- Я спрашивал тебя, дорогая, что там произошло с тобой.
Но она только покачала головой и пошла вперед. Мне ничего не
оставалось, как последовать за ней, хоть я и чувствовал себя слегка
раздраженным. Я спросил еще раз, более настойчиво:
- Что же там произошло?
С чувством оскорбленного женского достоинства Вирджиния ответила:
- Ничего, ничего. Мы долго поднимались туда. Тетя настояла на том,
чтобы я пошла с ней. Но оказалось, что машина в этот день не
предсказывает. Нам пришлось брать разрешение, чтобы спуститься вниз, в
шахту, и вернуться по "подземке". День пропал зря.
Вирджиния говорила так, как будто обращалась не ко мне, а к кому-то
впереди себя, как будто воспоминания ее об этом дне были не из приятных.
Потом она посмотрела на меня: карие глаза пытались заглянуть в мою душу.
(Душа! Это слово есть во французском, но ничего подобного нет в
современном общечеловеческом языке). Она вдруг встрепенулась и попросила
меня:
- Давай не будем сегодня грустить. Давай с радостью принимать все
новое, Поль. Давай вести себя по-французски, раз уж мы французы.
- Пошли в кафе. Нам нужно кафе. И я даже знаю, где есть то, что нам
нужно.
- Где же?
- Двумя ярусами выше. Где разрешают находиться машинам, а гомункулам
- заглядывать в окна. Мысль о том, что за нами в окна будут подглядывать
гомункулы, была для меня просто забавной, хотя раньше я даже не вспомнил
бы об этих существах, как будто это столы или стулья. Прежде я вообще с
гомункулами не встречался, хоть и знал, что они люди, созданы из животных,
но выглядят, как люди и умеют говорить. И только сейчас я задумался над
тем, что они могут быть и уродливыми, и красивыми, и оригинальными. Даже
более чем оригинальными: романтичными. Наверное, сейчас Вирджиния думала о
том же, потому что сказала:
- А они могут быть совершенно восхитительными. Так как же называется
кафе?
- "Жирная кошка".
"Жирная кошка". Откуда мне было знать тогда, что это начало нашего
пути к кошмару, к дождевым потокам и завывающим ветрам? Откуда я знал, что
это как-то связано с бульваром Альфа Ральфа? Никакая сила не заставила бы
меня пойти туда, если бы я знал. Какие-то другие свежеиспеченные французы
вошли перед нами в кафе.
Официант с длинными каштановыми усами принял у нас заказ. Я
пригляделся к нему: не гомункул ли это, получивший лицензию на работу
среди людей? Но нет. Это была машина, хоть в голосе ее и звучала
сердечность парижанина. Те, кто создавал ее, даже сумели сделать так, что
официант ежеминутно нервно проводил рукой по усам, а на лбу у него
сверкали настоящие капельки пота.
- Мадемуазель? Месье? Пиво? Кофе? Красное вино только в следующем
месяце. Солнце засветит в четверть первого, а потом еще раз в половине
первого. Без двадцати час на пять минут пойдет дождь, чтобы вы могли
насладиться своими зонтиками. Я уроженец Эльзаса. Вы можете со мной
говорить и на французском, и на немецком.
- Что-нибудь, - сказала Вирджиния. - Решай сам, Поль.
- Пива, пожалуйста. Светлого. Обоим.
- Сию минуту, месье, - сказал официант и исчез, развевая фалдами
своего фрака.
Вирджиния, не отрываясь, смотрела на небо:
- Как бы я хотела, чтобы сейчас пошел дождь! Я никогда не видела
настоящего дождя.
- Потерпи, дорогая.
- А что такое "немецкий", Поль?
- Другой язык, другая культура. Я читал, что новых немцев будут
создавать в следующем году. А тебе разве не нравится быть француженкой?
- Очень нравится. Намного больше, чем быть просто номером. Но,
Поль... - внезапно она запнулась, а в глазах появилось смущение.
- Да, дорогая?
- Поль, - сказала она, и в этом звуке моего имени был крик, молящий о
помощи. Он шел из глубины ее души прямо ко мне, к сердцу того, кем я стал,
и кем я был, вопреки всему тому, что было заложено в меня моими
создателями.
Я взял ее руку.
- Скажи мне, дорогая.
- Поль, - сказала она, чуть не плача, - ну почему все так быстро
происходит? Это наш первый день, и мы оба чувствуем, что сможем прожить
вместе всю оставшуюся жизнь. Но что-то не то в нашем дуэте... Нам нужно
найти священника. Я не понимаю, что происходит и почему так быстро. Я хочу
любить тебя, и я люблю тебя. Но я не хочу любить тебя так, как будто
кто-то заставляет меня это делать. Я хочу быть сама собой. Из ее глаз
полились слезы, но голос оставался твердым.
А потом я сказал то, чего мне не нужно было говорить:
- Ты не должна волноваться, любимая. Я уверен, что Содействие все
продумало.
Услышав мои слова, она расплакалась громко и безудержно. Я никогда
раньше не видел, чтобы взрослый человек плакал. Это было очень странно и
пугающе.
Человек, сидевший за соседним столиком, встал и подошел к нам, но я
не обратил на него внимания.
- Дорогая, - пытался я успокоить Вирджинию, - дорогая, мы справимся.
- Поль, позволь мне уйти от тебя, только так я смогу быть твоей.
Всего на несколько дней или недель, а может, и лет. Тогда, если... если...
если я все же вернусь, ты будешь знать, что это я, а не
запрограммированная машина. Ради Бога, Поль, ради Бога! - и уже совсем
другим голосом прибавила: - А что такое Бог, Поль? Они заложили в наше
сознание множество новых слов, и я не знаю, что они значат.
Человек, стоявший возле нашего столика, сказал:
- Я могу отвести вас к Богу.
- Кто вы? - спросил я. - И кто вас просит вмешиваться?
Мои слова были произнесены очень обидным тоном, чего в нашем прежнем
языке - общечеловеческом - не было совсем. Но незнакомец вежливо продолжал
(он хоть и был французом, но умел держать себя в руках):
- Меня зовут Максимилиан Макт. Я когда-то был верующим.
Глаза Вирджинии загорелись. Она быстро вытерла слезы и уставилась на
незнакомца. Он был высокий, худой, загоревший (и как ему удалось так
быстро загореть?). У него были огненно-рыжие волосы и усы почти как у
нашего официанта.
- Вы спросили о Боге, мадемуазель. Бог там, где всегда был, есть и
будет. Он вокруг нас, возле нас, в нас.
Очень странно звучали эти слова в устах человека вполне мирской
наружности. Я поднялся, чтобы попрощаться с ним, но Вирджиния, поняв мои
намерения, поспешила предотвратить мои слова:
- Совершенно верно, Поль. Дай месье стул, - голос у нее был очень
теплым.
Подошел официант с двумя конусообразными бокалами, наполненными
золотой пенистой жидкостью. Я никогда раньше не видел пива, но знал, какое
оно на вкус. Я положил на поднос мнимые деньги, получил мнимую сдачу и
заплатил официанту мнимые чаевые. Содействие еще не придумало, как
снабдить каждую воскресшую нацию своими собственными деньгами, поэтому мы
не могли пока расплачиваться настоящими купюрами. Еда и напитки были
бесплатными.
Официант-машина вытер усы, провел салфеткой по вспотевшему лбу и
вопросительно посмотрел на месье Макта:
- Вы будете здесь сидеть, месье?
- Конечно, - сказал Макт.
- Вас можно обслуживать за этим столиком?
- Почему бы и нет? Если эти милые люди позволят.
- Очень хорошо, - кивнул робот, снова вытирая рукой усы и тут же
устремился в темноту бара.
Вирджиния не отрывала глаз от Макта.
- Вы верующий? - спросила она. - И вы до сих пор верите, хоть и
стали, как и мы французом? А почему вы считаете, что вы - это вы? Почему
я, например, люблю Поля? Неужели Содействие контролирует и наш внутренний
мир? Я хочу быть самой собой. Вы знаете как этого можно достичь?
- Не знаю, что делать в вашем случае, но в моем - знаю. Я учусь быть
самим собой. Подумайте, - и он повернулся ко мне. - Я стал французом две
недели назад, но уже знаю, что во мне осталось от прежнего, а что
добавилось от нового.
Официант вернулся с бокалом, ножка которого придавала ему вид
маленькой злобной фигурки, изображавшей Космопорт. Жидкость в бокале была
молочно-белого цвета.
Макт поднял бокал и сказал:
- Ваше здоровье!
Вирджиния смотрела на него во все глаза: казалось, она вот-вот опять
расплачется. Пока мы с ним попивали из бокалов, она высморкалась и
спрятала платок. Я впервые увидел, как сморкаются, но мне казалось, что
это вполне соответствует уровню нашей новой культуры.
Макт улыбнулся нам обоим, как будто собирался вещать вновь. В точно
назначенное время вышло солнце. Макт произнес "хэлло" и стал похож или на
дьявола, или на святого.
Вирджиния заговорила первой:
- А вы были там?
Макт поднял брови, нахмурился и очень тихо сказал:
- Да.
- И вы что-нибудь узнали?
- Да, - и он стал мрачным и угрюмым.
- И что же это?
В ответ он только покачал головой, как бы говоря, что есть вещи,
которые не обсуждают на людях. Я хотел прервать их спросить, о чем они...
Но Вирджиния не обратила на меня внимания и продолжала:
- Но он же что-то сказал?
- Да.
- Это важно?
- Мадемуазель, давайте не будем говорить об этом.
- Нет, мы должны! - закричала она. - Потому что это вопрос жизни и
смерти.
Вирджиния сжала кулачки так сильно, что побелели костяшки пальцев. До
пива она не дотронулась, и оно, похоже, уже потеплело от солнечных лучей.
- Ну, хорошо, - согласился Макт, - вы можете спрашивать... Но я не
гарантирую, что отвечу.
Я больше не мог себя сдерживать:
- О чем это вы твердите?
Вирджиния глянула на меня с раздражением, но даже в ее раздражении
присутствовала любовь; отчужденности не чувствовалось.
- Поль, пожалуйста, не вмешивайся. Подожди немного, ты еще все
узнаешь. Так что же он вам сказал, месье Макт?
- Что я или умру, или буду жить с темноволосой девушкой, которая была
обручена с другим, - и он добавил, криво улыбаясь: - А я даже не знаю, что
значит слово "обручена".
- Ничего, мы узнаем, - пообещала Вирджиния, - а когда это было?
- Да о чем это вы?! - закричал я. - Ради Бога, скажите мне!
Макт посмотрел на меня и тихо произнес:
- Абба-динго. На прошлой неделе.
Вирджиния побелела:
- Значит, он продолжает предсказывать, продолжает, продолжает! Поль,
милый, мне он ничего не сказал, но моей тетке... Он сказал ей такое, чего
я никак не могу забыть.
Я решительно взял ее за руку и нежно заглянул в глаза, но она
отвернулась.
- Что же он сказал, дорогая?
- "Поль и Вирджиния".
- Ну и что?
Я ее не узнавал. Губы ее были стиснуты, хоть она и не злилась. Но мне
казалось, что так даже хуже. Она была очень напряжена. Такого все мы,
люди, наверняка не видели тысячи лет.
- Поль, пойми простую вещь, если, конечно, ты можешь понять.
Компьютер назвал два наших имени... И это было двенадцать лет назад.
Макт так резко встал, что стул под ним упал, и к нам тут же бросился
официант.
- Теперь все понятно, - сказал Макт. - Нам нужно пойти туда.
- Куда? - спросил я.
- К Абба-динго.
- Но почему именно сейчас?! - вскричал я.
- А он будет предсказывать? - одновременно со мной произнесла
Вирджиния.
- Он всегда предсказывает, если подойти к нему с северной стороны.
- А как мы туда доберемся?
Макт нахмурился:
- Есть только один путь. По бульвару Альфа Ральфа.
Вирджиния встала. Я встал тоже, и тут вспомнил: бульвар Альфа Ральфа
- это разрушенная улица, висящая в небе.
Когда-то это была обширная магистраль, по которой проходили
процессии. По ней шли завоеватели, здесь собирали дань. Но улица была
разрушена и потерялась в небе. Она была закрыта для человечества уже сотни
лет.
- Я знаю этот бульвар. Но он давно разрушен, - заметил я.
Макт не ответил, но посмотрел на меня, как на чужака. Вирджиния,
очень спокойная и с побелевшим лицом, произнесла:
- Пойдемте.
- Но зачем? Зачем? - спросил я.
- Ты дурак, - сказала она. - Если у нас нет Бога, то пусть будет хоть
этот компьютер. Это единственное, что осталось от мира, которого
Содействие не хочет понять. Может, он предскажет нам будущее. Может, это и
не машина вовсе. Он же совсем из другого времени. Разве ты не хочешь
испытать себя, дорогой? Он скажет нам, мы это или не мы.
- А если не скажет?
- Тогда мы не мы, - и лицо ее помрачнело от предчувствия горя.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Если мы не мы, то мы просто игрушки, куклы, марионетки, которых
создало Содействие. Я не я, а ты не ты. Но если Абба-динго скажет, что мы
это мы, то мне все равно, машина это, бог или черт. Мне все равно. Главное
- знать правду.
Что я мог ей ответить? Макт пошел вперед, она - за ним, а я замыкал
процессию. Позади осталась "Жирная кошка" со своим солнцем, а как только
мы вышли, пошел маленький дождик. Мы вошли в "подземку" и начали
спускаться по движущейся ленте.
Выйдя из "подземки", мы очутились в квартале внушительных домов. Но
все они были разрушены. К каждому из них вели дорожки, по обеим сторонам
которых росли деревья. На газонах, в проемах дверей, даже в комнатах, не
покрытых крышами, буйно разрослись цветы. Кому нужны были эти дома "на
открытом воздухе", если население Земли так резко уменьшилось, что целые
города с просторными жилищами пустовали?
На мгновение мне показалось, что я увидел семью гомункулов с
малышами, которые, не отрываясь смотрели, как мы пробираемся по покрытым
гравием дорожкам. А может, эти лица только привиделись мне.
Макт молчал.
Мы с Вирджинией шли рядом с ним, держась за руки. Я мог бы даже
получить удовольствие от этой странной экскурсии, но рука Вирджинии,
которую я держал в своей, была сжата в кулак, и время от времени она
покусывала нижнюю губу. Я видел, что все это для нее очень важно, она
чувствовала себя паломницей. (Паломничество - это древний обычай идти
пешком к какому-нибудь святому месту, где можно получить благодать для
души и тела). А мне, фактически, было все равно. Если уж они решили уйти
из кафе, то что мне оставалось?
1 2 3 4 5