлович Федосеев, учитель Абалкина, жил и здравствовал на
берегу Аятского озера в усадьбе с предостерегающим названием "Комарики".
Ему тоже уже было за сто, и был он, по-видимому, человек либо чрезвычайно
скромный, либо замкнутый, потому что не сообщал о себе ничего, кроме
адреса. Все остальные данные были официальные: окончил то-то и то-то,
археолог, учитель. Все. Как говорится яблочко от яблони... Весь в своего
ученика Льва Абалкина. А между тем, когда я послал в БВИ соответствующий
дополнительный запрос, выяснилось, что Сергей Павлович - автор более
тридцати статей по археологии, участник восьми археологических экспедиций
(Северо-Западная Азия) и трех евразийских конференций Учителей. Кроме
того, он у себя в "Комариках" организовал регионального значения личный
музей по палеолиту Северного Урала. Такой вот человек. Я решил с ним
связаться в ближайшее же время.
А вот с Ядвигой Михайловной Лекановой меня ожидал небольшой сюрприз.
Врачи-педиатры редко меняют свою профессию, и я как-то уже представлял
себе этакую старушку - божий одуванчик, согнувшуюся под невообразимым
грузом специфического и, по сути, самого ценного в мире опыта, бодренько
семенящую все по той же территории Сыктывкарской школы. Черта с два -
семенящую! Некоторое время она действительно педиаторствовала и именно в
Сыктывкаре, но потом она переквалифицировалась в этнолога, и мало того -
она занималась последовательно: ксенологией, патоксенологией,
сравнительной психологией и левелометрией, и во всех этих не так уж тесно
связанных между собой науках она явно преуспела, если судить по количеству
опубликованных ею работ и по ответственности постов, ею занимаемых. За
последние четверть века ей довелось работать в шести различных
организациях и институтах, а сейчас она работала в седьмом - в передвижном
институте земной этнологии в бассейне Амазонки. Адреса у нее не было,
желающим предлагалось устанавливать с нею связь через стационар института
в Манаосе. Что ж, и на том спасибо, хотя сомнительно, конечно, чтобы мой
клиент в своем нынешнем состоянии потащился к ней в эти все еще
первобытные дебри.
Было совершенно очевидно, что начинать следует с Учителя. Я взял
папку под мышку, сел в машину и вылетел на Аятское озеро.

1 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. УЧИТЕЛЬ ЛЬВА АБАЛКИНА
Вопреки моим опасениям, усадьба "Комарики" стояла на высоком обрыве
над самой водой, открытая всем ветрам, и никаких комариков там не
оказалось. Хозяин встретил меня без удивления и достаточно приветливо. Мы
расположились на веранде в плетеных креслах у овального антикварного
столика, на котором имели место миска со свежей малиной, кувшин с молоком
и несколько стаканов.
Я вторично извинился за вторжение, и вновь мои извинения были приняты
молчаливым кивком. Он смотрел на меня со спокойным ожиданием и как бы
равнодушно, и вообще лицо у него было малоподвижное, как, впрочем у
большинства этих стариков, которые в свои сто с лишним лет сохраняют
полную ясность мысли и совершенную крепость тела. Лицо у него было
угловатое, коричневое от загара, почти без морщин, с мощными густыми
бровями, торчащими над глазами вперед, словно солнцезащитные козырьки.
Забавно, что правая бровь у него была черная, как смоль, а левая -
совершенно белая, именно белая, а не седая.
Я обстоятельно представился и изложил свою легенду. Я был журналист,
по профессии - зоопсихолог, и сейчас собирал материалы для книги о
контактах человека с Голованами... Вы наверняка знаете, сказал я, что ваш
ученик Лев Вячеславович Абалкин сыграл в этих контактах очень видную роль.
Я и сам был когда-то знаком с ним, но это было давно, с тех пор я растерял
все свои связи. Сейчас я попытался его разыскать, но в КОМКОНе мне
сказали, что Льва Вячеславовича нет на Земле, а когда он вернется -
совершенно неизвестно. Между тем мне хотелось бы узнать как можно больше о
его детстве, как у него все это начиналось, почему так, а не иначе -
движение психологии исследователя, вот что меня интересует в первую
очередь. К сожалению, Наставника его уже нет в живых, друзей его я не
знаю, но зато я имею возможность побеседовать с вами, с его Учителем. Я
лично убежден, что все в человеке начинается с детства, причем с самого
раннего детства...
Признаться, у меня все время теплилась некоторая надежда, что в самом
начале моего вранья я буду прерван возгласом: "Позвольте, позвольте! Но
ведь Лев был у меня буквально вчера!" Однако меня не прервали, и мне
пришлось договорить все до конца - изложить с самым умным видом все свои
скороспелые суждения о том, что творческая личность формируется в детстве,
именно в детстве, а не в отрочестве, не в юности и уж, конечно, не в
зрелом возрасте, именно формируется, а не то чтобы просто закладывается
или там зарождается... Мало того, когда я, наконец, выдохся совсем, старик
молчал еще целую минуту, а потом вдруг спросил, кто такие эти Голованы.
Я удивился самым искренним образом. Получалось, что Лев Абалкин не
удосужился похвалиться успехами перед своим Учителем! Знаете ли, надо быть
в высшей степени нелюдимым и замкнутым человеком, чтобы не похвалиться
перед своим учителем своими успехами.
Я с готовностью объяснил, что Голованы - это разумная, киноидная
раса, возникшая на планете Саракш в результате лучевых мутаций.
- Киноиды? Собаки?
- Да. Разумные собакообразные. У них огромные головы, отсюда -
Голованы. -
- Значит, Лева занимается собакообразными... Добился своего...
Я возразил, что совсем не знаю, чем занимается Лева сейчас, однако,
двадцать лет назад он Голованами занимался, и с большим успехом.
- Он всегда любил животных, - сказал Сергей Павлович. - Я был
убежден, что ему следует стать зоопсихологом. Когда комиссия по
распределению направила его в школу Прогрессоров, я протестовал, как мог,
но меня не послушались... Впрочем, там было все сложнее, может быть, если
бы я не стал протестовать...
Он замолчал и налил мне в стакан молока. Очень, очень сдержанный
человек. Никаких возгласов, никаких "Лева! Как же! Это был такой
замечательный мальчишка!" Конечно, вполне может быть, что Лева не был
замечательным мальчишкой...
- Так что бы вы хотели узнать от меня конкретно? - спросил Сергей
Павлович.
- Все! - ответил я быстро. - Каким он был. Чем увлекался. С кем
дружил. Чем славился в школе. Все, что вам запомнилось.
- Хорошо, - сказал Сергей Павлович без всякого энтузиазма. -
Попробую.
Лев Абалкин был мальчиком замкнутым. С самого раннего детства. Это
была первая его черта, которая бросалась в глаза. Впрочем, замкнутость эта
не была следствием чувства неполноценности, ощущения собственной
ущербности или неуверенности в себе. Это была скорее замкнутость всегда
занятого человека. Как будто он не хотел тратить время на окружающих, как
будто он был постоянно и глубоко занят своим собственным миром. Грубо
говоря, этот мир, казалось, состоял из него самого и всего живого вокруг -
за исключением людей. Это не такое уж редкое явление среди ребятишек,
просто он был ТАЛАНТЛИВ в этом, а удивляло в нем как раз другое: при всей
своей ранней замкнутости он охотно и прямо-таки с наслаждением выступал на
всякого рода соревнованиях и в школьном театре, особенно в театре. Но,
правда, всегда соло. В пьесах участвовать он отказывался категорически.
Обычно он декламировал, даже пел с большим вдохновением, с необычным для
него блеском в глазах, он словно раскрывался на сцене, а потом, сойдя в
партер, снова становился самим собой - уклончивым, молчаливым,
неприступным. И таким он был не только с Учителем, но и с ребятами, и так
и не удалось разобраться, в чем же тут причина. Можно предполагать только,
что его талант в общении с живой природой настолько преобладал над всеми
остальными движениями его души, что окружающие ребята - да и вообще все
люди - были ему просто неинтересны.
1 2 3 4 5